Когда раб Христов возвратился к себе домой, ему пришлось от домашних претерпеть не только выговоры и укоризны, но даже и биения. Днем и ночью молился святой Богу, дабы Он благоволил принять ему иночество, и вскоре получил желамое следующим образом.
В местность ту из древнего Рима пришли два инока; увидев их, Лука тотчас же вспомнил о своем намерении, и сердце его еще более возжглось любовью к Богу. Беседуя с ними, он спросил их, куда они идут. Они сказали, что идут в Иерусалим. Тогда блаженный Лука стал умолять их, чтобы они взяли его с собою в путь и сделали бы его таким образом участником своей иноческой жизни. Но они отказывались взять его, отговариваясь то тем, что он еще юн, едва пошел ему семнадцатый год, и к продолжительному странствованию не привык, то тем, что боятся родителей его, как бы им не претерпеть от них чего дурного, когда те, узнав обо всем, погонятся за ними и догонят их. Блаженный же Лука сказал им, что он сирота и странник и что за ним никто не следит и умолял тех иноков взять его. Однако из этой местности они с ним вышли тайно и, придя в Афины, отправились помолиться в тамошнюю прекрасную церковь Пречистой Девы Богородицы, и в монастыре переночевали. Отходя же в путь к Иерусалиму, иноки оставили блаженного Луку в том монастыре.
— Здесь, юноша, — сказали они ему, — хорошее место для исполнения твоего намерения, здесь ты можешь получить желаемое и вскоре будешь причтен к прекрасному лику иночествующих.
Поручив его игумену, они отошли в путь.
Игумен несколько раз спрашивал, откуда он и какого рода, но ничего не мог узнать: раб Божий скрывал свое отечество и свой дом и не желал никому открывать себя. Однако, видя, что он юноша добронравный, тихий, кроткий, смиренный и послушливый, постриг его в новоначальный чин.
Матерь же блаженного Луки весьма скорбела о нем: она не могла перенести разлуки с своим возлюбленным сыном, на которого смотрела как на единую утеху своего вдовства и как на отраду в печали, и горько плакала о нем, взывая к Богу:
— Увы мне, Господи! Свидетель моего вдовства и сиротства, — сначала Ты опечалил меня, отняв смертью от меня друга, которого Ты сочетал со мною супружеством, после чего подверг меня бедам вдовицы, которые для меня ужасней самый смерти, — ныне же Ты удалил от глаз моих того, кто в столь великих бедах был для меня отрадою, и теперь я не знаю, где могу увидеть его — единственную зарю моей многобедственной жизни. Теперь мне следует вместе с Давидом воскликнуть: «Сердце мое трепещет; оставила меня сила моя, и свет очей моих, — и того нет у меня» (Пс.37:11). И почему отрок так далеко от нас удалился? Разве мы возбраняли ему непрестанно служить Тебе, Владыке нашему? Или разве мы приказывали ему исполнять какие-либо домашние работы, заставляя его чрез то пренебрегать обычными его молитвами? Разве учила я его любить более плотское, нежели духовное, земное — больше небесного, временное — больше вечного? Я научилась от родителей своих быть матерью не только по плоти, но и по духу, и хотела сына своего видеть совершенным в добродетелях; я ему предоставляла больше времени для молитвы, нежели на услужение мне; для меня было радостию, — видеть возлюбленное мое чадо, если не всегда, то по крайней мере хотя некоторое время: — для меня довольно было только слышать от соседей похвалу его добронравию, и этим утешать свою печальную душу. Итак, Владыко Царю, не презри слёз очей моих, но услышь их, и благоизволи утолить мою великую печаль; утолишь же Ты ее тогда, когда снова подашь очам матерним зреть возлюбленное чадо: тогда я, найдя сына своего, соберу всех и исповедую величество Твое, и буду прославлять Тебя во все дни жизни моей.
Так в печали своей помолившись, вдовствующая матерь преклонила на милость благого Бога, и о чем просила, то и получила.
Господь, всё мановением Своим соделывающий, сподобил видения игумена того монастыря, в котором в новоначалии подвизался блаженный Лука: — он во сне увидел плачущую матерь, которая так взывала к нему:
— Зачем ты обидел меня, вдову? Зачем к страданиям моим ты приложил еще сию печаль? Зачем так беспощадно ты отнял от меня единую отраду моего вдовства? Зачем ты похитил моего сына, опору старости моей? Претерпевая сию печаль, я не перестану обращаться к Богу и Царю всех и вопиять на тебя.
