— Ага. Ну что же, значит, вам не повезло на этот вечер, мистер Сильвер
— Согласен
Она со смешком откинулась на спинку кресла.
— Вы, черт побери, ни капли не романтик! — не то раздраженно, не то обиженно бросила Мосс и снова поймала губами соломинку с «техасским чаем».
Серебров неопределенно пожал плечами. Лишнюю любовь к романтике раньше лечили препаратами ртути, а теперь, по специальной схеме — инъекциями, убивающими микробов.
Серебров попросил телефон и стакан томатного сока.
Принесли аппарат на длинном проводе с катушкой. Набрав номер Ходынки, он распорядился начать подготовку А.300 к дальнему вылету, положил трубку и в задумчивости отпил глоток подсоленного сока. Что-то такое болтается в голове, трепещущий хвостик какой-то идеи, и ее надо не только обдумать, но и как можно скорее реализовать, только делать это надо как можно глаже. Осталось понять, что это за идея.
Из задумчивости его вывел металлический щелчок.
Мосс со смехом опустила «Авто-маг» и закрыла объектив.
— Свирепый большевистский ас пьет перед боевым вылетом кровь христианских младенцев! У вас было ну очень сосредоточенное лицо
«Надеюсь, что снимок вышел предельно неудачным, мисс, и у вас черно-белая пленка».
— Ладно, мисс, поскольку я не могу вас оставить без самолета, я предложил бы вам вернуться к «стрекозе» и полететь обратно на Ходынку.
— Принято. Идемте, — она покопалась в кармашке и вытянула монету в мексиканский доллар. В центре техасская надчеканка — одинокая пятиконечная звезда в квадрате.
— Э, нет. Это не деньги, тут это не примут…
Серебров положил два толстых серебряных кружка — два раза по пять десятых.
— Это забавно. Представляете заголовок? «Страна, где деньги — мусор». Техасский доллар, между прочим, берут даже в Лондоне.
— Ну, а курс вы себе представляете?
— Один к двадцати двум, что-то такое
— Именно. А сколько здесь чистого серебра? Уверяю, не меньше чем в британском шиллинге, а в общем-то и гораздо больше. Но в фунте двадцать шиллингов.
Она прищурилась.
— И вы хотите сказать, что торговый обмен с Британией — накачивание британской казны мексиканским серебром?
— Поэтому ваша валюта, привязанная к фунту-франку всегда будет проигрывать, а Британия откормится на Техасе и вскорости сгрызем вашу экономику
Мосс пожала плечами.
— Я думаю, это будет еще нескоро. Уж с Техасом-то точно…
Они прошли через вращающиеся двери (зеркальное стекло, латунные ручки, красное дерево) и, пропустив отъезжающий от Биржи лимузин АМЗ, направились к стоянке.
— Может быть страшновато, мисс… Взлетали когда-нибудь в «Гнилом яблоке» между Крайслер-тауэр и Эмпайр-Стейт? Вот тут будет поуже.
— Я не из пугливых, мистер Сильвер — она захлопнула крышку грузового отсека, — летим. Надеюсь, вечером будет дождь. Эта жара меня добивает
Серебров уперся в хвост и выкатил «стрекозу» на дорожку. В кабину журналистка забралась ничуть не медленнее, чем в прошлый раз, только в этот — продемонстрировав умение легко подтягиваться на руках, ухватившись за торчащий как кость из котлеты замок сложенного крыла.
Сиденья почти обжигали — сказывались несколько часов на солнце. Да, а вот дождя бы как раз не хотелось, взлетать утром после дождя не самое приятное дело.
Так, общий тумблер. Двадцать ампер, заряд… Электропитание в норме. Он прокрутил ручку, разложив крылья, и убедился в том, что вышли оба «солдатика». Радио на 178 — большой плакат посреди стоянки показывал местную частоту аэродрома.
— Малый центральный, я Ходынка А-18-5, прошу взлет
— Принято, ждите, ваш номер два-два-семь.
— Два-два-семь, понял вас, жду команды.
Самолет слегка качнуло, когда после рывка стартера запустился сперва один, потом другой дизели.
— Два-два-семь, это Малый центральный, ваша очередь через три минуты, выходите на полосу старта.
