Когда он подошёл к перекрёстку Бухарестской и Димитрова, метель усилилась, со стороны магазина «Лента», хищно змеясь над землёй, понеслись полноценные снежные волны.
— Хрень какая-то, — поднимая воротник старенькой лётной куртки, пробормотал Глеб. — Словно не в мартовском Питере нахожусь, а на родимой февральской Чукотке. Злая такая пурга, серьёзная… А за окном пурга. А может, лишь, метель. И смятая постель — как снег — белым бела. Ответь мне. А зачем — живёшь ты без меня? Ответь мне. А зачем — я без тебя живу?
— А, помогите! — донеслось сквозь мутную снежную пелену. — Оно опять появилось… Помогите!
Через перекрёсток — наискосок, со стороны пруда, огороженного высоким строительным забором — неуклюже бежал низенький мужчина, облачённый в тяжёлый овчинный тулуп.
— Ко мне! — велел Глеб. — Кто таков?
— Дык, сторож я тутошний, товарищ милиционер. То есть, господин полицейский. Я вас сразу узнал. То есть, в лицо, — прикрываясь рукой в вязаной варежке от снежных зарядов, испуганно зачастил пожилой бородач. — Стройку я охраняю. Официально оформлен, по договору подряда. Не сомневайтесь…
— И что же там случилось-приключилось? Кто тебя, бравого, так напугал?
— Оно, Привидение. Или же высоченный Призрак в белом балахоне? Не знаю. Врать не буду… Как выскочит из-за забора. Как заорёт на меня, мол: — «Пшёл вон отсюда!».
— А ты?
— Я и пошёл. То есть, побежал со всех ног. Не посмел ослушаться. Чуть, грешным делом, не обмочился…
— Понятное дело, — взбодрился Глеб. — Мобильник-то есть?
— Конечно. Как и полагается по служебному статусу.
— Тогда звони. Вызывай подмогу.
— В милицию звонить? — шмыгнув носом, уточнил бородач. — То есть, в полицию?
— Не стоит отвлекать служивых от серьёзных и важных дел. Своих побеспокой, строительных. Их же объект. Вот, пусть и подсуетятся. Стой здесь и звони.
— А вы?
— Пойду, посмотрю на хвалёное Привидение. Если повезёт, то и познакомлюсь. Давно пора…
Дисциплинированно дождавшись зелёного сигнала светофора, подполковник перешёл через Бухарестскую. Постоял, пропуская редкие машины, пересёк улицу имени пламенного болгарского коммуниста Григория Димитрова. Двинулся вдоль тёмно-синего забора из алюминиевого профиля.
Примерно через сто пятьдесят метров в заборе обнаружилась распахнутая настежь узкая калитка.
— Трусливый сторож, убегая, не удосужился прикрыть, — прокомментировал Глеб. — Бывает, чего уж там…
Метель неожиданно прекратилась. Ветер стих. Вокруг установилась тревожная и вязкая тишина.
Сложив ладони рупором, направленным в калиточный проём, он прокричал строгим «полицейским» голосом:
— Эй, там, мать вашу! Поднимаем руки и выходим! Ну, кому сказано, дурилки картонные? И без глупых шуток, пожалуйста! В случае активного сопротивления — стреляю на поражение!
— Из чего стрелять собрался, господин подполковник? — насмешливо поинтересовался глухой, слегка надменный голос. — Пистолетик-то у тебя есть?
— Имеется, — соврал Глеб. — Уже и с предохранителя снял.
— Ха-ха-ха! — глумливо рассмеялся неизвестный. — Всему Купчино известно, что выходя на вечерний променад, ты, чудак легавый, никогда не берёшь ствола с собой. Мол, привычка такая… А я, наоборот, без пестика — ни шагу. Железобетонное и краеугольное правило. Хочешь проверить, подполковник? Заходи, не заперто, не стесняйся. Милости просим!
Глеб Назаров, будучи мужчиной взрослым и основательным, не любил торопиться. Поэтому, сугубо для начала, он выкурил — почти до самого фильтра — дежурную сигарету, выбросил окурок в ближайший светло-сиреневый сугроб, после чего, особо не мандражируя, прошёл на территорию строительной площадки.
Снег, горбатые кочки сугробов, берег замёрзшего пруда, стандартный строительный вагончик, полное безлюдье.
В вагончике тоже никого не обнаружилось.
— Ерунда какая-то, — подытожил Глеб. — Так можно и в Привидения поверить. Мол, пришло, попугало вволю, а потом, слегка заскучав и замёрзнув, растаяло в воздухе. Ладно, проехали.
А на утро строители нашли в высоком сугробе отрезанную человеческую голову. И скандал, вроде уже затухающий, разгорелся с новой силой…
День прошёл в бестолковой суете — работа-ругань с медлительными и вальяжными экспертами, поиск случайных свидетелей, допрос свидетелей выявленных. То есть, бородатого сторожа со стройки и двух старшеклассников, любящих покурить перед сном.
Конечно, и Тощий бастард являлся полноценным и особо важным свидетелем. Но как, пардон, допрашивать собственного начальника? Вот, то-то же…
«Разговор, естественно, состоялся. Вернее, не разговор, а сплошной начальственный монолог», — мысленно сплюнул Сомов. — «Ерунда сплошная и бестолковая…».
