— Но ФБР утверждало, что это вовсе не диверсии, а случайные инциденты, — возразил Холидей.
— А что оставалось делать Гуверу, если он не поймал ни одного агента адмирала Канариса? — ответил Джим. — Между тем когда 20 апреля 1942 года военные моряки взяли в свои руки управление четырьмя авиационными заводами компании «Брюстер», то мы выявили там, я представлял в оперативной группе нашу фирму, тридцать два агента абвера. Благодаря их действиям четыре завода «Брюстер» не поставили нашей армии и флоту ни одного самолета. Среди агентов были и «фольксдойче», и бывшие белогвардейцы, и не поладившие в свое время с большевиками бундовцы… Стоило их всех убрать — и заводы стали исправно давать продукцию.
Ни Джим, ни Элвис Холидей не знали до конца о широких планах диверсионной войны против Соединенных Штатов, которую абвер не прекращал в годы второй мировой войны ни на один день. Адмирал Канарис и начальник второго диверсионного отдела абвера Лахузен, а затем сменивший его на этом посту Фрейтаг-Лаговен развертывали на заокеанской территории целые серии диверсионных актов, хотя и старались скрыть свою причастность к таинственным взрывам и пожарам, скрыть даже от собственного министерства иностранных дел, в тот период, когда Америка еще не воевала с Германией.
Даже в 1944 году абвер считал необходимым совершение диверсионных актов в Штатах. Позднее Джим и Холидей узнают, что 25 января адмирал Канарис пригласил к себе на Тирпицуфере подполковника Хигати, представителя разведывательного управления японского генштаба в Берлине. Адмирал выяснил у Хигати возможности совместных диверсионных действий на территории Соединенных Штатов. Хигати немедленно снесся со своим руководством в Токио и уже 3 февраля сообщил полковнику Фрейтаг-Лаговену, новому начальнику абвер-II, что они готовы сотрудничать с немцами, считают диверсионные акты просто необходимыми и надеются: абвер будет засылать в Америку своих агентов в соответствии с германо-японским договором о совместном шпионаже.
Уже убрали с поста начальника абвера адмирала Канариса, и РСХА поглотило его детище, но японцы упорно настаивали на продолжении диверсионной войны против США, требовали от германской разведки реальных действий.
— Ну и что же случилось в штате Мэн? — нетерпеливо спросил Холидей у Джима.
— Поздно вечером, 29 ноября 1944 года, часов около двадцати трех, во время сильного шторма, сопровождавшегося снежными зарядами, к Греб-три-Пойнт подошла немецкая субмарина и высадила двух агентов. Оба они были хорошо подготовлены, снабжены 60 тысячами долларов…
— Их поймали?
— Увы, — ответил Джим. — Пока все, что нам известно, исходит от одного из них, бывшего американского моряка Вильяма Кольпоу. Он и не собирался работать на немцев… И едва добрался до своего друга, живущего в Ричмонде, это здесь в штате Нью-Йорк, как заявил, что является немецким диверсантом. Словом, пришел с повинной. Со слов Кольпоу мы знаем, что сообщника его зовут Эрик Гимпел, но документы у него на имя Эдуарда Грина. Где он сейчас? Спроси о чем-нибудь полегче, Эл. Сыщики Гувера сбились с ног, разыскивая этого Грина. И хватит об этой истории, пусть голова за этого типа болит у ФБР. Пора бы нам и выпить за наши с тобой успехи, Эл. Кесарю кесарево…
4
Оставив товарищей в особняке на Хертеаллее, гауптман Верней фон Шлиден, размахивая саквояжем, поспешил в магазин Фишера на Оттокарштрассе.
Заведение свое Фишер открывал всегда довольно поздно, и гауптман, зная об этом, миновал витрины магазина, затянутые сейчас жалюзи, свернул в переулок и остановился у железной решетчатой калитки. От нее тянулась к небольшому и приятному на вид особняку красноватая, посыпанная битым кирпичом дорожка.
Вернер фон Шлиден нажал кнопку звонка, и в глубине двора почти сразу показалась кряжистая фигура хозяина.
— Господин гауптман!
Фишер издали поднял в приветственном жесте правую руку и заспешил к калитке.
— Меня ждут друзья, Фишер, — сказал Вернер. — Вы, надеюсь, понимаете, что я имею в виду?
— Конечно, конечно, господин гауптман!
Фишер с готовностью притронулся рукой к локтю офицера и повел его по дорожке.
Потом они свернули направо и вышли на задний двор магазина, где двое русских военнопленных неторопливо возились в моторе хозяйского «опель-кадета», стоящего посреди двора с поднятым капотом.
Увидев хозяина с офицером, они перестали работать и, выпрямившись, смотрели на них.
— Иногда беру из лагеря помощников, оформляю их через Арбайтсамт за небольшую плату[22],— объяснил Фишер. — А эти двое постоянно живут у меня. Хорошие механики, это правда, но медленно работают… Впрочем, я их понимаю, торопиться им некуда.
