– Держись за «Москвичом», но так, чтобы было незаметно, – сказал он водителю. Тот предположил, что участвует как минимум в тайной операции ментов.
– Судя по дороге, – водитель решил изо всех сил помогать следствию, – они едут не в город.
Вскоре очередной поворот и дорожный указатель прояснили сложившуюся картину. Железнодорожные пути, надпись на старинном вокзале и небольшая площадь перед фигурной решеткой у входа в обширный парк не оставляли больше никаких сомнений. Марина ехала в Петродворец. «Значит, любовник живет здесь!» – решил Алексей. Несколько смутило его, правда, то обстоятельство, что вместо объятий любовника жена решительным шагом устремилась к кассе, где продавали билеты в парк. В отличие от серой Москвы, погода в Петергофе в этот день стояла как на заказ, и сквозь чугунную решетку парка просвечивали и голубые небеса, и яркая листва на одинаково подстриженных в виде шаров кронах лип, и золотистый песок, которым были посыпаны дорожки.
Дальше наступили четыре часа бессмысленного хождения по аллеям, задумчивое созерцание фасадов дворцов, прогулка вдоль берега Финского залива и два жареных пирожка, которыми Марина неторопливо закусила, сидя на скамейке между равнодушно проливающими воду римскими фонтанами. Алексей, держась в тени дерева, мог позволить себе только бутылку пива, купленную наспех у продавца мороженого и жвачек.
«Не удалось свидание! – думал он, глядя издали на Марину. – Не явился любовничек! А может, и вообще загулял! Любовники – непостоянные натуры, да и что он мог найти в моей жене? – со злостью, томимый голодом и неизвестностью, как бы заново оценивал Марину Алексей. – Ну что в ней хорошего? Ни ума в ней особенного, ни талантов!»
Но чем больше он злился, чем больше пытался умалить достоинства Марины, тем отчетливее лезли они на поверхность. «Личико у нее приятное, фигурка отличная, готовит она прекрасно, – вздыхал он. – В квартире всегда порядок, не курит, не пьет и, кроме всего прочего, блондинка! Да что там говорить! Каждому можно мечтать о такой жене!» Он с тоской и болью магнетизировал взглядом милый затылок. А Марина, будто почувствовав его взгляд, распустила заколку, позволила рассыпаться по плечам шелковистым кудрям, потрясла головой, отдыхая, затем, вынув расческу, аккуратно причесалась, снова заколола волосы в пучок, посмотрела на часы и решительно встала со скамейки. Он, расслабившийся от голода и усталости, еле успел спрятаться за столетний липовый ствол.
Назад в аэропорт они возвращались прежним путем. Марина, у которой оказался билет туда и обратно, проследовала прямо на регистрацию, а он опять направился к кассе.
«Что же мне делать дальше? Где и кого искать?» – думал он, проходя снова все адовы круги регистрации и посадки. Марина, усевшись в кресло самолета, уже не читала – дремала, прикрыв глаза, или думала о чем-то своем.
В Москве их пути разошлись. Жена направилась к автобусу, а ему не хотелось ехать домой. Он боялся смотреть ей в глаза, боялся узнать что-нибудь еще для себя неприятное, но не ночевать же ему было на улице! Забрав на работе машину, с посеревшим от переживаний лицом он явился домой, когда стрелки часов уже переметнулись к двенадцати. Марина открыла ему дверь с усталой улыбкой. Была она в своем бледно-голубом халатике, который он сам когда-то ей покупал, и в тапочках с помпонами. Из кухни доносился обескураживающий запах котлет.
«А может, и не говорить ничего? – спросил он себя. – Жили же все это время. Ничего не подозревая, улыбались друг другу, даже заботились… Неужели нужно непременно знать правду? Так ли уж она нужна?»
– Мой скорее руки и иди к столу! – сказала Марина. – Я тебя ждала, чтобы покормить! Посижу с тобой и потом сразу лягу! У меня сегодня очень гудят ноги.
– Ты много ходила? – спросил он из ванной, стараясь казаться равнодушным.
– Не больше обычного, – ответила она, накладывая ему на тарелку котлеты и гору жареной картошки. Свежие огурчики аппетитными кружочками были разложены с краю. Веточку петрушки Марина виртуозным движением бросила поверх. У Алексея при виде этого великолепия тут же потекли слюнки.
«Если сейчас поем, то потом уже ничего ей не скажу!» – подумал он и, сглотнув слюну, специально вышел из кухни и прошел в комнату.
– Что ты сегодня делала?
Его простой вопрос, казалось, ее удивил.
– Ты уже давно не спрашивал меня, чем я занимаюсь, – заметила она. – Да, в общем, ничем особенным. Хлопотала по хозяйству, прибиралась в квартире, немного погуляла по парку…
– По какому парку? – Он посмотрел на нее в упор.
