Он был не прочь и пофорсить. Как бы тихо ни плелись они с Гоблином по деревенским дорогам, оба, и конь и всадник, любили подъезжать к постоялому двору на полном галопе. Джонни соскакивал и вбегал в дом с газетами в руках; часто подписчики уже ждали его в распивочной. Оттого, что он приезжал из Бостона и служил в редакции «Наблюдателя», его часто расспрашивали о политических настроениях в столице. Благодаря газетам, разговорам с Рэбом и дядюшкой Лорном, а также высказываниям вождей бостонской оппозиции, которые он невольно слышал, Джонни вскоре оказался в курсе событий. За какие-нибудь две-три недели из мальчика, который о политике знать не знал и знать не хотел, он сделался ревностным вигом.
Джонни гордился необычной, броской красотой своего коня. Когда на улице или в таверне люди расхваливали Гоблина, на лице Джонни — помимо его воли — появлялась счастливая улыбка.
Первое время он довольно часто вылетал из седла, и тогда он, бывало, и в полчаса не мог поймать пугливое животное. Но раз одна крестьянка наложила ему гнилых яблок в шляпу, которую он обронил, и он легко соблазнил ими Гоблина. С тех пор он всегда набивал себе карманы гнилыми яблоками. Всякий раз, когда конь подходил к какому-нибудь страшному для него предмету, Джонни награждал его гнилым яблоком. Зато, если ему случалось падать, от него пахло, как от бочонка с сидром.
Мальчики жили на чердаке над типографией. Поднимались они туда по приставной лесенке. Это была уютная мансарда с большим камином. Джонни поразило обилие стульев, и он хотел было задать вопрос Рэбу об этом, да раздумал, а вскоре Рэб сам ему объяснил, в чём дело. Здесь, на этом самом чердаке, и встречались «бостонские наблюдатели». Это был тайный клуб, один из самых влиятельных в Бостоне, тут-то в последние годы и затевалось то, что тори называли «крамолой». Рэб даже не просил Джонни держать язык за зубами — он знал, что Джонни болтать не станет.
Завтрак они готовили себе сами. Обед им присылала, миссис Лорн. А ужинали когда как: или сами себе приготовят, или отправятся к дядюшке в дом. Тётка Рэба была рыжая толстушка с очень белой кожей и совсем не походила на своего племянника, который считался типичным представителем рода Силсби. Восьмимесячный мальчуган её, видимо, принадлежал к той же породе. Джонни никогда не видел, чтобы младенцы были такие длинноногие, чтобы волосы у них были такие чёрные и прямые и чтобы они так мало плакали и так быстро ели. Мальчик никогда не капризничал и смотрел на мир своими загадочными вопрошающими чёрными глазами. Даже сам дядюшка Лорн, который, может быть, предпочёл бы, чтобы в единственном его сыне запечатлелись его собственные умные и по-лисьему заострённые черты, говорил глядя задумчиво на мальчика: «Этот твой ребёнок, Дженифер, — настоящий Силсби из Лексингтона».
Джонни был поглощён Гоблином. Он подозревал, что конюхи из «Чёрной королевы» бьют и мучают жеребца, наказывая его за робость, и поэтому взялся ухаживать за ним и кормить его сам. Этим он сберегал несколько пенсов в неделю мистеру Лорну, который благородно отдавал их Джонни. Хозяину «Королевы» полюбился мальчик. Если кому-нибудь из постояльцев требовалось срочно доставить письмо, он рекомендовал им Джонни, который был проворнее вечно мешкающих почтальонов. Таким образом, Джонни в ту осень довелось как-то доехать до Уóрстера, а другой раз и до самого Плúмута. Часть денег которые Джонни выручал, разъезжая с письмами, шла мистеру Лорну, часть оставалась ему; Джонни в лавке подержанных товаров обзавёлся шпорами, сапогами и курткой на меховой подкладке.
Хоть Рэб велел держать повод в левой руке, Джонни случалось, когда конь вдруг принимался скакать бешеным галопом и нужно было его сдержать, пользоваться своей искалеченной правой рукой. На таком коне, как Гоблин, не всегда удавалось гарцевать, гордо держа руку в кармане. Джонни не надеялся, что сможет когда-нибудь выполнять сложную и тонкую работу, но хорошо, что он вынужден был хотя бы время от времени действовать больной рукой, и поэтому ей не грозила полная потеря работоспособности. Ещё в бытность свою в мастерской мистера Лепэма он научился кое-что делать левой рукой. Рэб никогда не говорил ему: «Послушай, Джонни, тебе нужно научиться писать левой рукой», но он часто давал ему переписать что-нибудь, ни на минуту не допуская, чтобы Джонни не справился, — и Джонни справлялся!
