– Пытаюсь.
– Хорошо. Когда Фиона начинает рисовать с натуры, ее работы словно оживают. Ты можешь видеть лица ее сестер и их руки, но когда она рисует фигуры целиком… – Джонатон перелистал рисунки и извлек эскиз полулежащего мужчины. – Кажется, оживают сами линии на странице. Здесь ощущается глубина, отсутствующая в неодушевленных предметах. Ты можешь почти почувствовать тепло этих тел: кажется, они вот-вот зашевелятся. Если ты смотришь на них достаточно долго, тебя начинает удивлять, что они не дышат.
– Неужели вы все это видите? – удивленно спросила Фиона. Конечно, она была польщена, но все же не могла до конца поверить маркизу.
– Да, разумеется. – Джонатон бесстрастно встретил ее взгляд. – По моему мнению, рисунки просто замечательные.
– Спасибо.
Какое-то удивительное тепло разлилось по телу Фионы, и вряд ли причина была только в лестной оценке ее работы, скорее, она заключалась в чем-то другом, что отразилось в глубине его голубых глаз.
– Эти типы могут быть самыми лучшими нарисованными обнаженными людьми за всю историю человечества, но все-таки они голые, – упрямо возразил Оливер. – И рисовать их, а также обсуждать просто скандально.
– Побойся Бога, Оливер, это ведь искусство. – Фиона вздохнула. – Ты говоришь об этом как о какой-нибудь непристойности.
– Данные работы ни в коем случае нельзя назвать непристойными. – Джонатон в упор посмотрел на Оливера. – Рисунки Фионы – самые лучшие из тех, которые я когда-либо видел в галереях. Думаю, мы должны с выгодой использовать то лучшее, что она сделала.
Глаза Оливера сделались круглыми, как блюдца.
– Использовать рисунки обнаженных людей?
Джонатон пожал плечами:
– А почему бы и нет?
– Что вы имеете в виду, говоря «с выгодой использовать»? – осторожно спросила Фиона.
Маркиз промолчал, а Оливер лишь покачал головой:
– Подумай о возможном скандале.
– Никакого скандала не будет. Главное, чтобы никто не узнал имени художника. – В голосе Джонатона прозвучала самодовольная нотка.
– Нет. – Оливер покачал головой.
– Успокойся, приятель, – примирительно сказал Джонатон. – Это была хорошая идея несколько минут назад, а сейчас, я думаю, она стала еще лучше.
– Несколько минут назад мы говорили о невинных художественных упражнениях, а… не об этих вещах.
– Так что за идея? – Фиона не отрывала недоуменного взгляда от лица маркиза, словно надеялась в его глазах прочитать ответ. – Неужто вы в самом деле верите, что люди станут платить за мои рисунки?
– Не просто за рисунки. – Оливер развел руками, словно сдаваясь. – А за твои рисунки вкупе с трогательной историей.
– О! – Фиона покачала головой. – Но я вовсе не писатель…
– В таком случае это действительно ваш счастливый день. – Рот Джонатона растянулся в улыбке. – Потому что писатель – я.
Глава 5
Фиона довольно долго молчала, затем с некоторой осторожностью спросила:
– А вы хороший писатель? Маркиз расправил плечи:
– Хотелось бы так думать.
– А другие? Они тоже так думают?
– Пока нет, но в один прекрасный день все придут к такому мнению.
– Если говорить честно, пока никто не счел его опусы пригодными для публикации, однако у него уже скопилась весьма обнадеживающая стопка писем с отказами, – насмешливо заметил Оливер.
Фиона укоризненно взглянула на кузена:
– Значит, вот о чем вы говорили, когда я уходила из гостиной?
– Да, но мы не думали, что твои рисунки окажутся…
– Такими замечательными, какими они оказались, – быстро подхватил Джонатон.
– Я не уверена, что правильно понимаю. – Фиона подозрительно прищурилась. – Вы предлагаете написать рассказ и иллюстрировать его моими рисунками?
– Именно. Иллюстрированная книга в отличном переплете, лучше всего в кожаном. Книга, рассчитанная на вкусы избранных клиентов. Сейчас существует реальный рынок для подобного рода вещей, но, естественно, продажа только по подписке: книга не будет доступна широкой публике.
Глаза у Фионы округлились.
– Боже милостивый! Вы, кажется, предполагаете нечто скабрезного характера?
– Ни в коем случае! – В голосе Джонатона послышалось негодование. – Я говорю не о непристойностях, а, – он взял один из рисунков и помахал им в воздухе, – об искусстве!
– Об искусстве?
– Исключительно об искусстве. – Джонатон кивнул. – Великолепном, действующем на чувства эротичном искусстве.
– И вы полагаете, что мои рисунки… – Фиона набрала побольше воздуха в легкие, – эротичны?
Джонатон пожал плечами:
– Ну, до некоторой степени.
Он повернулся к Оливеру, но тот лишь пробормотал нечто невразумительное.
– Да, но…
Взяв эскиз из руки маркиза, Фиона стала разглядывать его, словно ища то, что видел он и не видела она.
– Я не понимаю. Эти рисунки нисколько не кажутся мне эротичными: на большинстве из них модели всего лишь позируют, и я не вижу в них ничего провоцирующего.
– Они об-на-же-ны! – Оливер произнес это слово нараспев, как бы желая прояснить наконец для собеседников его смысл.
Однако Джонатон даже бровью не повел: он сконцентрировал все внимание на Фионе.
– Дело не только в том, что эти люди не одеты, хотя это тоже важно. И дело не в том, что они хорошо нарисованы, хотя и это весьма существенно. Главное, что это не рисунки Микеланджело или Леонардо да Винчи…
Фиона удивленно вскинула бровь:
– Я ни на одну минуту не пыталась сравнивать себя с…
– Нет-нет, я не то имею в виду… – Джонатон провел ладонями по волосам, подыскивая нужные слова. – Ваши рисунки порождают эротические чувства потому, что нарисованы они не сотни лет назад и это не изображения давно умерших матрон или итальянских аристократов, ныне истлевающих в могилах. Перед нами живые люди, которых можно встретить на улице…
Оливер фыркнул:
– Только не на моей улице!
– Значит, на другой, и с ними можно вести беседу, как с любым из нас, потому что они доступны и достижимы.
– Реально существующие люди?
Маркиз кивнул:
– Именно.
– Кажется, я начинаю понимать. – Фиона задумчиво посмотрела на рисунок. – И эта реальность делает их…
– Совершенно верно, – подтвердил Джонатон.
– Но тогда… тогда, должно быть, это самая смешная вещь, которую я когда-либо слышала.
– Или самая блестящая. – Джонатон улыбнулся.
Фиона перевела взгляд на кузена:
– Оливер?
– Да, полагаю, что эта идея может сработать… – нехотя признал Оливер. – И вероятно, окажется прибыльной.
Фиона задумалась.
– Вы говорите, все будет сделано анонимно?
– Безусловно. – Джонатон кивнул. – Имена художника и писателя останутся неназванными.
