Вслед за тем она начала лоббировать Конгресс. В результате усилий Дикс и других активистов в 1854 году был принят закон, выделяющий штатам более 12 млн. акров федеральной земли, доходы от которых помогли бы им строить дома и лечебницы не только для душевнобольных, но также для слепых, глухих и немых. К огорчению не одной Дикс, но и всех, кто стремился облегчить участь этих несчастных, президент Франклин Пирс (Franklin Pierce, 1804–1869) наложил на закон вето, заявив, что он «…не находит никаких оснований в Конституции, для того чтобы превратить федеральное правительство в главного благотворителя всех Соединенных Штатов». Печально знаменитое «вето Пирса» обозначило тот консервативный подход федеральных властей к ответственности за социальную поддержку бедных и несчастных, который выдерживался вплоть до начала 20 века. Эта социальная проблема по-прежнему осталась заботой семей, местных властей, общин и, конечно, частной благотворительности.
***
Консерватизм федеральных властей в социальной политике и в их отношении к филантропии отчетливо проявился и в противоположной ситуации, когда Конгрессу, как высшему представительному учреждению страны, предложили принять частное пожертвование для использования в интересах всего общества.
В 1828 году незаконнорождённый сын британского аристократа Джеймс Смитсон (James Smithson, 1764–1829), посвятивший жизнь исследованиям в химии и минералогии (это он открыл минерал «смитсонит», названный так в его честь) и унаследовавший от матери крупное состояние, написал завещание, до сих пор полное загадок. В нем Смитсон сообщал, что в случае своей смерти, он оставляет богатство племяннику, но, если у того не будет наследников, оно должно быть подарено правительству США, чтобы «основать в Вашингтоне учреждение под названием Смитсоновский институт для приращения и распространения знаний среди людей». Когда в 1835 году племянник Смитсона умер, не оставив наследников, Конгресс «от имени американского народа» обещал принять его наследство, составившее по тогдашним оценкам 0,5 млн. долл.
Лишь спустя три года после того, как британский суд отклонил иск родственников Смитсона, 11 ящиков со 100 тысячами золотых монет, а также его библиотека и коллекция минералов прибыли в Вашингтон. Конгрессу, однако, потребовалось еще 10 лет упорных дебатов, чтобы решить, следовало ли принимать этот дар, имелись ли для этого законные основания и можно ли исполнить волю донора-иностранца, никогда не бывавшего в США.
Одни законодатели, и больше всего, южане, а среди них ярый защитник рабской экономики и националист Джон К. Кэлхаун (John C. Calhoun, 1782–1850), оспаривали не только право Конгресса принять этот зарубежный дар, но и основать институт, носящий имя частного лица из враждебной Британии. Другие же, в их числе сенатор из Бостона Джон К Адамс (John Q. Adams, 1767–1848), 6-й президент США, горячо одобряли подобное филантропическое начинание. Они видели в создании института, наконец-то основанного в 1846 году, огромный стимул для развития столь нужных молодой стране научных исследований.
Историки до сих пор не пришли к единому мнению о мотивах эксцентричного дара Смитсона. Однако сам он в одной из статей, опубликованной Смитсоновским институтом в 1857 году (еще до пожара 1865 года, уничтожившего его дневники), косвенно обозначил в качестве мотива жажду бессмертия, чем бы она ни была обеспечена – научной ли его славой или продуманной щедростью. «Он [Джеймс Смитсон] письменно заявляет, что, хотя в его венах течет лучшая кровь Англии, – писал он, – не поэтому его имя будет жить в памяти потомков, в то время как титулы графов и герцогов Нортумберлендов и Перси исчезнут или будут забыты». Предсказание Смитсона, подкрепленное щедрым пожертвованием, вполне исполнилось. В наше время Смитсоновский институт – самый крупный в мире музейный комплекс: 16 музеев, 4 исследовательских центра, обширная сеть научных библиотек, издательств, популярных и научных журналов83.
***
Хотя федеральное правительство весьма медленно осознавало собственную роль в публичной жизни, оно стало в этот период исключительно эффективным в создании условий, поощряющих неправительственные организации. Реформирование в 40-х годах 19 века почтовой службы США создало дешевое и весьма продуктивное средство связи, и благодаря ему американцы и их ассоциации могли быстро обмениваться информацией и продвигать совместные акции и проекты.