– Здесь недалеко. – Марина опустила глаза и прошла назад в кухню. Эти ее слова имели эффект водородной бомбы.
– Ах, недалеко! Всего два часа на самолете! Туда и обратно! – взорвался он и выбежал в коридор. – Ну-ка давай сюда свою сумку!
Он еще краем глаза заметил, что она побледнела. Замшевая сумка со знаком «Шанель» висела в коридоре. Он схватил ее, перевернул и в ярости стал вытряхивать все, что в ней лежало, прямо на пол. Кошелек, расческа, флакончик духов, содержимое косметички – все с грохотом и звоном покатилось по начищенному паркету.
– Осторожнее! Скажи мне, что тебе нужно? – изумленная таким нетипичным для него поведением, закричала Марина.
– Оставь меня, я сам все найду! – В исступлении он рвал внутренний кармашек сумки. Наконец замочек поддался, и в руке Алексея оказалась целая пачка денег и авиабилетов. Он не ожидал найти их в таком количестве.
– Что это? – В ужасе он смотрел на Марину, перебирая разноцветные бумажки. – Киев, Одесса, Минск, Сочи… – Последним в стопке лежал сегодняшний билет в Петербург. – И ты везде летала?! Одна? Тебя завербовала иностранная разведка! – Вдруг пришла ему в голову единственная способная объяснить кое-что мысль.
Марина устало опустилась на диван. Губы у нее дрожали, на глаза навернулись слезы.
– Отдай мне билеты! Никто меня не завербовал! – сказала она и, беспомощно, тоненько заплакав, закрыла лицо руками.
– Но как объяснить это все? Или у тебя любовник – капитан воздушного судна? – Он все еще стоял с грозным видом, а вместе с тем при виде ее слез в сердце его уже зашевелилась жалость к ней, и он почувствовал, что, что бы она ни сделала, он способен простить ей все, даже самое невероятное: и кучу любовников, и любое возможное преступление.
Он стоял над ней и не знал, что еще сказать, а она все плакала и плакала, безутешно и горько, и даже не вытирала слез, и не могла остановиться. Он принес ей из кухни воды, снова ощутив там запах уже остывших котлет.
«Ну не верю я, что она может сделать что-то плохое!» – сказал он себе и решительно обнял ее за плечи.
– Мариночка, зайка, ты все должна рассказать! Мы вместе придумаем, как помочь твоему горю!
– Помочь? – Она так удивилась, что оторвала руки от лица. – Моему горю уже ничем не поможешь! Оно заключается в том, что ты бессердечный, закоснелый, неисправимый эгоист, ничего не замечающий вокруг, кроме себя!
– Я? – Он раскрыл рот и захлопал глазами от изумления.
– Конечно, ты! – закричала Марина. Дыхание ее прерывалось от рыданий. Глаза опухли от слез, на щеках проступили пятна, но вместе с тем он чувствовал, что она была настолько близка ему, что ему не было никакого дела ни до этих пятен, ни до ее распухшего носа; он только хотел, чтобы поскорее растворилось, исчезло это очевидное недоразумение, в котором каким-то образом по недосмотру оказалась замешанной его жена. И все опять потекло бы по-старому!
– Но разве я в чем-то виноват? – спросил он.
– Виноват? Еще бы! Кто полностью заслонил собой мою жизнь? Кто хотел, чтобы я ушла с работы? Кто превратил меня в никчемное, раздражительное существо? Разве не от тебя я всегда слышала только одно? Твои дела, твой бизнес, твои неприятности, твои успехи, твоя машина, твои коллеги, наконец? Только это имело значение для тебя! Ладно бы ты еще добился каких-нибудь внушительных успехов, так нет! Любая козявка могла вытирать о тебя ноги! И ты принимал такое положение и, несмотря на все это, считал себя деловым человеком! А что оставалось мне? Стряпать котлеты? Смотреть сериалы по телевизору? Ходить по магазинам?
– Марина. – Он просто опешил от такого напора. – Но ведь я хотел облегчить тебе жизнь! Миллионы женщин мечтают о том, чтобы не работать, а вести только домашние дела!
– Мне осточертели эти дела! Мне осточертело твое не-внимание! Сколько раз я просила тебя – давай сходим в музей, в театр, в консерваторию, наконец? Что ты мне отвечал?
– Я действительно уставал на работе, и мне никуда не хотелось идти, – вяло признался он. – Гораздо приятнее было просто посидеть или полежать дома.
– Конечно, тебе приятнее! А каково было мне – в тридцать лет похоронить себя в четырех стенах! Только и следить за тем, чтобы вовремя убирать, стирать и готовить?!
– Так ты придумала себе такое развлечение, кататься на самолетах? И ты просто гуляла во всех этих городах?
