Правда, конечно, затем они потребляются, где-то в силу обстоятельств сразу, где-то постепенно, по потребности. Постоянство их ограниченно, а последующее уменьшение заложено в самом первоначальном представлении о них. Их новое появление подчиняется ритмам года и дождей. Сбор урожая — это ритмическое нагромождение груд, и праздники приходят в соответствии с этим ритмом.
Груды камней
Однако есть и другие груды, не вызывающие столь приятных ощущений. Груды камней воздвигаются потому, что их трудно разбросать вновь. Они воздвигаются надолго, даже навеки. Они не должны уменьшаться, им предстоит оставаться такими, каковы они есть. Они не переходят в чьи-нибудь желудки, в них не всегда живут. В древнейших грудах каждый камень представлял человека, который его принес. Позже вес и размер отдельных составных частей возрос, и, чтобы с ними справиться, требовалось уже много народу. На какое бы представительство не претендовали такие груды, они воплощают в себе тяжкий труд и долгий путь бесчисленного множества людей. Иногда выглядит загадкой, как это вообще могло быть осуществлено. Чем непостижимее их наличие, чем отдаленнее родина камней и длиннее путь, тем большее число строителей вырастает в воображении и тем величественнее впечатление, производимое на позднейших зрителей. Они представляют собой ритмическое усилие множеств, от которых не сохранилось ничего, кроме этого неразрушимого монумента.
Сокровища
Сокровища, как и другие груды, тоже собраны вместе. Однако в противоположность плодам и зерну они состоят из единиц, которые несъедобны и непреходящи. Важна крайняя ценность этих единиц, и лишь вера в постоянство их ценности побуждает к сбору сокровищ. Сокровище — это груда, от которой не отнимается и которая должна расти. Принадлежащее владыке, оно зовет других владык на грабеж. Известность, которую оно создает своему хозяину, навлекает на него опасность. Сокровища порождали стычки и войны, и многие жили бы дольше, имей они меньше сокровищ. Часто поэтому их приходится держать в тайне. Своеобразие сокровищ состоит, следовательно, в напряженности между блеском, который они распространяют, и таинственностью, которая их охраняет.
Сладострастие скачущих чисел в самом его выразительном виде проявляется возле сокровищ. Все другие подсчеты, к каким бы высоким результатам они ни вели, например, подсчеты скота или людей, не сопровождаются столь высокой концентрацией подсчитываемого. Образ владельца, в тайне перебирающего свои сокровища, запечатлен в человеческих душах не менее прочно, чем надежда внезапно наткнуться на клад, который так глубоко запрятан и так прочно забыт, что уже не принадлежит никому. Внезапная страсть к сокровищам поражала и побеждала самые надежные и дисциплинированные армии, благодаря ей ни одна победа превратилась в свою противоположность. Превращение армии в толпу кладоискателей, причем накануне битвы, изображено Плутархом в жизнеописании Помпея. «Как только одна часть флота пристала к берегу в Утике, а другая в Карфагене, на сторону Помпея перешли семь тысяч неприятельских воинов, сам же он привел с собой шесть полных легионов. Здесь с ним случилось забавное происшествие. Какие-то из его воинов, по-видимому, случайно наткнувшись на клад, добыли большие деньги. Когда об этой находке стало известно, у других воинов явилась мысль, что вся эта местность полна кладов, спрятанных карфагенянами в пору их бедствий. Много дней Помпеи не мог совладать со своими воинами, которые искали клады. Он ходил вокруг и со смехом наблюдал, как тысячи людей копают и переворачивают пласты земли на равнине. Наконец воины утомились от этой работы и предложили Помпею вести их, куда ему угодно, так как они достаточно наказаны за свою глупость».
Кроме таких непреодолимо влекущих кладов есть сокровища, которые собираются вполне открыто, как своего рода добровольный налог, в ожидании, что затем они выпадут одному или нескольким людям. Сюда относятся разные формы лотерей: это быстрая форма образования сокровища, причем известно, что сразу после розыгрыша оно будет вручено одному или нескольким счастливцам. Чем меньше число тех, кому оно выпадет, тем больше само сокровище, тем оно притягательнее.
