Тринадцать Серых с холодными глазами и длинными ножами стояли в круге смерти вместе с Морйином, ожидая, что он будет делать. Шестеро клириков Каллимуна безжалостно смотрели на Атару, как, должно быть, и на многих других своих жертв. Сотня стражей, окружавших это место, стояла с мечами, копьями и алебардами на изготовку. Весь мир, казалось, ждал, пока я заговорю или пошевелюсь.
– Ты не должен сдаваться! – вдруг крикнула Атара.
Она стояла в вечности, лишенная глаз, высокая, отважная.
– Я все же вырву тебе язык, – пообещал ей Морйин, – но сначала ты будешь умолять Элахада о сдаче.
Он на шаг приблизился к ней, и я стиснул клинок. Однажды, в стране кошмаров, он сказал мне, что вэларда – меч обоюдоострый. Теперь Морйин мог лишь убивать с его помощью и мучился оттого, что я все еще был открыт другим радостям и печалям этого дара. Ненавидя меня за способность, которую сам утерял давным-давно, он впал в болезненную ярость. Я чувствовал, как ему хочется проверить мое сострадание к Атаре, мучить ее ужасно и долго, ибо Морйин и ее ненавидел, да, но еще более из-за того, чтобы полностью сломать меня. Он хотел видеть меня искаженным, лишенным воли, порабощенным, хотел, чтобы я покорился ему перед лицом всех людей, собравшихся в зале, почти так же сильно, как желал завладеть камнем Света.
– Атара, – прошептал я.
Что есть ненависть? Это стена в десять тысяч футов высотой, окружающая замок отчаяния. С того момента, как Морйин ослепил Атару, эта стена становилась все выше и выше, так как я не хотел знать, что она чувствует на самом деле. Но теперь, глядя, как кровь наполняет пустые глазницы и стекает по щекам, как лицо покинула всякая надежда на то, чего она желала глубже всего, я осознал, что каменная стена неожиданно раскололась на части, словно под ней расступилась земля. Я закричал от величайшей муки, что когда-либо испытывал, ибо такова была любовь, что связывала меня и Атару.
– Подожди! – крикнул я Морйину. – Возьми меня вместо нее!
Я понял, что мир – место бесконечных страданий, бесконечной боли. В итоге я оказался слабейшим из всех нас, не смог вынести мучений Атары, как терпела их она.
– Тогда спускайся! – крикнул Морйин, отворачиваясь от Атары.
Я вырвался из рук Кейна, пытавшегося понять, что я буду делать.
– Сначала освободи Атару! – Я посмотрел на мастера Йувейна, прикованного к камню, и на Имайру, дергающего цепь единственной рукой. – И освободи моих друзей! Дай им покинуть Аргатту!
– Нет. Спустись и войди в круг, и тогда я сделаю, как ты просишь.
Он смотрел на меня с победной улыбкой.
– Вэль, не смей! – Лильяна потянула меня за руку. – Он лжет!
– Его обещания воняют хуже крысиного дерьма! – зарычал Кейн.
– Какую гарантию ты дашь нам, что сдержишь слово?
– Я король Эа, какие вам еще нужны гарантии? Это нам нужны Гарантии, валари. Как можно поверить в то, что гордый валарийский рыцарь добровольно пойдет на смерть, не имея в руках меча?
Ясно было, что он не верит в мою готовность отдать свою жизнь за жизнь Атары, особенно если это означает сначала перенести несчетные дни страшных пыток. И все же всеми фибрами души он жаждал, чтобы я сдался. Красные глаза наполнились яростной жаждой крови, которую было тяжело переносить.
Как сделать мне то, что я должен?
Кейн сказал, что для нас еще существует шанс, и теперь я понял, что так и есть. Но не для меня. Я должен выкупить жизни моих друзей своей жизнью. Морйин дал слово перед своими клириками и людьми.
– Вэль! – крикнула мне Атара.
Что есть любовь? Теплое, целительное дыхание жизни, способное растопить самый прочный лед. Горячая боль наслаждения в сердце, которую невозможно вынести. Пламя звезд, очищающее душу. Простая вещь, самая простая вещь в мире.
– Атара, – прошептал я, глядя на нее.
Окровавленное, изуродованное лицо казалось мне прекрасным.
Я стоял, глядя на жертвенный круг, где приковали моих друзей и Атару, в последний раз ощущая рукой алмазы рукояти Элькэлэдара. Меня подташнивало, в животе поселилась сокрушительная боль. Меня ждет смерть. Мой старинный враг холоден, черен и ужасен – страшная пустота, которой нет конца. Но это не важно. Глядя, как Атара смотрит на меня, с такой любовью, с таким светом, я хотел умереть вместо нее. Я горел яростным желанием принять любое мучение, чтобы сохранить ее живой в стране света.
– Ну, валари?
Даже если оставался лишь один шанс из десяти тысяч, что он отпустит Атару и моих друзей, я обязан им воспользоваться.
И тут, когда я наклонился, чтобы положить Элькэлэдар на темные камни огромного мрачного зала, в темнейший момент моей жизни, Ясный Меч начал светиться ярчайшим светом, и этот же свет я ощутил внутри себя. Весь мир странным образом наполнился светом. Ибо я вдруг увидел камень Света повсюду: сияющее золото на верхушках пьедесталов и в расселинах каменных стен, на алтаре рядом с троном, на столах и даже среди раскаленных докрасна углей, куда Морйин швырнул глаза Атары. Вся тронная зала сверкала ослепительным золотым светом. Он застил мне глаза, и я не мог разглядеть истинного местоположения камня Света так же, как раньше, когда меня ослепляли страх и безверие.
– Валари! – выкрикнул Морйин.
Элькэлэдар сверкнул серебряно-белым, еще ярче, чем раньше. В совершенном зеркале силюстрии меча я увидел себя истинного: Вэлаша Элахад, сын Шэвэшэра Элахада, прямой потомок Телемеша, Эрамеша и всех королей Меша, восходящих к внукам самого Элахада. Во мне пылала душа валари – тех валари, что давным-давно принесли в Эа камень Света. Валари, как я вдруг вспомнил, когда-то были стражами камня Света – и будут ими вновь.
– Черт побери, спускайся или я вырву твоей женщине язык!
Но ради чего или ради кого хранили мы камень Света? Не ради славы или прекращения боли. Не ради неуязвимости, бессмертия или власти. Не ради победы Мэйтрише Тэли или мести Кейна. Не ради великих королей, таких, как король Киритан, отдающих своих дочерей за воинов-победителей. И, конечно же, не ради ложных Майтрей, подобных Морйину, которые могут использовать камень, чтобы вершить вместо добра великое зло.
Камень Света для одного и только для одного. Истинный Майтрейя, предсказанный великим пророчеством, Несущий Свет, грядущий в Эа, чтобы победить лорда Тьмы, тот, что поведет все миры к новой эре, – вот кому предназначена эта вещь.
Обрести чашу и хранить ее, чтобы потом вложить в руки Майтрейи, стало моей целью, глубочайшим желанием и судьбой.
Что есть любовь? Это свет Единого. Это сияние Утренней звезды на восточном небосклоне, призывающее людей пробудиться.
Всю жизнь я работал над тем, чтобы отполировать и заострить меч своей души, отчистить ржавчину и делать сталь все лучше и лучше, отточив чрезвычайно остро. Теперь, из-за запредельной любви, рукой Единого, довершившего отделку, работа была наконец завершена, и от меня ничего не осталось. И все же, как ни парадоксально, я стал всем. Так явился истинный меч. Его лезвие было бесконечно прекрасным и невозможно ярким.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
