Когда немного рассеялся дым, стало видно, что у моста отсутствует изрядный кусок. Ниже по течению плыл какой-то мусор, вода в этом месте потемнела. От истребителя ни осталось ничего. Виктор сидел в своей кабине ни жив, ни мертв. Почему-то стало жарко, все тело покрыла испарина, хотя раньше, на такой высоте было довольно комфортно летать реглане. Горло душила обида. Он только что видел самый настоящий подвиг, но на душе была жуткая тоска.
Слева, где всего минуту назад висел истребитель Артема, было пусто. Все остальные, и бомбардировщики и пара Турчанинова, были на месте, не было только его ведомого. И эта пустота на месте самолета была немым укором ему, Виктору.
Когда Саблин докладывал о выполненном задании командиру, то ему казалось, что он слышит свой голос со стороны. Слова при этом получались какие-то глупые, никчемные. Да и все вокруг было каким-то не таким как раньше. Он бродил по стоянке, не зная, что делать и чем себя занять, потом, взяв у Шишкина пачку папирос, уселся в сторонке и закурил.
Солнце уже склонялось к горизонту. Легкий ветер не только сносил табачный дым в сторону, но и принес долгожданную прохладу. Летчики потянулись в столовую, ужинать, механики возились с самолетами, а он все сидел и думал. Есть не хотелось, разговаривать с кем-либо тоже. Прежние случаи гибели друзей уже успели немного сгладиться из памяти. Смерть Нифонта или Вадима Петрова была очень болезненной, но это было давно. Смерть же Пищалина ударила куда как больнее, чем гибель Хашимова или того же Гармаша. Видимо он успел привязаться к своему нескладному ведомому.
И было еще оно, что Виктор для себя понял. Он все еще отличался от местных. Было это хорошо или плохо, он не знал, но это точно было. И это было итогом его послезнания. В отличие от своих однополчан, от жителей всей многомиллионной Советской страны, от всего мира, он точно знал, что СССР в этой войне победит. И это знание не позволило бы ему умереть так, как умер Пищалин. Он бы не смог и не стал бы таранить. Он сам себе признался, что у него бы не хватило на это духа. Он бы тянул подальше от переправы, он бы постарался сбить пламя, он бы выпрыгнул с парашютом. А Пищалин смог и стал. Нескладный, худой, неумело летающий. У него хватило силы духа, и он сделал. Сгорая живьем дрался до последнего и разменял свою жизнь на чужие, выполнив задание всей их группы. И мысли об этом упрямо лезли в голову.
Подошел Игорь, уселся рядом и сунул в руки теплый котелок.
— Может хватит сопли тут развешивать, — зло спросил он, — страдалец несчастный. Пищалин погиб, это плохо, но жизнь продолжается.
Видя, что Виктор не реагирует, он снял с пояса флягу, открыл ее и хорошенько приложился. В воздухе запахло алкоголем.
— Вовремя бензин кончился, так что самое время причаститься. На вот, хлебни, дурилка, — немного осипшим голосом сказал он и, достав из-за голенища ложку, принялся закусывать кашей из котелка.
Виктор отхлебнул. Водка оказалась теплой, противной но по мозгам ударила быстро, разгоняя сомнения и печали. Он ошалело потряс головой и приложился еще.
— Ты гляди не налегай сильно, — пробурчал Игорь с набитым ртом, — тут твоих только сто грамм было, остальное мое.
Виктор запил водку водой и закурил новую папиросу, Игорь последовал его примеру. Несколько минут они молчали, пуская дым, потом Шишкин с сожалением взболтнул остатки водки в фляге и вновь передал ее Виктору.
— Июль кончается, немцы на юге прут, все как ты говорил, — сказал он после того как они допили содержимое фляги, — А дальше что будет?
— Дальше? — Виктору уже все было безразлично, с голодухи водка крепко ударила в голову, — Дальше приказ будет. Я номера не помню, двести двадцать какой-то. Вроде как „Ни шагу назад“ называется.
Игорь напрягся, словно кот готовый броситься на свою добычу, в прищуренных глазах его горел охотничий азарт.
— Чего ты Игорек напрягся то так? — захихикал Виктор, — прямо как собака охотничья. Можешь уже стучать своему куратору из НКВД или откуда он там. Только учти, гнить потом в одной яме будем.
— Какому куратору, — удивился Шишкин. Охотничий азарт с него мигом спал, сменившись непониманием и растерянностью.
— Простому куратору, — прошипел Саблин, — который велел за мной шпионить.
— Знаешь что? — Игорь побледнел от обиды, — иди ка ты Витя на хер.