Первые четыре дня недели Джонни был хозяином своего времени. Он ездил верхом для собственного удовольствия, если в «Чёрной королеве» не бывало срочных поручений, учился писать левой рукой и жадно читал. У мистера Лорна была хорошая библиотека. Джонни вёл себя, как человек, который, сам того не сознавая, долго голодал: он набрасывался на всё, что ему попадалось под руку. И сброшюрованные номера «Наблюдателя», и «Потерянный рай», и «Робинзона Крузо» (Рэб приносил ему эту книгу в тюрьму, и теперь он её перечитывал), и «Тома Джонса», и трактаты Локка «О человеческом разуме», и «Историю Массачусетского залива» Хатчинсона, и химические статьи, и журналы «Спектейтор», и учебники хорошего тона для молодых девиц, и «Илиаду» в переводе Александра Попа.[10] Когда он жил у Лепэмов, он не подозревал о существовании этого мира. Теперь он с благодарностью вспоминал, как настойчиво мать учила его грамоте, не желая, чтобы мир этот был для него закрыт. Как она заставляла его читать ей вслух, когда ему больше хотелось играть. Бедная! У неё было мало книг и по большей части скучные.
Так он просиживал часы в залитой солнцем гостиной Лорнов, окружённый кипами книг, которые высились до потолка. Миссис Лорн никогда не звала его помочь ей по хозяйству. Все они — миссис Лорн, её муж и Рэб — по какому-то безмолвному соглашению решили, что Джонни должен читать. Миссис Лепэм не вынесла бы зрелища такого «безделья». Тётушка Лорн никогда его не отрывала, разве что принесёт ему тарелку горячих имбирных пряников, или кусок сладкого пирога, или — но это бывало очень редко — попросит его присмотреть за ребёнком, покуда она сходит на рынок или проведать соседку.
— Я его положу сюда, в люльку, если он не уснёт сразу, качни его раза два ногой.
Однажды он так увлёкся «Томом Джонсом», которого читал впервые, что, сам того не замечая, целых полчаса качал младенца, но подлинный Силсби из Лексингтона и тут оставался невозмутим, принимал всё философски, совсем как Рэб. Тайно, только когда он бывал с младенцем наедине, Джонни называл его Рэббит.[11] У Джонни было любящее сердце, и он крепко привязался к малышу. Он стыдился своего простодушия и скорее согласился бы умереть, чем выдать своё чувство, но тётушка Лорн всё понимала. Иногда, когда она тихо входила на кухню, она слышала, как Джонни ведёт длинный разговор с «зайцем». Но, как только она входила в комнату, Джонни делал вид, будто с трудом отрывается от книги и надменно произносил:
— Тётушка Лорн, он, кажется, мокрый.
3
Такова была новая жизнь у Джонни. Он был доволен, но первое время тосковал по Лепэмам. Он уже несколько недель развозил газеты, и тот четверг, когда он вдруг увидел Циллу с Исанной у городского колодца на Северной площади, был едва ли не самым радостным днём в его жизни. Он только что отвёз газету последнему подписчику, Полю Ревиру, и направлялся к «Чёрной королеве», чтобы поставить там лошадь. У Лепэмов он решил больше никогда не появляться. Он не мог забыть, что миссис Лепэм со своим драгоценным мистером Твиди была готова отправить его на виселицу. А Дава, если б ему случилось его встретить, он бы просто убил.
— Цилла! — крикнул он.
Она увидела его, и глаза её заблестели. Гоблин потянулся губами к пустому корыту.
— Погоди, я ему сейчас накачаю воды.
Цилла подвигала ручкой насоса, и лошадь с благодарностью начала пить.
— Ты часто ходишь за водой, Цилла?
Ему было больно видеть на хрупких плечиках Циллы тяжёлое коромысло с вёдрами, которое с чувством невыносимого унижения некогда таскал он сам.
— Мистер Твиди не хочет отрывать Дава и Дасти от работы. Считается, что они до завтрака запасают воду на весь день. А если случится, что вода кончилась, он велит, чтобы мы, девочки, шли за ней. Он все порядки перевернул, Джонни.
— Я не ожидал от него такой прыти.
— Мама потакает ему во всём. Она говорит, что таким взрослым девицам, как Медж и Доркас, неприлично плестись по городу с вёдрами. Так что вот приходится носить воду мне.
— Ты веди лошадь, а я поднесу тебе воду до Рыбной. В самый дом я не войду — хватит с меня! — но на расстояние плевка я подойти могу.
— Всё ещё злишься?
— А ты как думала?.. Послушай, Цилла, — сказал Джонни, — каждый четверг примерно в это время я ношу газету мистеру Ревиру, и теперь я буду приходить сюда и помогать тебе, ладно?
— Я и сама дотащу воду, — холодно отвечала Цилла.