Устрашенный таким сонным видением и сказанными словами, игумен сначала думал, что это простое бесовское наваждение, но когда в следующую ночь и в третью он увидел во сне ту же жену и услышал от нее те же гневные слова, тогда он понял, что это не бесовское прельщение, но от Бога посылаемое явление.
Утром игумен, призвав к себе находившегося у него в новоначалии юношу Луку, сказал ему с гневом:
— Зачем ты задумал всё о себе утаить, хотя я несколько раз спрашивал тебя, — кто ты и откуда? Зачем ты говорил, что не имеешь ни родителей, ни сродников? И как ты дерзнул приступить к сему святому чину и к сожитию с нами, — весь исполненный льсти и лжи, как о тебе свидетельствует самое дело? Если бы в начале ты сказал нам правду, то ныне, вопреки твоему желанию, не были бы о тебе откровения. И так, отойди от нас и от всех нас, монашествующих, и возвратись к родившей тебя; от нее, очень сокрушающейся, я третью ночь весьма страдаю.
В то время, как игумен так говорил, блаженный Лука, весьма испуганный, стоял как бы изумленным; он смотрел долу, и глаза его испускали слёзы: так ему не хотелось разлучаться со святою дружиною. Игумен, видя его слёзы и смирение, умилился и начал кротко с ним так беседовать:
— Нельзя, чадо, теперь тебе не вернуться к матери своей, а после не возбранена тебе будет и жизнь в монастыре; так и сделай, советую тебе; ибо явно, что ее молитва сильна умолить Бога, и намного превосходит твою молитву.
Выслушав это, блаженный Лука ничего не возразил против слов игумена; поклонившись ему, он только испросил его молитв и благословения. Итак, хотя он не желал даже и выходить из монастыря, но принужден был отправиться в путь к матери своей, в селение Касторийское.
Войдя в дом, он нашел матерь свою сетующею, но когда она увидела его, то исполнилась радости и умиления, но не тотчас же устремилась к сыну своему, дабы его обнять: как женщина сильная духом и богобоязненная, она прежде всего, возведя очи к Богу и воздев к нему руки свои, вознесла Ему благодарение, что по Его содейству, она теперь снова приемлет возлюбленного сына своего, которого перед этим лишилась.
— Благословен Господь, — говорила она, — Который услышал молитву мою и не лишает меня милости Своей.
Так Лука, Божиим изволением, возвращен был матери; он служил ей, как сын, и пробыл при ней четыре месяца. Потом блаженный Лука, горя духом к Богу и к безмолвному по Боге житию, снова задумал уйти от матери своей. На этот раз она уже не препятствовала его доброму намерению и не удерживала его от пути, ибо знала, что сыну ее, как и всякому другому, Бога подобает почитать больше, чем родителей.
Итак, святой Лука, сопутствуемый молитвами матери, как добрым вождём, скоро пришел к одной приморской горе, которая называлась Иоанновой; там была церковь во имя святых бессеребренников — врачей Космы и Дамиана. Там, устроив себе небольшую келлию, он и стал в ней жить по Боге. Какие он здесь подъял труды, борясь с бесами и умерщвляя свою плоть, — об этом подробно нельзя рассказать, однако нельзя и умолчать обо всём; итак, из многого расскажем только несколько, чтобы знать, каков был по житию сей угодник Божий.
У преподобного был один ученик, который соблазнялся о наставнике своем: он думал, что святой лицемерно непрестанно молится. Видя, что он ничем не занимается: ни чтением Божественных книг, ни изучением отеческих творений, ученик этот думал, что наставник его, как человек некнижный и незнающий Божественного Писания, все ночи проводит не в бдении, но во сне и лености. И вот, однажды поздно ночью, когда старец уже затворил двери своей келлии, ученик его сел извне при дверях и, приклонив к ним голову, стал прислушиваться, что старец делал по ночам, — почивает или молится? И так подслушивая, он оставался при дверях всю ночь до утра. О том же, что он здесь слышал, — он после сам передавал. «Слышал я, — говорил он, — как святой, преклонив колена, ударялся головою о землю и с каждым поклоном благоговейно произносил: «Господи, помилуй!» Потом, воспламенившись еще большим усердием к Богу, стал делать более частые поклоны, и еще усерднее взывал: «Господи, помилуй!» И так он молился до тех пор, пока не изнемог телом; но, и упав ниц на землю, он не изнемог духом, ибо и лежа, он в молитве взывал к Богу. А потом, восстав, он преклонил свои колена и стал делать то же самое, — и в такой молитве провел всю ночь, до самой утренней зари». После этого ученик сей, уверившись в подвигах отца своего, раскаялся в прежнем своем сомнении, и после кончины святого, с клятвою исповедывал все это пред другими.