Контроль федерального правительства над торговлей между штатами привел к улучшению водной навигации и наземного транспорта, что помогло активистам и их идеям быстрее перемещаться на общенациональном уровне. Новые виды инфраструктуры широко использовали как американцы, заинтересованные в социальном реформаторстве, так и евангелистские активисты для создания общенациональных ассоциаций, сходных по структуре с агентствами федерального правительства. Они и были в своих сферах, как подчеркивает П. Холл, «неформальным правительством»84.
Особенно активно использовали вновь возникшие культурные и торговые возможности, а также перспективы освоения новых земель на Западе, евангелические протестанты из Новой Англии. Продвигая свои цели в интенсивном процессе формирования американской нации, они опирались, с одной стороны, на религиозную идеологию, считая поселения в Северной Америке, предписанной свыше «командировкой в дикость» для создания множества «Градов на Холме». С другой стороны – на демографию. При исключительно высоком оттоке населения из Новой Англии с ее истощенной землей в западные и южные районы, следовало для предотвращения безбожия сопровождать миграционные потоки соответственным «религиозным сервисом» – созданием там новых конгрегаций и связанных с ними благотворительных обществ.
Бурный поток иммиграции из Германии и Ирландии в 40-е годы также расширил рамки добровольческой и филантропической активности. Немецкие иммигранты, в большинстве своем протестанты, ввезли с собой собственные волонтерские традиции. Везде, где они поселялись, они создавали атлетические, музыкальные, библиотечные, аптечные, больничные и другие общества взаимопомощи, чтобы сохранить культуру и поддерживать друг друга на новом месте.
Ирландцам-католикам в этом смысле повезло меньше из-за враждебности католической церкви к тем добровольческим объединениям, которые она из-за отсутствия американского архиепископа не могла прямо контролировать. Среди объединений ирландцев было немало созданных католиками-мирянами местных конгрегаций, собиравших пожертвования, организующих ассоциации и даже избиравших священников – по примеру своих соперников-протестантов. С появлением у американских католиков архиепископа ему потребовалось несколько десятилетий и немало громких судебных процессов, чтобы подавить эту религиозную самодеятельность мирян и вернуть «заблудших» в рамки папской иерархии. Римская церковь запрещала католикам вступать в тайные организации типа масонских орденов, зато поощряла антиалкогольные, патриотические и другие благочестивые ассоциации.
В целом влияние католиков на развитие независимой филантропии и волонтерства вплоть до 20 века намного перекрывалось тем, что делали в этой сфере протестанты. Католическая церковь сумела, однако, компенсировать эту ограниченность собственной сетью школ, госпиталей, сиротских домов и других благотворительных организаций. Они были созданы ее монашескими орденами и региональными епархиями и сыграли впоследствии исключительную роль в американском социальном обеспечении, особенно в тех городах, где преобладали католики.
***
В десятилетия, предшествовавшие Гражданской войне, особенно изолированными и беспомощными оказались многие группы образованной элиты Америки. Ей пришлось столкнуться с мощным напором иммиграции, усилением продажных «политических машин» в городах, проникновением ценностей коммерции и конкуренции во все аспекты американской жизни.
Отделение церкви от государства уменьшило авторитет духовенства. В итоге американцы были вольны веровать по своему выбору или не верить вообще. Дипломированные врачи и адвокаты с начала века пытались оградить вступление в их профессиональный круг опытных практиков, получавших от властей, нередко за взятки, необходимые лицензии. В период правления президента Джексона (1829–1837) с его эгалитарной «демократией масс», они столкнулись с конкуренцией не только дилетантов и шарлатанов всех сортов, но и своих «подмастерьев» – амбициозных молодых людей, добивавшихся в судах разрешения на вступление в коллегии адвокатов или получения лицензии врача. Даже бизнесмены, относившие себя к местной элите, но намного позже начавшие считать себя профессионалами, столкнулись с вторжением самозванцев, авантюристов и спекулянтов, позоривших «цех бизнеса» нечестной практикой.
