— Как п-т-хнет, н-до к р-д-чу з-йти! — напомнил Рубари про Фабило, а я в ответ только кивнул, внимательно слушая, как за дверьми ангара лишь нарастает шум.
А потом всё случилось так, как и описывал старичок. Сверкнуло, грохнуло — и створки ворот принялись покачиваться вперёд-назад, истерично гремя засовом. Ветер снаружи взревел, беснуясь и закидывая мир льющимися в разные стороны потоками воды. Я с удивлением посмотрел на Рубари, от которого отделилась золотая звёздочка и принялась кружиться в воздухе.
— Что за?.. — не удержался я, заметив, что и от меня звёздочка отделилась, а потом — ещё одна.
— В-брос! — в ужасе ответил мне механик.
Каждая золотая звёздочка стоила мне одной единицы пневмы… С каждой новой звёздочкой и запас на возрождение в моём семечке становился всё меньше и меньше. И очень скоро по ангару уже кружилось почти триста единиц. Две сотни моих и, видимо, ещё сотня — Рубари. Всё, умирать теперь было решительно нельзя… А за стенами ангара всё ещё бесновалась, рыча и урча, ненасытная буря.
— Ну всё… Т-перь с-тки без пн-вмы х-дить!.. — вздохнул механик.
— Сутки не получится пневму хранить в семечке? — удивился я, а Рубари грустно вздохнул:
— М-жет и б-льше, — пояснил он. — Б-ли сл-ч-и и д-сять дней б-ло н-льзя!
«Д-и-и-и-инь!» — требовательно зазвучало из нашего сарайчика.
Мы с Рубари переглянулись и вместе двинулись к двери. Шар висел прямо за дверью, переливаясь перламутровым и алым. И всё ещё продолжая тревожно звенеть.
«Д-и-и-и-инь!»
Я протянул руку и коснулся его, кивнув Рубари, чтобы он побыстрее присоединялся.
— Не! — воспротивился он. — Не л-блю их!
— Не дури!.. Это звонок нам обоим! — жёстко сказал я. — И ещё мне очень не нравится алый…
«Д-и-и-и-инь!»
Наконец, и Рубари осознал, что цвет явно весьма нехороший, и всё-таки коснулся шара рукой.
— Алло! Привет, люди! — знакомый жизнерадостный голос никак не вязался с тем, что вообще происходило вокруг.
— Привет! — поздоровались мы хором. А если быть точнее, то дуэтом… Несколько растерянным и минорно настроенным дуэтом.
— Рубари? Фант? — уточнил неизвестный собеседник.
— Да! — мрачно сказал Рубари.
— Это я, — стараясь сохранять спокойствие, кивнул я.
— Не ходите сразу к Фабило! Слышите? — голос затрещал помехами. — Ни в к… сл…ае…е…х…. к ….ло!
— Не ходить вообще? Или сегодня? — решился уточнить я, хмурясь в попытке разобрать слова.
— В ближ… ять час…! Пот…м мо. о! — помехи усилились, практически перекрывая всё, что нам сейчас пытались донести.
— Хорошо! — всё равно кивнул я, хоть уже слабо понимал, о чём вообще речь.
— Если пойдёте — не попадайтесь никому на …за с. ком …ый …те! Слы…. ни…му… за!
— Не очень слышим, но в целом поняли… — кивнул я.
— Н…ё….а!
Шар пропал. А прилетевшее вслед за ним сообщение немного приоткрыло завесу тайны:
Не ходите к Фабило!
Дополнительно: строгий запрет на посещение действует 10 часов.
Оптимально: если пойдёте после отмены строгого запрета, постарайтесь не попадаться никому на глаза с тем, с чем покинете дом.
Рубари и Фант должны выжить!
— Что то зн-чит? — поинтересовался Рубари.
— Не знаю, что это вообще значит… Но мне всё это не нравится! — признался я. — Есть из дома твоего родича другой выход?
— Не зн-ю! — развёл руками механик.
Буря бушевала почти четыре часа… Прямо за дверями ангара был слышен грохот воды, лившейся вниз и разбивавшейся о наш причал. Всё, что вылилось на скалу и не осело в бочках на крышах, резервуарах и естественных углублениях, теперь стекало вниз самыми удобными путями, сплошными водопадами срываясь на поверхность.
