Как только она оказалась на расстоянии прыжка, она его совершила, выгнувшись дугой и распрямляясь в воздухе, как пружина. Сцепившись, два демона покатились по камням, кусая, разрывая когтями и жаля друг друга. Сильным пинком задних ног Малгелендорфу удалось отбросить от себя самку. Демоница перекувырнулась в воздухе и, клацнув когтями по камням, мягко опустилась на все семь — включая хвост — конечностей. Они закружились друг вокруг друга.
Малгелендорф был удивлен. Обычно самки не делали никаких пауз между атаками. Они бездумно вступали в бой и переставали нападать только будучи разорванными на пять-шесть частей. Эта охотница вела себя совершенно нетипично. Она дралась с яростью, естественной для самки гьянгеншайна, но — и это стало ясно с первых секунд боя — она нападала так, как будто бы в первый раз охотилась в пустыне. Как будто бы сама еще не понимала толком, на что способна.
«Домашняя зверушка кого-нибудь из соседних Хозяев?» — предположил Малгелендорф.
Сучка быстро оглянулась. Заметив движение ее головы, Малгелендорф отчетливо осознал, что на этот раз он выйдет победителем. Целью самки являлся не только он, но и что-то еще. Это обстоятельство вкупе с неопытностью нападающей почти гарантировало ему победу в поединке. Он никогда не слышал, чтобы самка гьянгеншайна сосредотачивалась на двух вещах сразу (а тем более — во время боя). Это им совершенно несвойственно. Наверняка, идя вразрез с собственной природой, она тратит на несвойственный ей процесс мышления огромное количество внутренних сил. А раз так, он уже почти победил… Малгелендорф прижался к земле, готовясь к прыжку.
Самка внезапно сорвалась с места и понеслась к рубиновой скале. Может быть, если бы он прыгнул сразу, все было бы иначе… Но он помедлил из-за странного ощущения: ему вдруг показалось, что самочка ему каким-то образом знакома… что будто бы где-то он ее уже видел… но где — он никак не мог вспомнить. В ней было что-то легкоузнаваемое и вместе с тем — совершенно незнакомое; если бы у Малгелендорфа спросили, где он мог бы встретить эту глупую юную красотку, то он, скорее всего, по здравом размышлении пришел бы к выводу, что никогда прежде ее не видел и видеть не мог.
За миг до того, как он обрушился на нее в затяжном прыжке, самка схватила черный посох, о котором Малгелендорф давно забыл и за сохранность которого совершенно не беспокоился — потому что только полный идиот станет без серьезной причины хватать вещь, наделенную чужим тэнгамом.
Они снова покатились по земле, но Малгелендорф впился в спину самки крепко, всеми шестью лапами, хвостом и зубами и отпускать не собирался. Каким-то образом ей удалось частично вывернуться, но для нее бой был проигран, это было уже ясно — рваные раны, нанесенные когтями Малгелендорфа плюс то количество яда, которое ему удалось вкачать в нее, очень скоро должны были совершенно ее обессилить. Кроме того, в двух передних лапах самка по-прежнему продолжала сжимать подхваченный с земли черный посох.
— Скайлагга, — отчетливо произнесла она. «Сучка!..» — успел подумать Малгелендорф в тот миг, когда колдовское оружие принимало новые очертания. Вытащить когти из тела самки и обратиться в бегство он уже не успел. В воздухе мелькнуло что-то гибкое и острое, слишком стремительное даже для глаз гьянгеншайна. Парализующий импульс, вошедший в тело Малгелендорфа, был настолько силен, что он почти сразу потерял контроль над собственными мышцами. Содрогаясь в конвульсиях, Малгелендорф скукоживался, сжимался в комок беспомощной плоти, выставляя вовне ставшие торчком костяные пластины… Слишком ненадежная защита, чтобы на нее всерьез можно было полагаться… Сознание тонуло во тьме. Самка высвободилась из его когтей и вцепилась ему в глотку. По началу она неумело захватывала больше, чем могла за раз перекусить или разорвать, но быстро освоилась. Малгелендорф почувствовал, как влага пропитывает его кожу и землю под ним… почувствовал, как воздух касается его внутренностей… Вскрыв ему брюхо и грудную клетку, оставив голову висеть на узком лоскутке кожи, самка подхватила посох и побежала обратно.
Но Малгелендорф этого уже не видел.
* * *
…Обратный путь был труднее всего. Поединок забрал все силы. Она потеряла слишком много крови. Из-за огромной дозы яда ее сознание мутилось, а мышцы стали вялыми и непослушными.
И все-таки Эльга продолжала бежать. Почему? Она не могла ответить на этот вопрос. Впрочем, она его себе и не задавала. Были вещи, происхождения которых она не понимала и не могла объяснить — к примеру, бесконечность неба над ее головой. Или необходимость доставить Скайлаггу в определенное место.
Но дело — она смутно осознавала это — было не только в яде или большой потери крови. Она чувствовала себя полностью истощенной. Что-то в ней подходило к концу. С каждым новым шагом частичка жизни, казалось, покидала ее. В каком-то смысле она была уже мертва, потому что не ощущала больше ни ярости, ни жажды убийства. Вскоре Эльгу начало знобить и она перешла с бега на шаг. Окружающий мир тонул во тьме. На каком-то уровне сознания она понимала (хотя и не могла выразить это знание словами), что у нее не хватает энергии для того, чтобы поддерживать мир в целостном состоянии.
Она прошла большую часть пути, прежде чем силы окончательно оставили ее. Боли больше не было. Холода она тоже уже не ощущала. Это было похоже на сон. Сладкий сон, который нес избавление от трудностей и тревог. Пошатываясь, она опустилась на землю. Свернулась в клубок. Мир таял. Гасли последние осколки света. Эльга замерла. Даже для того, чтобы вздохнуть, требовались слишком большие усилия. Она перестала дышать. Она засыпала… или умирала? Между смертью и сном не было никакой разницы, и мысль о смерти тревожила Эльгу не больше, чем мысль о сне. На самом деле ее не тревожили никакие мысли. Процесс мышления требовал слишком большого количества сил.
…Она не знала, сколько времени находилась в небытии, прежде чем проснулась — возможно, проснулась внутри сна, приснившегося самке гьянгеншайна. Ощущения постепенно возвращались к ней, хотя сил по-прежнему не было. Целую вечность она вглядывалась в раскачивавшуюся перед ней землю. Кое-как ей удалось сфокусироваться. Она висела над землей на расстоянии полутора метров. Потом она догадалась, что качается не земля, а она сама. Ее куда-то несли.
Таким образом прошла еще одна вечность. Эльга постепенно оживала. Она начала чувствовать свои руки и ноги и даже сделала несколько попыток пошевелиться. Она вдруг поняла, что озябла, а ее кисти — белые, с голубыми линиями вен — холодны, как лед. Человек, который нес Эльгу на плече, поднимался все выше и выше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
