Я мог бы закрыть глаза и попрощаться со своей короткой жизнью. Но вместо этого вспомнил слова своего училищного инструктора по рукопашному бою: «Сражаться нужно до конца. Даже тогда, когда вам кажется, что всё потеряно, и дальнейшее сопротивление безнадежно, у вас еще есть шанс одержать верх в поединке, потому что противнику вашему в этот момент будет мниться, что вы вот-вот сдадитесь на его милость, и он морально не будет готов к продолжению боя на равных»…
Что я мог сделать в этой, казалось бы, безнадежной ситуации? Чтобы сопротивляться, нужно иметь свободной хотя бы одну руку – и я отпустил правой рукой перекладину, продолжая висеть на одной левой и чувствуя, как жилы на ней натягиваются до гитарного гула. Что дальше?
Держа винтовку, как дубинку, мой противник от души размахнулся ею, но ударить меня не успел. Сорвав свободной рукой со своей шеи шарф, я захлестнул его концом, как лассо, винтовку (благо, на конце шарфа имелась увесистая култышка, позволявшая это сделать) и рванул шарф на себя, лишь чудом удержавшись на левой руке. «Верная подружка снайпера» вырвалась у киллера из рук и, с громыханием пересчитывая перекладины, полетела вниз во тьму. Опомниться своему сопернику я уже не дал. Ноги наконец-то уперлись в балку, так что можно было теперь без паники сделать выход силой на крохотную площадку из сварных стальных листов перед кабиной крановщика. Дизик попытался ударить меня в лицо, но в ближнем бою я мог дать ему внушительную фору. Уйдя от удара, я вонзил левый локоть своему противнику под ребра, а когда он согнулся, ловя воздух широко раскрытым ртом, то вовремя обуздал свой порыв добавить ему коленом в лицо, потому что он мог бы запросто не удержаться на ногах и последовать в свободном падении за своим и моим оружием. Вместо этого я схватил его за шиворот куртки, распахнул дверцу кабины и втолкнул его внутрь, сжав горло так, чтобы оставить ему лишь узенькую щелочку для забора кислорода.
– Трепыхнешься хоть чуть-чуть – задушу! – страшным голосом сообщил я Дизику.
Он мне поверил, и я славно продержал его в таком положении до тех пор, пока на помощь мне не подоспели Рауф и Пуртов. Рауф тут же нацепил Дизику наручники, но потом чертыхнулся:
– А как же он слезет без помощи рук?!
– Ничего, ничего, – сказал я. – Захочет жить – слезет, как миленький! Пусть прочувствует, что значит – держаться зубами за воздух!..
* * *
Как следует я рассмотрел своего противника только во время допроса. Его допрашивал сам Генон, а мы, кураторы, наблюдали за допросом из соседней комнаты через большое окно, замаскированное под зеркало. На всякий случай Генон решил нас не «светить» киллеру…
Юрий Никитин оказался темноволосым молодым человеком чуть выше среднего роста.
Держался он вполне интеллигентно, изъясняясь без помощи матерных и жаргонных слов. Глядя на него, нельзя было поверить, что еще пару часов назад он хладнокровно пытался сбросить меня с крана, чтобы потом размозжить пулей голову Подопечного.
С самого начала Дизик потребовал чашку кофе, разрешения курить и присутствия адвоката. Видимо, он еще не разобрался в обстановке и по-прежнему принимал нас за сотрудников милиции. Ему хватило всего двух ударов по физиономии и одного – по печени, чтобы уяснить: здесь с ним церемониться никто не собирается. Генон избрал, на мой взгляд, правильную линию на предельную жесткость в отношении задержанного: тот еще ни разу не попадался правоохранительным органам и мог не знать, что слухи относительно пыток, применяемых к преступникам людьми в мундирах, не соответствуют действительности. А психология человека такова, что если сам он спокойненько расправляется со своими жертвами, то, как правило, боится боли и смерти.
Допрос двинулся по накатанной дорожке. Генон заявил, что нам всё известно о личности и преступных деяниях задержанного, и в принципе мы могли бы передать его дело в суд прямо сейчас. Но нас интересуют кое-какие подробности, связанные с последним заказом, из-за которого он, Дизик, рискнул полезть в стужу на строительный кран. Если задержанный будет достаточно искренен и красноречив, то, возможно, суд учтет его стремление оказать содействие следствию и скостит ему несколько лет отбывания срока…
В ответ Дизик возразил, что он не знает, о каком заказе идет речь, и вообще понятия не имеет, по какому праву его задержали и избивают.
