боевых условиях не был? Это все равно, что хирург-теоретик! А меня кто-нибудь спросил? Меня кто-нибудь принял во внимание или как обычно? Сидеть и ждать?
– Лена, но ведь он не один там, и потом, он у Лешки в роте, он присмотрит… – начала я, и напрасно.
– Кравченко?! Твой ненормальный Кравченко присмотрит?! – заорала она, блестя влажными от слез глазами. – Да он собственную бабу уберечь не смог, а ты говоришь! Он же лезет в самое пекло, и Сашка, глядя на него, будет делать то же самое! Еще бы – с пеленок у нас кумир дядя Леша, образ настоящего боевого офицера! Даже не отец, а твой Кравченко!
– Лена, остановись, что ты говоришь, подумай! – попросила я. – Ведь ты совсем так не думаешь, я это знаю… Кравченко никогда не рискнет понапрасну людьми, он лучше сам влезет, но солдат своих не пошлет… А Сашка ему как сын, ты ведь тоже знаешь об этом.
Ленка подняла на меня опухшие от слез глаза, потом порывисто обняла и забормотала:
– Прости меня, прости, девочка, я сама не знаю, о чем говорю… Конечно, Леха убережет моего мальчика, я это знаю…забудь все, что я наговорила тебе… Просто теперь так тяжело, я устала все время ждать, я всегда одна и только и делаю, что жду, жду…
Ночевать она осталась у меня, всю ночь ворочалась и всхлипывала на диване, а я сидела в кухне на табуретке, страдая от бессонницы и думая о том, что, наверное, даже хорошо, что у меня нет детей. Одно дело провожать и ждать мужа, и совершенно другое – единственного сына…
Опять пришла зима, завалив весь город снегом. Через три месяца должен был вернуться Кравченко… И тут в моей жизни снова возник Димочка Ленский, возник странно и неожиданно, словно и не было той отвратительной статьи, того ужаса, что мне пришлось пережить благодаря ему. Как ни в чем не бывало, он подъехал прямо к крыльцу госпиталя, припарковав свою шикарную тачку. Я вышла с работы, как обычно, одна, и, заметив знакомую машину, слегка остановилась. Этого было достаточно, чтобы Ленский выскочил и поймал меня за руку.
– Привет, подружка! – радостно произнес он. – Давно не виделись!
– Что надо? – враждебно спросила я, жалея о том, что не прошла мимо. – Ты еще не все сказал обо мне?
– Ой, да прекрати ты, Стрельцова, я ведь уже извинился! – скривил свое смазливое лицо Ленский. – И потом, эти два жлоба изуродовали мне правую руку, хорошо, что теперь не перьями пишут, а то не миновать инвалидности! Так что мы квиты, Марьяша!
– Лучше бы они тебе голову оторвали, – пробормотала я, пытаясь освободить руку, но он держал крепко.
– Да подожди ты! Я к тебе по делу, нет, серьезно, Марьяш, у меня предложение…
– Мне неинтересно! – отрезала я. – Пусти, я устала и хочу домой.
– Что ты, как колючка просто! Мне действительно надо поговорить с тобой, думаю, ты заинтересуешься, когда узнаешь, в чем дело. Поедем в ресторан, посидим, обсудим.
– Ну, конечно! – усмехнулась я. – А с чего ты решил, что я вообще что-то буду обсуждать с тобой?
– А с того, что уже обсуждаешь! – усмехнулся Димочка. – Я обещаю, что с тобой ничего не случится, слово мужика…
– К тебе это не относится!
– Господи, ну, ты точно больная! Я сказал – поговорим, и все! Это даже больше нужно тебе, чем мне, ну, прошу тебя! – взмолился он.
Я вздохнула. Было ясно, что отвязаться от настырного журналиста мне не удастся.
– Ладно, согласна. Но предупреждаю – место должно быть людное, во-вторых, не очень долго, а в-третьих, я не одета для ресторана.
– Солдатская столовка подойдет? – съязвил Ленский.
– Еще одно слово – и я передумаю.
– Все-все, сдаюсь!
Он выполнил мои условия, привезя в большое кафе в центре. Мы сели за столик, Ленский что-то заказал, а я ничего не замечала – ни его суетливости, ни жадных взглядов, бросаемых исподлобья… Потом он закурил, откинувшись на спинку стула, пауза затягивалась, я уже пожалела, что согласилась с ним идти, и тут, наконец, он изложил мне свое предложение:
– Знаешь, Марьяша, я собираюсь снимать фильм о чеченской войне, настоящий, я надеюсь, хороший, документальный фильм. И мне нужна твоя помощь…
– Послушай, дорогой мой, а не хватит ли уже? – перебила я, моментально теряя интерес и к разговору, и к самому Ленскому. – Оставь меня в покое, ради всего святого! Ты написал уже однажды об этой войне. А про помощь… от меня вряд ли будет много толку, я провела там всего четыре месяца, вряд ли смогу тебе помочь. Да и не хочу, если честно! Кому угодно, только не тебе, – я встала из-за стола и уже пошла было к выходу, но тут Ленский сказал мне в спину:
– Я предлагаю тебе поехать со мной в тот район, где служит сейчас твой муж, и ты сможешь его увидеть.
Я ошеломленно обернулась, не веря своим ушам. Что это было – вранье, попытка уломать меня? Ленский невозмутимо курил и ждал, я же молчала и не могла собраться с мыслями. Он наслаждался моей растерянностью, удовольствие так и написано было на его красивом лице, а я стояла возле столика, не в силах сдвинуться с места, не в силах произнести что-то.
– Ну, что застыла, как Лотова жена? – поинтересовался он, устав, наконец, глумиться. – Я дело предлагаю, серьезно говорю – поедем.
– Но ведь это не в Сочи на курорт… там же спецпропуск нужен, аккредитация… – растерянно произнесла я. – Кто мне все это оформит за короткий срок?
– А я-то на что? Я предлагаю тебе следующее – ты соглашаешься мне помочь и рассказываешь все, что сочтешь нужным – ну, бытовые подробности, случаи какие-то, а я оформляю тебе документы как члену моей съемочной группы. И успокойся, подробности твоей личной жизни меня не интересуют.
– Да, ты их потом сам додумаешь! – усмехнулась я. – Знаем, читали уже.
Он взвился:
– Да в конце концов, сколько можно?! Может, прекратишь меня подкалывать?
– Может, и прекращу, – согласилась я спокойно. – Но вряд ли это будет скоро. За подлость, Димочка, приходится очень долго рассчитываться. Так что терпи.
Но в целом, мы с ним все же пришли к общему мнению. За возможность увидеть Кравченко я готова была терпеть даже Димочкино присутствие.
В госпитале мне пришлось взять отпуск, начальник отделения поморщился, но подписал. Ленский сдержал свое слово, и в январе, сразу после Нового года, вместе с оператором и Ленским я поехала в Чечню.
В Аргун, где служил Кравченко, мы попали только через
