Да так и застыл. В кресле пациента сидела Лилия Богородская и читала какую-то большую книгу в черной обложке. Ее полупрозрачная черная юбка задралась до середины голени, обнажая прекрасные ножки в белых чулках, отчего Родин сглотнул.
– Как договаривались, – прошептала Лилия, одергивая юбку и густо краснея, – я на постоперационный осмотр. Где мне раздеться?
Родин молча указал на ширму.
Осмотр прошел быстро и несколько нервно, как со стороны врача, так и со стороны пациентки.
– Ну что же, Лилия Карловна, – сказал Родин, поднимаясь с табурета, – шов в прекрасном состоянии и по прошествии времени будет практически незаметен.
– Его заметность не имеет ни малейшего значения, – раздраженно произнесла Лилия, подтягивая панталоны.
– Прошу простить мое нескромное любопытство…
– Ах, оставьте! – воскликнула Лилия. – Спрашивайте что хотите. Вы, вероятно, спросите, не взяла ли я какого эксцентричного обета из-за вздорного характера? Нет, не взяла. И в монастырь не ухожу. Но и мужчинами уже не интересуюсь. Довольны вы ответом?
– Э-э… – только и ответил Родин. И добавил: – Не имею ни малейшего права на подробности вашей интимной жизни.
– Отнюдь. Вы доктор. Вам как раз и можно. Если уж так любопытно.
Равнодушный тон Лилии резанул Георгия. «Говорит, словно о бесполом существе», – подумалось ему. Он пристально посмотрел на молодую женщину, занятую крючками платья. Она управлялась с ними легко. И не носила корсета, как он успел заметить. Это удивило Родина – женщина, не носящая корсета и одевающаяся без помощи служанки.
«Эксцентричная? Или не следует моде? – думал Георгий. – Или и то и другое?»
Но смутное чувство робости перед этой тонкой, бледной, резкой, такой необычной и такой независимой женщиной уже захватывало его, лишая силы воли и толкая на разговоры, которых не началось бы, сохраняй он обычную трезвость рассудка. Что-то в ней неодолимо влекло Георгия. Что-то необъяснимое – ни словами, ни логикой.
«Влюбчивый ты, Енька, – говорил ему дед, – по-нашему, по-родински». Так и было. Но в такую красивую, сломанную, доверчивую нельзя было не влюбиться.
– Тогда я все-таки задам вопрос. Как врач и как мужчина, – сухо произнес Родин.
– Извольте, – равнодушно ответила Лилия.
– Вас кто-то обидел?
– Нет.
– Кто-то не сдержал данной клятвы?
– Да.
– Значит, все-таки обидел, – уточнил Родин, внутренне удивившись нелогичности ответов, а вслух сказал: – Примите мои глубочайшие извинения.
– При чем здесь вы? Вы не можете быть в ответе за бесчестных представителей вашего пола.
– Могу. Вернее, должен. Кто-то должен быть в ответе за все. За всех. – Георгий склонил голову. И потому не увидел восхищения, мелькнувшего в обычно холодных глазах Лилии.
– Что ж, – произнесла она задумчиво, – это ваше право и решение.
Она подошла ближе и взяла руку Родина в свои холодные ладони.
– Спасибо, – произнесла она, порывисто отбросив руку Георгия, развернулась и быстро зашагала к выходу.
Георгий подошел к двери, распахнул ее и тут увидел, что Лилия беззвучно плачет. Крупные слезинки неторопливо лились из глаз. Она ничуть не стеснялась их и даже не пыталась вытирать. Слезы просто текли по бледным худым щекам, спускаясь к шее и продолжая течь под высокий воротник строгого черного платья.
У Георгия закружилась голова. Он словно увидел ручеек, стекающий по длинной тонкой шее, к ключице, и дальше, переполнив ямку, по груди, по ребрам, к худому плоскому животу, достигая шва, сделанного его рукой, и ниже… Он уверенно притянул Лилию к себе и поцеловал.
* * *
На другой день в помещении краеведческого музея было велено собрать всех, кто находился при скандальной пропаже статуэтки. Сам Родин приютился в уголке, внимательно оглядывая присутствующих.
Когда в клуб вошел Торопков в сопровождении нескольких хмурых мужчин в цивильном, главная зала была уже полна народа. Он кратко поздоровался и сел в большое кресло боком к собравшимся.