Однако, как оказалось, это было лишь начало… Когда буря прекратилась, снаружи раздались крики и звуки — будто кто-то кидался грязью в стену. Вот только кидались не грязью и не в стену. Я приоткрыл дверцу в воротах и успел застать момент, когда со скалы полетело чьё-то тело. В городе, немного в отдалении, что-то громко ухнуло, а потом раздался страшный грохот…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— День выброса! День выброса, люди! — раздался сверху возбуждённый крик. — Покажем жирным свиньям поверхность!
— Да!.. — слитный рёв нескольких глоток стал ему ответом.
А я прикрыл дверь и огляделся, думая, чем бы привалить ворота. Рубари верно истолковал моё замешательство:
— Да к-му мы н-жны? — удивился он. — Не дрейфь!
Это был страшный день и страшная ночь для Саливари… Крики, грохот и сверкание оружия доносились даже до нашего отдалённого ангара. Когда мы, выждав положенные десять часов, всё-таки вышли на улицу, мне живо вспомнился Экори, разорённый гусеницами. То тут, то там в лужах крови и воды валялись изуродованные тела. Под удар попали все, кто хоть чем-то мог не понравиться погромщикам… Да и сами погромщики нередко гибли… А ещё иногда попадались места побоищ, где явно не грабили и даже не мстили — видимо, там сводили старые счёты банды контрабандистов.
Как там сказал старик? «Бывает, что человеки сводят счёты промеж собой?» Вот в этот выброс именно так оно и было. Сводили, да ещё и с остервенением… Шёпотом я спросил у Рубари, часто ли такое происходит, но тот, немного подумав, ответил, что нет — обычно выброс проходит более мирно. В Саливари люди как с ума посходили. То ли накопились противоречия в полукриминальном социуме, то ли просто выбросов давно не было…
С каким бы удовольствием я дождался бы конца выброса в ангаре… Однако Фабило требовал свою долю сразу, в тот же день — и это было прописано в контракте на передачу заказов. А, значит, надо было идти и отдавать… Мы с Рубари держались небольших переулков, стараясь лишний раз не выходить на открытую местность. Пару раз нам пришлось пережидать очередную стычку на улицах. Один раз мы были вынуждены обходить дом, откуда доносились крики и визг, а несколько вооружённых человек тёрлись перед входом. Но сейчас основное действие погрома переместилось ближе к арху, а если двигаться вокруг центра города — тогда хотя бы можно было пройти незамеченными, как и просил нас неизвестный собеседник.
Уже когда мы подходили к особняку, стало ясно, что и Фабило тоже досталось. Дверь была выломана, её рама опалена, а окна у дома — выбиты. Сам Фабило обнаружился в коридоре, ведущем к лестнице на второй этаж, где и располагался его кабинет. Он лежал лицом вниз. В правой руке он сжимал небольшой жезл с зелёным кристаллом на конце. Несколько изуродованных тел вокруг как бы намекали, что старый контрабандист не так-то легко сдался нападавшим. Со стен свисали обрывки обоев, а на полу лежала люстра, какой-то мусор и ещё тревожно хрустели осколки посуды.
Я присел рядом с Фабило и проверил пульс, но едва коснувшись, сразу понял, что он мёртв — окончательно и бесповоротно… Я освободил жезл из его пальцев и сунул его за пояс, себе под куртку. Рубари тяжело вздохнул у меня за спиной.
— Мёртв. Пойдём дальше… — негромко произнёс я, и сам удивляясь своей смелости.
Зажав в руке кастет и готовый встречать врага, я медленно двинулся вверх по ступеням, к заветному кабинету Фабило. И тут же обнаружил ещё один труп нападавшего… Это был тот щербатый, который опрашивал меня на улице. Следом обнаружилось ещё с десяток тел — последние два вообще лежали друг на друге прямо в дверях кабинета. Я снял надетую по случаю дождя шляпу и осторожно сунул её в проём. Шляпа вылетела из рук, будто сметённая ураганом — и намертво прилипла к стене.
— Сдохните, сволочи! — старческий голос принадлежал домоуправительнице Фабило.
— Так и знал, что бабушка опаснее стражи… И конкурентов… — заметил я Рубари, кивнув на метательный нож, которым мою несчастную шляпу пригвоздило к стене.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Кто там? — неожиданно проговорила домоуправительница. — Это вы, молодые люди? Один из… Родственник хозяина?
— Да, то мы! — как можно более внятно отозвался Рубари. — Не стр-л-йте п-ж-л-йста!
— Слава изначальным… Заходите, — проговорила старушка.