Страсть, с которой люди тянутся к таким возможностям, предполагает абсолютную веру в составляющие сокровище единицы. О силе этого доверия трудно составить преувеличенное впечатление. Человек сам отождествляет себя со своей денежной единицей. Сомнение в ее ценности для него оскорбительно, ее неустойчивость подрывает его веру в самого себя. Падение денежной единицы затрагивает человека вплотную, он чувствует собственное унижение. Когда этот процесс ускоряется и наступает инфляция, обесценившиеся люди образуют массовые структуры такого рода, которые можно прямо и непосредственно отождествить с массами бегства. Чем больше люди теряют, тем более сходны их судьбы. То, что отдельным избранным, которые сумели что-то для себя спасти, кажется паникой, для всех остальных, лишившихся денег и в этом равных, является массовым бегством. Последствия этого феномена, имеющего, особенно в нашем столетии, очевидную историческую инерцию, будут рассмотрены в специальной главе.
Стая
Стая и стаи
Массовые кристаллы и масса в современном смысле слова ведут свое происхождение от некоего изначального единства, где они еще совпадали, — стаи. У небольших племен, кочующих группами по десять-двадцать человек, это широко распространенная форма совместного возбуждения.
Для стаи характерна невозможность роста. Вокруг пусто, примкнуть к ней некому. Стая — это группа возбужденных людей, жаждущих, чтобы их стало больше. Что бы они ни затевали — охоту или войну, — жизненно важно для них, чтобы их стало больше. Для такой маленькой группы каждый новый член представляет собой явный и весомый прирост. Его силы и способности — это одна десятая или одна двадцатая часть их общей силы. Его роль высоко ценили бы остальные. Он значил бы в жизни группы столько, сколько мало кто из нас может значить сегодня.
В стае, которая время от времени возникает из группы и острее всего выражает ощущение ее единства, отдельный человек никогда не исчезает полностью, как это бывает с современными людьми в любой массе. Он всегда — как бы ни складывалась конфигурация стаи, в танцах или шествиях, — с краю. Он внутри и одновременно на краю, на краю и в то же время внутри. Когда стая сидит вокруг огня, у каждого есть сосед справа и сосед слева, но спина открыта, спина беззащитна перед враждебным пространством. Теснота внутри стаи имеет искусственный характер: люди внутри нее, плотно прижавшись друг к другу, ритмом ритуальных движений имитируют многочисленность. На самом деле их мало, всего несколько человек, недостаток действительной плотности возмещается интенсивностью движений.
Из четырех важнейших свойств массы, которые мы уже знаем, два присутствуют здесь фиктивно, то есть их недостает, но они изображаются со всей возможной энергией. И тем более ярко проявляются два других. Прирост и плотность имитируются, равенство и направленность имеются на самом деле. Первое, что бросается в глаза в стае, — это безошибочность направления, в котором она устремляется. Равенство же выражается в том, что все одержимы одной и той же целью, к примеру, когда видят животное, на которое охотятся.
Стая ограничена не в единственном отношении. В нее не только входит относительно мало народу — десять-двадцать человек, редко больше, — но эти немногие хорошо знают друг друга. Они всегда жили вместе, встречаются ежедневно, множество совместных предприятий научило их точно оценивать возможности друг друга. Стая вряд ли может неожиданно вырасти: вокруг слишком мало людей, живущих в сходных условиях, и они рассеяны на большом пространстве. Но поскольку стая состоит из хорошо знакомых, в определенном отношении она превосходит массу, обладающую способностью к бесконечному росту: стая, даже разорванная враждебными обстоятельствами, непременно соберется снова. Она может рассчитывать на долгую жизнь, постоянство ей обеспечено, пока живы ее члены. Стая может выработать определенные ритуалы и церемонии: те, кому надлежит их выполнять, всегда будут на месте, на них можно положиться. Они знают, чего они часть, и отвлечь их на сторону невозможно. Да и соблазнов на стороне так мало, что откуда взяться привычке им поддаваться!
Если стая все же прирастает, это происходит квантообразно и при взаимном согласии всех участвующих. Одна стая сталкивается с другой и, если дело не кончится побоищем, они могут на время соединиться, чтобы предпринять что-нибудь сообща. Но ощущение раздельности в сознании обеих групп сохраняется, в пылу совместного дела оно может исчезать, но лишь на мгновения. Оно обязательно возникнет снова при раздаче наград или в других церемониях. Стайное чувство всегда сильнее, чем самоощущение индивида, когда он один, вне стаи. Квантовое стайное чувство — самое главное и ничем не заменимое на определенном уровне человеческого существования.
