дубовую колоду, – все же ударил… в спину…
Ковань пятился, схватка на миг замерла, все смотрели на них. Гонта вскрикнул громовым голосом:
– Я брал богов в свидетели!
Он выдернул топор, попробовал замахнуться на клятвопреступника, но лишь пошатнулся, рухнул вниз лицом. Кровь потекла из раны пурпурная, как дорогое вино.
Ковань отступил еще. На его лице медленно появилась победная улыбка. Он выпрямился – теперь его ждут почести и место за царским столом, – удивленно вскинул голову, заслышав наверху странный скрип. Даже в коридоре вздрогнули от его страшного крика. Из ниши падала статуя Числобога, бога правосудия. Она обрушилась с высоты всей тяжестью. Вопль оборвался на полуслове, сменился хрустом костей, предсмертным хрипом. Во все стороны брызнули струи темной крови, из расплющенного трупа полезли внутренности.
Мрак озверело бросился к поверженному Гонте. Его встретили стеной из щитов, ударами топоров. Он видел, как на Гонту наступали чужие сапоги, втаптывали в кровь. Мрак бешено вращал секирой, крушил и разрубал черепа, услышал предостерегающий вскрик Любоцвета, не успел повернуться, как в затылке грохнуло, из глаз посыпались ослепительно белые искры. Секира выпала из онемевших пальцев. Он рухнул на Гонту, прикрыв своим телом.
Любоцвет, стоя над телом Мрака, бешено вращал мечом. Он был весь покрыт ранами, побелел от потери крови, но все еще рубил, и после каждого его удара противник либо падал, либо с криком боли отпрыгивал, хватаясь за рану.
Желтый от ярости Додон вбежал в палату. Воздух был как мокрая тряпка, все дышали тяжело, натужно. Мечи звенели вяло, и смерть была как избавление.
Додон подхватил с пола дротик, забежал со спины и с силой метнул в Любоцвета. Острие ударило между лопатками, с треском пробило доспех. Любоцвет судорожно выгнулся, повернулся к Додону. Бледные губы шевелились, но сказать ничего не мог. Упал на колени, и только тогда с губ сорвалось жалобное:
– Мама…
Он завалился на бок, накрыв собой Мрака. Воины медленно опускали топоры, подходили с опаской. Додон вошел в круг, голос дрожал от ярости:
– Этот щенок… Этот молокосос заставил вас поджать хвосты?
Кто-то пробормотал сзади, что их не учили бить в спину. Додон подпрыгнул как ужаленный. Заорал, потрясая кулаками:
– Нет предательских ударов! Есть только победные… или поражение. Эй, ты! Кто тебя сюда послал?
Он пнул носком сапога голову умирающего витязя. Тот посмотрел на него угасающим взором:
– Мама…
– Что? – не поверил Додон. Он дико расхохотался, и хохот был похож на волчий вой. – Какая же мать пошлет сына на такую участь?
– Мама, – прошептали застывающие губы. – К отцу… Я ехал к отцу. Лишь по дороге… с благородным Мра…
Он умолк, рука бессильно откинулась, но пальцы сжимали рукоять меча. Додон вытаращенными глазами уставился на могучее предплечье витязя. Воины переглядывались, не понимали, а их тцар бледнел все больше. Вдруг упал на колени, обеими руками разогнул медный браслет на предплечье убитого им витязя, сорвал, поднес к глазам.
И тут нечеловеческий крик разорвал мертвую тишину. Додон закричал, вскинул лицо к потолку, лик его был страшен, как преступление. Пурпурный плащ соскользнул на пол. И все увидели на правом предплечье тцаря такой же точно широкий браслет. С такими же знаками.
Глава 49
Мрак, медленно выныривая из забытья, не сразу понял, что он прикован к стене в глубоком каменном подвале. Голова раскалывалась от дикой боли. Перед глазами то расплывались пятна, то появлялась стена из толстых глыб. Она тоже то приближалась, то уходила вдаль, а в ушах начинало звенеть тоньше. Потом звон превращался в невыносимый писк, Мрак снова проваливался в черноту.
Очнулся от запаха горящего мяса. Взор прочистился, с ним вернулась боль. Но теперь жгло и его тело. Он скосил глаза. В его грудь погружался, злобно шипя и вздымаясь дымками, раскаленный докрасна прут. Из глубины груди вырвался стон, и тут же сверху донесся удовлетворенный голос:
– Очнулся?.. Зри на меня, враг.
Он поднял голову. Перед ним приплясывал отвратительный человек, лицо которого вобрало в себя все гнусности рода человеческого. Да и сам был похож на паука с его тонкими, высохшими от неведомых болезней ручками, кривыми иссохшимися ногами. Он убрал прут и сунул в горн, где угли полыхали оранжевым огнем.
– Скоро тебя зничтожат, – сообщил он. – Не понимаю, почему светлый тцар так спешит. Я б с тебя сперва шкуру снял с живого! Вон какая толстая. В коридоре бы постелил…
– А я б твоей побрезговал, – сказал Мрак хрипло.
Палач крикнул в сторону двери:
– Стража! Пленник очнулся. Зовите тцаря.
Послышался топот множества ног. Мрак уловил и шаги Додона, их научился отличать из тысяч. Похоже, тцар находился поблизости.
Несмотря на боль и горечь утраты друзей, поразился лицу тцаря. Тот страшно исхудал, пожелтел, как мертвец. Глаза ввалились, под ними повисли черные мешки. Белки налились кровью. А когда заговорил, голос был похож на карканье старого ворона:
– Ты… лишил меня всего…
– Я? – прошептал Мрак.
– Ты… даже сына…
– Я не бросал ему в спину копье, – напомнил Мрак без всякой жалости. – У тебя еще не подломился хребет под грузом проклятий?
Додон впился в него ненавидящим взором:
– Я отвечу перед богами… Но ты ответишь теперь. Мне.
– Что ж… Ты скажи только, каково быть убийцей собственного сына? Каково смотреть людям в глаза?
Додон проскрежетал зубами:
– Некому смотреть! Ты их всех убил. А кто уцелел, тот ушел. Но ты прав! Ты умрешь завтра на рассвете. За все. И за смерть моего сына.
– Он сказал, что сражается за тебя, – прошептал Мрак разбитыми губами. – Теперь я понимаю… Мальчишка любил тебя. Он пытался своей смертью уменьшить твою вину.
Додон задрожал. Его трясло, лицо было синим, как у утопленника.
– Да, – ответил он свистящим шепотом, – мне жить незачем… Но сперва я потопчу твою могилу, проклятый!
Он вздрогнул, застыл, завороженный страхом. В подземелье внезапно пахнуло холодным воздухом могилы. В каменной стене медленно проступило огромное лицо человекозверя. Глаза полыхнули огнем, толстые губы чуть раздвинулись, показывая клыки. Грохочущий голос проревел:
– Несчастный… на самом деле у тебя есть еще один сын…
Измученные глаза Додона вспыхнули надеждой. Он умоляюще прижал обе руки к груди. Мрак, переждав приступ острой боли, прохрипел:
– Молчи, дурак… Копыта откинешь, коли ответишь.
Он видел, как дергается в муках тцар, ибо демону, живущему в камне, отвечать нельзя. Кто ответит, кто заговорит, тому не будет спасения от разгневанных богов, а душу его навечно заточат в котле с кипящей смолой.
Каменное лицо повело огненным взором по темнице, скривилось и, не слыша ответа, начало растворяться.