Вернер фон Шлиден с любопытством посмотрел на русских.
— Как это было уже сказано: «Русские медленно запрягают…»
— Но зато быстро едут, — перебил гауптмана высокий худой человек. На чисто выбритом лице его светились большие умные глаза. — Вы совершенно правы, гауптман, равно как и ваш знаменитый соотечественник, которому принадлежат эти слова.
— Вы знаете Бисмарка? О! — удивился Вернер фон Шлиден.
Пленный пожал плечами и отвернулся, а Фишер увлек офицера на крыльцо магазина.
В небольшой кладовой с полками, заставленными бутылками, Фишер принял у гауптмана саквояж и стал наполнять его. Потом он достал откуда-то снизу еще одну бутылку и протянул Вернеру.
— А это только для вас, господин гауптман, коллекционное.
Вернер фон Шлиден поблагодарил хозяина и протянул пачку кредиток, вложенных в одну, покрупнее, согнутую пополам.
— Все передайте сегодня же, Фишер. Здесь новые сведения по «вервольфу». Правда, это далеко еще не полные списки. К сожалению, сейчас я целиком отдаюсь операции с графиком движения транспортов с рудой. Сообщите туда, что кое-что уже сделано. Через несколько дней будет график.
— Сделаю, как надо, — просто сказал Вольфганг Фишер. — Деньги возьмите обратно.
Он взял сложенную пополам кредитку, спрятал ее в карман, а остальные ассигнации передал Вернеру фон Шлидену.
— Вам нужны еще деньги? — спросил бакалейщик. — Все мои фонды в вашем распоряжении, гауптман, не стесняйтесь.
— Спасибо. Пока нет. Добудьте мне сведения о личности начальника порта. Вот это необходимо сделать побыстрее. Боюсь, что график движения транспорта постоянно изменяют… Последние данные по «вервольфу» передали?
— Да, сразу же.
— Это хорошо…
— Не хотите ли рюмочку настоящей водки, Вернер? А? — сказал Вольфганг Фишер. — За нашу победу…
— Вы змей-искуситель, Фишер, — сказал, улыбаясь, гауптман. — Ну разве что рюмку водки. У вас, поди, и огурчик соленый найдется?
— Огурчика нет, а вот капусты, маринованной по особому рецепту моей Шарлотты, я вам предложу. Деликатесная, скажу я вам, вещь…
Фишер вышел и через несколько минут вернулся с бутылкой, обернутой в папиросную бумагу. В другой руке он держал фаянсовую салатницу с капустой.
Бакалейщик поставил капусту на стол и стал разворачивать бутылку.
— Ого! — сказал Вернер. — Настоящая русская водка! Это приятная неожиданность, Фишер.
— А вы думали, я угощу вас эрзацем? Я, лучший бакалейщик Кенигсберга?! Еще в сорок первом году заказал я с Восточного фронта три ящика. Сейчас осталось всего две бутылки. Эта и еще одна. Ту мы разопьем с вами в день, когда вы снимете эту форму, господин гауптман.
Вернер фон Шлиден пододвинул рюмки.
— Для того дня одной бутылки нам будет мало, господин лавочник…
Они рассмеялись.
— Ну поехали, — сказал Фишер. — Прозит!
— Как идет торговля? — спросил Вернер, заедая водку хрустящей капустой.
— Благодарю вас, Вернер. Но торговля моя идет плохо. Поставщики почти все исчезли, сижу на старых запасах…
— Не горюйте, Фишер. Будет и на нашей улице праздник. Тогда, правда, вы, наверно, бросите свою торговлю.
— Спасибо, Вернер. Но и в будущей Германии кому-то надо будет продавать бакалейные товары и русскую водку. Спасибо, камрад!
Вольфганг Фишер крепко пожал гауптману руку.
Вернер фон Шлиден похлопал хозяина по плечу, поднял изрядно потяжелевший саквояж с бутылками и направился к выходу.
Вольфганг Фишер проводил его до калитки и вернулся во двор. «Опель-кадет» по-прежнему стоял во дворе с открытым капотом. Разговаривавший с гауптманом военнопленный оперся на крыльцо и поигрывал большим разводным ключом. Второго, его товарища, не было.
— Вы неосторожны, Август, — сказал Фишер, вплотную подходя к военнопленному.
Тот пожал плечами.
— Интеллигентное лицо у этого вашего приятеля, — сказал он. — Простите, Фишер, не удержался от того, чтобы не продолжить цитату.
Фишер улыбнулся, прижал палец к губам, покачал головой и направился в дом. В гостиной его встретила жена. Она, никогда не подозревавшая об истинных занятиях своего Вольфганга, сейчас пожаловалась на близнецов Оскара и Франца, двенадцатилетних сорванцов, не желавших подниматься из теплых постелей.