— Ты уж, Павел Сергеевич, расстарайся, — отстранённо глядя в сторону, монотонно вещал подполковник Назаров. — Ещё один мартовский «глухарь», он и даром не нужен. У нашего РУВД и без него с показателями по раскрываемости — не очень. Землю всю в районе перерой, но найди кровожадного супостата, безжалостно отрезающего головы у законопослушных граждан… Я, естественно, с радостью передал бы дело «городским». Но Трофим Иванович категорически против. Мол, пусть майор Сомов занимается расследованием, раз отрезанную голову нашли на его участке… Голос, который надо мной нагло насмехался? Нет, не знакомый. Слышал его впервые в жизни. Привидение? Нет, не видел, хотя и очень хотелось. Не повезло… Соображения по сути происшествия? Отсутствуют — как класс. Тебе же, майор, оказано высокое генеральское доверие? Вот, и работай, соображай, разбирайся.
— Ладно, я не гордый, — покинув кабинет Тощего бастарда, пробормотал Пашка. — В смысле, гордый, но сугубо в меру. Обязательно, мать вашу, разберусь…
От пожилого сторожа тоже не было никакого толка. В том плане, что его, болезного, было не унять. Взахлёб, изредка стирая тыльной стороной морщинистой ладони слюну с усов и бороды, слегка поддатый Василич рассказывал — с пространными отступлениями — о Привидениях и Призраках:
— Так всё оно и было, господин начальник! Создателем нашим клянусь! Сижу это я в строительном вагончике… Нет, не подумайте плохого, будто бы службу динамлю. Просто зашёл погреться. Два с половиной часа, почитай, без отдыха, бродил вдоль забора. Снег повалил с неба. Ветер задул. Метель началась. Замёрз. Устал. Дай, думаю, минут пятнадцать-двадцать отдохну. Типа — отогреюсь малость… Сижу это я в строительном вагончике, пью чаёк. И продрогшие внутренности отогреваю, и озябшие ладони — о горячую алюминиевую кружку. В телевизионный экран — от нечего делать — пялюсь. Только старенький мне достался телевизор. Транслирует, тварь упрямая, только один единственный канал. Первый Федеральный, как и полагается… Как сейчас помню. Шла программа — «Время». А о чём и ком там все сюжеты? О том, что наш российский Премьер-министр — самый мудрый, справедливый и крутой. А Президент, понятное дело, ещё круче, мудрее и справедливее. Тьфу, да и только. Чуть, честное слово, не стошнило… Вдруг, за окошком — какой-то шум. Тревожный такой, неприятный, зловещий. Словно бродячая кошка — невзначай — поскреблась острыми коготками по заледеневшему стеклу. Писать, как раз, захотелось. Дай, думаю, выйду на свежий воздух. Прогуляюсь, осмотрюсь, справлю естественную нужду. Выключил телевизор. Щелкнув тумблером, включил лампу, что висит снаружи — справа от входной двери. Вышел на улицу. Лёгкая пороша задумчиво, словно играючи, стелется по земле. То есть, над местными сугробами. Глухая тишина. Никого вокруг. Тоска смертная… Отошёл я от вагончика метров на пять-шесть. Только собрался расстегнуть ширинку — шорох сзади. Оборачиваюсь — матушки мои! Помогите, Святые угодники! Прямо на меня Привидение надвигается. Белое такое, высоченное. А глаза и рот — словно чёрные дырки… Прёт и прёт. Прёт и прёт. Потом как гаркнет, мол: — «Пшёл вон, плесень, отсюда!». Я и пошёл. То есть, побежал со всех ног…
— А как же естественная нужда? — понимающе усмехнулся Сомов. — Так и не справил?
— Оно, блин, само справилось, меня не спрашивая, — засмущался Василич. — Прямо, извините, в штаны… Напрасно, господин майор, вы так недоверчиво мор… извините покорно, физиономию кривите. Мол, сказки это всё, и никаких Привидений, вовсе, не существует в природе. Напрасно… Как сейчас помню. Наступила осень. Прошедшая, имеется в виду. Я тогда трудился сторожем на кирпичном заводе. Ну, на том самом, что расположен на противоположном берегу проклятого пруда. Чего конкретно делал? Охранял узбекских гастарбайтеров. В том плане, чтобы они, чудики, так и не осознав счастья, свалившегося на их черноволосые головы, не разбежались… Так вот. Наступила осень, поздняя. Ударил ранний морозец. Утром выхожу из вагончика, определённого для сторожей, а пруд — застыл. Тонкая-тонкая такая корочка образовалась, наверное, и мышь полевую не выдержала бы. Глядь, а по этой льдистой плёнке бодро и весело шагают-скользят восемь рослых солдат. Одеты в старинную воинскую форму. Ну, как в тех фильмах, что про старинные Времена. Пётр Первый там, Суворов, Кутузов, Наполеон… Только форма вся обтрёпанная-обтрёпанная. Сплошные рваные лохмотья, короче говоря. Да и лиц у служивых нет вовсе. Высокие и нарядные воинские шапки напялены прямо на пожелтевшие уродливые черепа… Господин полицейский, а не будет ли, часом, опохмелиться? По телеку, где-то с месяц назад, показывали один замечательный сериал. Называется — «Улицы разбитых фонарей». Там менты — почти в каждой серии — важным свидетелям чарку наливали…