– Милостивые государи, – начал Гаврила Михайлович, вороша кочергой угли в камине, – прошу прощения, что вынужден вас просить о таком экстренном собрании, но, увы, время не терпит. Все вы люди почтенные. Посему я предпочел доверительную беседу на вашей территории унизительному допросу в управлении. Теперь еще несколько слов о причине такой спешки, – продолжал сыщик. Гомон присутствующих подтвердил его догадки. – Так вот, господа. Не мне вам объяснять, что эта скандальная история может привести к очень серьезным последствиям. Пострадал английский дворянин, всемирно известный ученый и писатель, похищена историческая ценность, могущая иметь важное значение для науки. Мы обязаны найти преступника. Более того, мы склонны считать, что к убийству Стрыльникова неизвестный негодяй также вполне может быть причастен. Засим, господа, я прошу вас подробно рассказать все, что произошло вчера, ничего не утаивая. Полностью воссоздать картину происшедшего. Я уверен, что с вашей помощью нам удастся арестовать негодяя. Я делаю ставку на то, что преступник совершил кражу в присутствии сорока трех человек, а восемьдесят шесть глаз – это куда больше, чем два или четыре. Значит, должны мы зацепиться за его привычки, повадки. – Он замолк, набивая короткую трубку, видимо, готовясь слушать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вперед выступил князь Чернобородский. Он оглядел залу, еще раз отметил отсутствие «Золотого витязя», чему-то мягко улыбнулся и начал. Речь его была по-военному кратка и немногословна. Буквально несколькими фразами он очень ясно и четко изложил суть дела, не упустив ни одной важной детали и не отвлекаясь на лишнее. Да, был приказчик с перемотанным лицом. Видели его многие, но кто он и к кому пришел – неясно. В реестре присутствующих он не отметился и в самом деле исчез сразу после паники с британцами. Очевидно, вместе с «Золотым витязем».
После этого Торопков бегло проглядел стенографические записи, что вел один из молчаливых мужчин, и поклонился присутствующим.
– Господа, не смею более вас задерживать. Картина преступления мне ясна. Посему еще раз прошу покорно меня простить за то, что отнял у вас столько времени, и объявляю наше дознание оконченным. Оставляю за собой право, однако, просить любого из вас о встрече, если в том возникнет необходимость. Сейчас я прошу вас, кроме господ Погорельцева и Смородинова, покинуть помещение музея, чтобы мы могли произвести детальный его осмотр. Честь имею.
Присутствующие и сами были рады окончанию этой не слишком приятной встречи, поэтому быстро засобирались и поспешили ретироваться под печальными взглядами директора и Смородинова. Не торопился уходить лишь Родин. Вместо того чтобы направиться к выходу, он достал свою трубку, набил ее табаком и сел в кресло-качалку, принадлежавшее одному из прежних губернаторов.
– Георгий Иванович, а вы что же, тоже остаетесь? – уже в дверях спросил покидавший музей последним Чернобородский.
– Антон Григорьевич, я бы хотел задать господину Родину еще несколько вопросов, – ответил Торопков.
– В таком случае, господа, разрешите откланяться, – князь едва кивнул сыщику, а затем, обращаясь к Родину, совсем другим тоном, тепло и по-отечески сказал: – Всего доброго, дорогой Георгий Иванович.
– Да, а князь-то, хоть и надменен, как павлин, а вас-то вон как жалует… Так ведь и как вас не жаловать, если даже сам великий князь… – заметил сыщик, когда за Чернобородским закрылась дверь. – Господин Родин, я в очередной раз возлагаю на ваши консультации самые огромные надежды.
Родин нетерпеливо отмахнулся, так ему хотелось уже пообщаться с профессором насчет «Золотого витязя».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Расскажите мне о похищенной статуэтке, – начал Торопков, – представляла ли она какую-либо ценность?
– Только для коллекционеров, – ответил Смородинов, яростно почесывая лысину. – Это очень грубая копия известного римского скульптора Ования. Позолота, которой покрыта статуэтка, уже вся облупилась. Мы с Ваней Гусевым нашли ее на раскопках под Судаком и, конечно, соотнесли с текстом из легенд про Ахмет‑бея. «Лишь витязь из золота поможет найти ключ к сокровищам шайтана…» Но это только версия, версия! Не знаю, насколько правдива эта байка о том, что в шестнадцатом веке казаки взяли с боем фигурку у турок. Но даже если и так, что толку?