Подрабатывая педалями, Серебров осторожно — стоянка была довольно плотно заставлена — выехал мимо гравийной ловушки на уровень Угловой Арсенальной башни. Сверху Малый Центральный напоминал букву Y, в «развилке» которой стоял собор Покрова на Рву, левый «рог» — основная ВПП, уходящая поверх наполовину снесенных Средних торговых рядов в Зарядье, а правый, включающий бывший Васильевский спуск — узкая второстепенная ВПП с трамплином и спуском к Москва-реке для амфибий. В основании Y сейчас находилась «стрекоза». Впереди готовился ко взлету двухмоторный транспортник АНТ. Потоки воздуха от его двигателей заставляли «стрекозу» нетерпеливо вздрагивать.
— Малый центральный, я два-два-семь, стою в очереди на взлет
— Ждите, вы следующие…
Транспортник опустил закрылки, заревел моторами, гоня назад пахнущий бензином ветер и пыль, и медленно тронулся вперед, мимо Главного универмага. Набирая скорость, он задрал хвост, проскочил самое неприятное место — между стальными башнями, огораживающими храм и половиной бывших Средних рядов (теперь — Московская товарно-сырьевая биржа) и тяжело оторвался от взлетной полосы уже в Зарядье, где она была поставлена на пилоны. С правым креном, обходя ГЭС-1, АНТ ушел на юг.
Получив разрешение, Серебров двинул вперед рукоять газа. «Стрекоза» пошла по полосе, постепенно набирая скорость.
— Оу, какой интересный храм. Прямо как торт со сливками и кучей цукатов — смотрите! Я знаю что там за ним, это Narkomtyazhprom, но что это за церковь?
— Он называется Vassily Blazheny, это в честь местного святого.
Он хотел побыстрее набрать скорость и подняться как можно выше: попасть на легком самолете в поток, взбаламученный мощными двигателями тяжелых транспортных гидропланов, садящихся на Устьинскую прямую или выскочить перед носом какого-нибудь тяжелого «дорнье» или «хьюза» означало пережить несколько очень неприятных секунд.
— Вот черт, жаль, что я спрятала камеру…
— Малый центральный, два-два-семь в воздухе, все в норме, следую на Ходынку
— Принято, два-два-семь, вы снова Ходынка А-18-5, удачи
— Удачи
Серебров развернулся над Замоскворечьем и, вызвав восхищенный хлопок по плечу с криком «вау!», проскочил под Новым Устьинским мостом и левым виражом «обкрутил» Котельнический волькенратцер. Справа-спереди виднелось зеленым ковром с горой измайловского волькенратцера парковое Лефортово, а ближе — Таганский волькенратцер.
— Я уже говорила «жаль, что я спрятала камеру»?
— Кажется да, мисс
— Здесь у вас летать интереснее, чем в Гран-Каньоне! Дома торчат как утесы
Серебров неопределенно пожал плечами.
Он держал курс на Красноселький волькенратцер, ориентируясь по передаточной ветке Павелецкий-Красносельский аэроузел. Справа прошел «Басманный», затем «Красные ворота» — здание было построено в виде огромного куба, в котором был крестом на все четыре стороны света проделан квадратный проход.
— А мы уже летали тут
— Точно так. Это Suschevsky
— Тогда наш баллон для разворота висит вот там?
— Да, это он
Серебров перешел на частоту Ходынки.
— Ходынка, я А-18-5, нахожусь на Бутырском вираже, прошу посадку
— Принято, А-18-5, ваша скорость?
Серебров глянул на спидометр:
— Сто восемьдесят
— Хорошо… Следуйте до Тимирязевского парка, там разворачивайтесь и заходите на посадку на полосу 3.
В ангаре 18 уже шла работа.
Вокруг А.300 суетились техники. На брезентовых полосах, разложенных на полу перед самолетом, были растянуты пулеметные ленты — 300 патронов для каждого «Тула-Шпандау» и по 180 для крупнокалиберных «Березин-Комарицкий». Младший механик, парнишка лет семнадцати, перетирал патроны тряпочкой и периодически проверял посадку в ленте. Оружейник откатывал в сторону свою тележку с зарядными машинками и жестяными патронными коробками. В кабине сидел, сдвинув кепку на затылок, шеф-механик ангара.
«Как его фамилия? Котов. Да, Котов»
Котов периодически щелкал тумблерами, потом высовывался и вопросительно глядел на электронщика в белом халате. Перед тем на стойке стояли вроде органа несколько пультов с перемигивающимися лампочками и загадочно мерцающими экранами осциллоскопов. Судя по молчаливым кивкам с электрикой все было в порядке.
