Глава IX. Резкие превращения. 1796 – 1799
Деятельность Суворова в Финляндии и Тульчине. – Восшествие на престол Павла Петровича; его особенности. – Увольнение Суворова от службы. – Пребывание его в селе Кончанском
По прибытии в Петербург 4 января 1796 года Суворов стал предметом особенного внимания не только со стороны общества, гордившегося им и прославлявшего его, но также со стороны императрицы. Он выслала ему в Стрельну парадную придворную карету с эскортом из чинов конюшенного ведомства. Для житья назначила ему и его свите Таврический дворец, приказав при этом завесить зеркала в угоду причудливому фельдмаршалу, не любившему их. При личном свидании государыня окончательно обворожила его своим радушным приемом и утонченным вниманием. Узнав, например, что Суворов ехал из Стрельны в одном фельдмаршальском мундире без всякой верхней одежды (он сделал это ради особенной торжественности своего въезда – и заморозил своих спутников), Екатерина подарила ему роскошную соболью шубу, крытую зеленым бархатом. Но Суворов пользовался ею только во время поездок во дворец, да и то держал ее на коленях и надевал лишь по выходе из кареты.
Тем не менее, он редко бывал во дворце у государыни, особенно же на парадных обедах, которых умышленно избегал. Вообще же Суворов нехорошо чувствовал себя в придворной среде. Его резкая прямота и грубая откровенность стесняли всех, а тем более – императрицу. Поэтому он с радостью принял предложение императрицы съездить в Финляндию и осмотреть те пограничные укрепления, которые им же были проектированы и сооружаемы в 1791 и 92 годах, но закончены другими. Он быстро окончил это поручение и был очень доволен виденным им, так как “не осталось уголка, куда бы могли проникнуть шведы, не встретив сильных затруднений и отпора”.
Еще при первом свидании с Екатериной по возвращении в Петербург из Варшавы, Суворову было предложено главное начальствование над затевавшейся тогда персидской экспедицией. Но он просил дать ему подумать. Теперь же, возвратившись из Финляндии, он категорически отказался от экспедиции, о чем, однако, очень сожалел потом, когда началась экспедиция и крайне неумело велась Зубовыми. Эта экспедиция, начатая по личным расчетам фаворита Платона Зубова, послужила поводом для самых злостных нападок со стороны Суворова. А так как зять Суворова, Николай Зубов, старался отстаивать брата, то это послужило одним из главных поводов для сильного охлаждения Суворова не только к зятю, но и к жене его, к своей Наташе, к которой он был прежде так внимателен и нежен.
Он получил в командование самую большую из трех существовавших тогда армий, заключавшую в себе войска, находившиеся в губерниях: ярославской, пермской, екатеринославской, харьковской и таврической области, всего – 13 кавалерийских и 19 пехотных полков, черноморский гренадерский корпус, три егерских корпуса, 40 осадных и 107 полевых орудий, 48 понтонов; да кроме того еще три полка чугуевских и екатеринославское пешее и конное войско. Штаб-квартиру свою он устроил в Тульчине.
С любовью и увлечением отдался Суворов порученной ему армии, в которую он отправился в половине марта 1796 года. Менее чем в годичный срок он довел военное обучение вверенных ему войск до высокой степени совершенства, образцово поставив их, вместе с тем, в отношении продовольствия, одежды, гигиенических условий жизни, занятий полезными работами и духовно-нравственной пищи.
В Тульчине, как и вообще, Суворов вел необыкновенно деятельную жизнь. Вставал очень рано и в течение дня несколько раз окачивался холодной водой во всякое время года. Обедал около 8 часов утра, когда и принимал посетителей, охотно проводя с ними в беседе за столом около полутора-двух часов и более. Затем все остальное время (кроме кратковременного сна среди дня) от момента вставания до ночного отдыха он беспрерывно занимался или служебными делами, или просмотром той массы периодических изданий общего и специального характера, русских и иностранных, которые он обязательно получал всегда. Кроме того, немало времени уходило на изучение языков финского, турецкого и татарского. Суворов очень любил общество, всевозможных родов игры и развлечения, вносил большое оживление в местную жизнь и имел всегда и везде громаднейший круг поклонников и поклонниц, высоко ценивших его за необычайную веселость, живость, подвижность, блестящую остроту ума, колкость языка, благородную ядовитость речи. Где бы он ни был – положительно влюблял в себя простотою и естественностью обращения, задушевной искренностью и прямотой. Но к величайшему несчастью, в мирной и плодотворной деятельности Суворова неожиданно произошел крутой и резкий поворот.
6 ноября скончалась Екатерина, и на престол вступил сын ее, Павел Петрович. Воцарение Павла было названо в свое время “затмением”. Одно из наиболее преданных Павлу лиц, между прочим, говорит о нем: “рассудок его был потемнен, сердце наполнено желчи и душа гнева”. В практической же его деятельности, – как видно из бесконечной цепи фактов кратковременного его царствования (4 года и 4 месяца), – все доброе уничтожалось необыкновенной раздражительностью и подозрительностью, неразумной требовательностью, нервическим нетерпением, отсутствием чувства меры, надменным непризнаванием человеческого достоинства. Очевидная болезнь души.
Екатерина, всегда строго державшаяся приличий, не считала этого обязательным для себя в отношении сына: обыкновенно бывала к нему невнимательна, черства и жестка. Постепенно увеличивавшаяся холодность взаимных отношений перешла в отчужденность, а затем – и в явно неприязненное чувство между матерью и сыном. Считаясь наследником престола, Павел Петрович, однако, не имел никаких государственных занятий, ничего официально-делового, нигде не присутствовал. Он уединялся в загородных дворцах Павловска и Гатчины с полным отстранением не только от государственной деятельности, но и от круга просвещенных людей. Немудрено, что, желая как-нибудь занять свой досуг, он ударился в резкую крайность – стал изобретать свою собственную военную систему, где обучение и служба сводились к механическому выполнению ничтожнейших мелочей при высокой степени требовательности и при условии чисто скотского повиновения. Все это, оставаясь почти в размерах детской забавы, вместе с тем представляло собой крайне неумелое, даже извращенное подражание прусскому военному образцу с усвоением прусского военного устава и прусской же формы одежды.
Павел I, вступая на престол, был весь проникнут до самозабвения огульным отрицанием всего, что было сделано в прошлое царствование. К каким глубоко прискорбным последствиям приводило это на деле, можно видеть на примере тех чудовищных превращений, которые выпали на долю фельдмаршала графа Суворова, пользовавшегося теперь уже такой громкой и почетной известностью, что буквально вся Европа завидовала России, имеющей этого гениального полководца, и не было страны, которая не желала бы иметь его своим военачальником. Между тем, Павел не задумался не только забраковать его, но даже и загнать в самый темный угол.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