Но это была уже агония. Генон вскочил со своего места, обошел стол и, приблизив свое лицо к лицу киллера, тихо, но внятно произнес, что вообще-то насчет суда он пошутил, потому что постсоветское правосудие не внушает ему доверия, а посему, если задержанный будет упираться, то его просто-напросто порежут на кусочки, а затем останки соберут в консервную банку, которую закопают в ближайшем лесу так, что никто никогда не найдет и следа от Юры Никитина по кличке Дизик…
Дизик побледнел. Блеф Генона удался на славу. Киллер поверил, что его взяли не «легавые» и не комитетчики. Он принял нас за одну из мафиозных группировок, а Генона – за нашего «пахана». Теперь он знал, что перешел дорогу людям авторитетным и могущественным, которые так просто его не отпустят. Будет он запираться или выложит всё, как на духу, – значения особого для его судьбы это уже не имеет: его все равно убьют. Правда, если он будет изображать желание поведать своим собеседникам всё, что он якобы или в действительности знает, то может избежать особых мучений.
И тогда он раскололся. Он все-таки выпросил сигарету у нашего шефа и стал рассказывать, как в последнее время скрывался не только и не столько от следственных органов, сколько от своих «коллег», конкурентов и заказчиков… Где именно? Вряд ли это имеет особое значение, тем более, что речь идет о местожительстве женщины, которая не подозревает о незаконных делах своего «Юрика». Она просто согласилась принять своего возлюбленного на время, «пока он ищет себе работу». Несколько дней назад в почтовом ящике той квартиры, где затаился Дизик, оказался конверт, адресованный ему лично. Когда он его вскрыл, то увидел две тысячедолларовые бумажки, фотографию нашего Подопечного и кратенькую записку, сообщавшую условия нового заказа. Жертву следовало убрать как можно быстрее, не вдаваясь в подробности, кто она и за что ее лишают жизни.
Анонимный заказчик не настаивал на своем поручении, если у Дизика не возникнет желания оказать помощь в этом деле, но намекал, что после выполнения заказа киллер получит раз в пять больше. Инкогнито вовсе не угрожал разоблачением или иными мерами по отношению к Дизику в случае его отказа, но это было логично так же, как и бессмысленность попыток пуститься в бега. Раз уж этот некто сумел отыскать Никитина, то теперь-то он не выпустит его из-под наблюдения. Именно поэтому Дизик, заметив в ходе разведки подступов к жертве подозрительных типов, принял их за соглядатаев своего неизвестного заказчика…
Тут Генон, со смиренным терпением выслушивавший исповедь киллера, прервал его и осведомился, где и каким образом должна была состояться передача денег после выполнения Дизиком своей миссии. Задержанный сообщил, что в письме этот пункт не оговаривался.
Тогда наш шеф, изучая носки своих туфель, спросил, сохранилась ли анонимка, на что Дизик, широко улыбнувшись, пообещал впредь ксерокопировать подобные документы где-нибудь на Главпочтамте сразу в десяти экземплярах и заверять копии у нотариуса. А деньги в сумме две тысячи долларов? Пожертвованы на строительство Храма Христа Спасителя – он, Дизик, с детства был религиозен до жути… Но Генон не оценил остроумия своего визави. Он поднялся, докуривая сигарету, подошел к Никитину и неторопливо раздавил горящий окурок у него на лбу. Когда киллер перестал орать от жуткой боли, шеф сообщил ему, что вскоре им займется специалист по развязыванию языка с использованием последних достижений науки. И если выяснится, что он, Дизик, пытался ввести в заблуждение честных людей, то пусть пеняет на себя…
Генон не блефовал: срочно вызванный им спецмедик из шестого управления Комитета сидел в соседней комнате вместе со своим чемоданчиком, напичканным до отказа мощными препаратами, разблокирующими контроль человека над своим сознанием и подсознанием. Правда, на человека, прошедшего такую обработку, можно было смело оформлять пенсию по инвалидности до конца жизни: препараты необратимо разрушали отдельные клетки головного мозга, превращая человека, в лучшем случае, в недееспособного дебила…
После этого Дизика приковали к тому креслу, в котором он сидел, а шеф вышел к нам на перекур. Он хотел знать наше мнение о правдоподобности той истории, которую поведал киллер. Большинство кураторов склонялось к мысли о том, что Дизик врет и знает намного больше о заказчике, чем пытается показать.
Тогда к киллеру запустили спецмедика. Однако когда «сыворотка правды» подействовала, то Генону удалось узнать от Дизика лишь адрес той квартиры, где киллер отсиживался последнее время. На большее молодого человека не хватило: сердце у него оказалось со скрытым дефектом, и никакие срочные меры по реанимации не помогли оживить несчастного. После этого целый час никто не решался попадаться под руку шефу. Он чуть не выбросил из окна яростно оправдывавшегося медика, перебил всё стеклянное, что попалось ему под руку, и переломал несколько столов ударами своих мощных кулаков. Но это вовсе не способствовало разгадке той тайны, которую Дизик предпочел унести с собой в могилу, и шеф прекрасно отдавал себе в этом отчет.