Он резко встал и быстро пошел прочь, но сделав несколько шагов вернулся и зло бросил в лицо:
— Ты ведь знаешь, что дальше будет. Так почему не расскажешь, не напишешь товарищу Сталину. Ты что не видишь, что кругом творится? Эгоист хренов. Раньше ты таким не был, — глаза у Игоря горели, а ноздри бешено раздувались. — И еще! Я никогда и никому ни на кого не стучал. А ты, Витя, мудаком стал. Все. Я знать тебя не желаю.
Шишкин развернулся и ушел, не оглядываясь, а Виктор остался сидеть. Солнце уже заходило за горизонт и от деревьев рощицы на стоянку легли длинные тени. Аэродром затихал, засыпая. Через несколько часов должно было начаться новое утро, а значит ранний подъем не за горами.
В голове у Виктора была каша из мыслей и желаний, а в пустом желудке гулял ветер. Он доел оставленный Игорем котелок с кашей и выкурил предпоследнюю папиросу из пачки. Мысли о погибшем ведомом ушли на второй план, голову заполнила размолвка с Шишкиным. С ним нужно было помириться и объясниться. В том, что Игорь никому не стучит, он уже вроде убедился, но обиженный, Шишкин мог натворить дел, а этого лучше было не допускать. Посидев еще немного и более-менее протрезвев, Виктор пошел мириться…
Однако примирения не вышло, Шишкин уже спал на своем месте в душной палатке и Саблин решил его не будить. Объясниться можно было и завтра. Вдобавок это можно будет сделать на трезвую голову, да и для подготовки будет больше времени. Тайна долго жгла Виктору душу, и ему хотелось с кем-нибудь ей поделиться. А Шишкин в этом плане идеальный вариант, и товарищ надежный, и посоветовать что-нибудь дельное сможет…
С утра подвезли бензин и вновь начались полеты. Едва показалось солнце, как над аэродромом показалась пятерка бомбардировщиков Су-2. Навстречу им подняли пятерку Яков, и несколько минут над полем стоял рев моторов, а трава сгибалась под ветром, поднятым работающими винтами. Но это все быстро затихло, истребители пристроились к бомбардировщикам и улетели. Оставшиеся на земле летчики принялись „добирать“ все, что не успели за короткий ночной сон, техники копаться в самолетах либо ждать, если их самолет сейчас в воздухе. Виктор тоже пытался заснуть, но не мог, в голову лезли всякие мысли. Пообщаться с Игорем не вышло — все время вокруг толкались другие люди, а потом тот на своем старом Яке улетел на задание ведомым у Лукьянова. Саблина это злило, он ругал себя за вчерашнюю несдержанность и слишком длинный язык. Как сейчас было-бы проще, если бы он ничего Игорю не говорил.
От размышлений его оторвал посыльный — его вызывали к командиру полка. Дорохов был почему-то в реглане и с летным шлемом в руках.
— Саблин, — недоуменно спросил он, — какого хрена? Ты почему еще не готов? Летим через пять минут, будешь у меня ведомым.
Тон командира не располагал к оправданиям своей неготовности, и Виктор побежал за регланом, а затем на стоянку. Через пять минут они уже были в воздухе.
Сегодня ему пришлось лететь на Яке без передатчика, на котором вчера летал Игорь. Если между этими истребителями и были какие-то различия, то Виктор их не заметил. Обе машины были легки в управлении и легко набирали высоту. Набрав над аэродромом три тысячи метров, они полетели на север.
В небе Виктору стало удивительно спокойно. Редкая невысокая облачность и хорошая видимость давала надежду обнаружить противника заблаговременно и избежать внезапной атаки. Да и ведущий тоже внушал уверенность, с таким в бою не пропадешь. Над Большой Орловкой их неожиданно обстреляла зенитная артиллерия. На карте эта территория была отмечена как наша и тем неожиданней оказались замелькавшие неподалеку ярко-красные шарики снарядов.
Наконец в лучах солнца заблестел могучий Дон. Дорохов сразу взял курс на запад, оставив реку по правому крылу, для удобства наблюдения. Может, немцы переправляли свои войска ночью, а может еще как, но Виктор никаких переправ не видел. У Семикаракорской они обнаружили стоящую на южном берегу одинокую баржу. У Раздорской на правом берегу реки стояла еще одна, другая баржа двигалась вниз по реке. Зато сама станица оказалась буквально забита вражескими войсками, он насчитал более двухсот автомобилей и сбился со счета. Зенитная артиллерия немцев открыла сильный огонь, и пришлось взять южнее, однако он успел рассмотреть, как фашисты готовят понтоны.
Переправу они нашли возле Мелеховской, но она оказалась разведенной, а немецкие зенитчики шквальным огнем отогнали слишком уж любопытных советских истребителей от станицы. Видя густой лес разрывов, Дорохов решил не рисковать и с набором высоты повел свою пару дальше, на запад.
