— «Н» и ее муж перед войной уехали из Сталинабада… А «Бесприданница» после нескольких спектаклей сошла с репертуара. И… незачем о ней говорить…
— Тогда поговорим о цирке!
Не заметив подвоха, Менглет усаживается поудобнее.
— С удовольствием!
— Вы часто бывали в шапито?
— Футбола — настоящего — в Сталинабаде не было. Телевидения в Союзе вообще не было. Все свободные вечера я — в цирке!
— С Валей?
— Если не занята на репетиции или в спектакле — конечно.
— А что или… кто вас привлекал в шапито?
— Коверный Мусин! — Менглет воодушевляется. — Лучший клоун Союза, мим, не менее удивительный, чем Марсель Марсо! Он до сих пор недооценен. Костя Мусин! У нас в публике таджиков — раз-два и обчелся. Медики, писатели… Партийное начальство… А когда на манеже «Чарли Чаплин» — в цирке и халаты, и тюбетейки, и чалмы — базар весь!
Мальчишки вопят: «Чарли Чаплин»!… Маска, распространенная тогда и в цирке, и на эстраде. Усики, котелок, походка утиная, громадные штиблеты, тросточка… Первый выход! Смех, овация.
«Чаплин» жонглирует тросточкой, зацепившись носком за ковер — падает.
Почему смешно? Кто объяснит? Искусствоведы. Далее. Смокинг, пиджак — что на нем было, не помню — сбрасывается, он в рваной сорочке. Нищий бродяга, потому рвань. Но какая? Белоснежная сорочка разорвана вертикальными полосами, и сквозь них виден литой торс, мускулатура — анатомию изучай. Мусин пародирует только что исполненный номер! Ну, скажем, канатоходец. Громоздится на туго натянутую проволоку, балансирует, вот-вот сорвется! Но он не срывается и жестами, мимикой (он же мим) — все без слов — подзывает униформиста, требует, чтобы проволоку слегка отпустили: на туго натянутой ему, видите ли, неловко. Проволока спущена. Мусин садится, качается на ней, как на качелях, сбрасывает башмак, подтягивает штаны — и балансирует на слабо натянутой проволоке, что, как всем известно, в сто раз труднее! Он жонглировал — лучше жонглеров, вольтижировал — лучше вольтижировщиков! В воздушном полете перелетал с трапеции на трапецию, как… дьяволенок притяжения земли не чувствовал. Он умел все! И все делал лучше всех! Но грустным, как Чарли Чаплин, он не был. Брови печально подняты, а в глазах задор, по-цирковому «кураж»! Он удачлив, он смел! Его маленького татарина любят высокие красивые блондинки!
— Они его и погубили?
— Нет…
— Водка?
— Для циркового артиста алкоголь — дисквалификация. Он рано… ушел! Я помню его только молодым.
А какие цирковые номера вам еще особенно нравились?
— Многие, — уклоняется от ответа Менглет.
— «Девушка на шаре»?
— Да, да! Возможно.
— Георгий Павлович! Что?
Не притворяйтесь! Вы не могли забыть этого номера! На шаре танцевала Тамара Рогаткина. Очень эффектная брюнетка!
— Клава, — поправляет Менглет и трясет головой. — Но у меня с ней — ничего! Ничего.
У музыкальных эксцентриков — тоже отличный номер — была вступительная песенка с рефреном: «Ну? А как же!» Ольга Якунина на тот же мотив, с тем же рефреном сочинила песенку о вас! Припоминаете?
— Нет! — Менглет не притворяется.
— Забыли? — Я напеваю:
И увидеть ее чтоб -Ну? А как же!Жорик мчится на Варзоб…
— Куда? — Менглет притворяется, что не помнит.
— К Рогаткиной, она там отдыхала.
И в палатке с ней вдвоем -Ну? А как же!Ну, а дальше не споем -Ну, а как же!
Дальше песенке конец -Ну, а как же!Ведь наш Жорушка — отец!Ну? А как же!
Менглет беззвучно смеется.
— С Мишей в грузовике трясся — помню. Могли бы в пропасть загреметь.
— Но не загремели?
— Нет! Но у меня с Клавой — ничего!
— Можно мне о ней написать? Менглет безнадежно машет рукой:
— Пишите!
…Женщины Менглета — это тоже его театр. Как бы филиал главного театра. Интимный театр для двоих. Но там он исполнял роли только первых любовников: Ромео, Фердинанда… Партнерши порой догадывались, что он только талантливо играет в любовь, и подыгрывали ему, а порой думали: это не игра, а жизнь («Н»). В таких случаях по окончании спектакля Менглет бывал обескуражен: «Я же ей в вечной любви не клялся!» Верно, даже когда он изображал Ромео, словесный арсенал его был невелик. Смотрел, вздыхал, улыбался, хмурился, печалился, радовался ответным взглядам… Конечного результата Менглет и не всегда пытался добиться. Жорика волнует прелюдия к спектаклю. Луна, звезды, соловьи… Сладкий запах белой акации, горный воздух, бушующий поток… И рядом — она!
На час? На месяц? На два? Бог знает. Менглет не знал — и никого не уверял, что будет любить… полгода!
С девочкой Инночкой все обстояло сложнее. Сейчас я Менглета о ней не спрашивала. Но когда-то он мне кое-что о ней рассказал.
Кое-что я знала и сама.
Это опять цирк. На манеже — девочка, в руках -концертино. Круглые коленочки, круглое личико, над прямыми бровями — челка, в больших глазах -затаенная грусть. Ей шестнадцать лет. Она влюблена в премьера Русского драматического. Она видела его в ролях Незнамова, Жермона. Видела «Повесть о женщине». Там он играет отца такой же девочки, как она сама.
Сознаться, что она влюблена в Менглета, нельзя (даже тете — она с ним знакома).
Менглет женат. И вместе с ним в первом ряду — его жена. И вместе с ним ей аплодирует. В антракте Менглет с женой приходит к ней. И Валентина Георгиевна — так зовут жену — ей что-то говорит, хвалит, наверное. Девочка не слушает, она видит, как на нее смотрит Менглет. Слушает, как он молчит? Она краснеет. А он… да, да!! Он тоже краснеет и утирает платком лицо.
— Сегодня в цирке жарко, — говорит он.
— Аншлаг! — отвечает девочка.
Девочка Инночка влюбилась! Но и Менглет, что называется, «влип»! (Впрочем, может быть, сейчас это не так называется.) Он — «влип»?
А что дальше?
Шестнадцать лет, а он порядочный человек. Порядок — чистота в доме, порядок — чистота в сознании. Порушить все это? Разгромить дом, в котором он с Королевой живет почти десять лет?
Но до чего же она мила! До чего же очаровательна! И видно… видно ему, почти тридцатилетнему прохвосту, — на все согласна! Мороз по коже!
Рассудок победил. Овал не стал углом. Никуда не вклинился. Ничего не порушил. Девочка Инночка уехала с тетей в другой город — конвейерная система.
…Мы сидим с Георгием Павловичем в его гримуборной в Театре сатиры на Триумфальной площади. Еще недавно — площади Маяковского (сейчас ей вернули прежнее название).
Голову Менглета плотно облегает серебристый шлем, спереди седина отступила, залысины увеличивают лоб. Кожа лица — темная, будто сталинабадский загар — не отмываем, но это — не загар. После Таджикистана солнце Дальнего Востока, Урала, Сибири, Франции, Италии, Бельгии, Голландии, Люксембурга, Китая и многих других широт светило на него. Но кожа потемнела не от солнца, а от пережитого-прожитого. Голубизна радужки выцвела, но видят глаза и вблизь и вдаль.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
