Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот Бог уязвимый, беззащитный, как будто побежденный и потому презираемый, этот Бог, Который не стыдится нас, потому что Сам стал одним из нас, и Которого мы можем не стыдиться, потому что в акте невероятной солидарности Он уподобился нам, – действительно ли мы знаем Его? Да, мы говорим о Нем, мы проповедуем Его, и, однако, мы все время пытаемся уклониться от этого Бога и снова ограничить Его рамками по-человечески величественной, организованной веры, религии, которая сочетается с понятиями земного величия, великолепия, красоты. Да, все это имеет свое место. Но какая беда, что по нашей вине этот Бог, столь близкий и понятный, остается недоступным для тысяч людей, для которых наши соборы и богослужение остаются непроницаемы. Сколько людей могли бы найти своего Бога, если бы мы Его не скрывали! И не только нищие, голодные, униженные в этом мире, но даже и те, к которым, как нам кажется, Бог даже не обращается. Неужели мы не видим эту невероятную солидарность с тем, кто потерял даже Бога, с тем, кто лишился Бога, когда Христос на кресте произнес: Боже Мой, Боже Мой! зачем Ты Меня оставил? (Мк 15:34). Есть ли хоть один безбожник, есть ли такие безбожники на земле, кто когда-либо измерил потерю Бога, отсутствие Бога, от которой умираешь, так, как это измерил Сын Человеческий и Сын Божий на кресте? Отдаем ли мы себе отчет, когда произносим слова апостольского Символа веры: «Сошедшего во ад», что этот ад – не место мучений христианского фольклора, что ад Ветхого Завета – это место, где Бога нет; и туда Он сошел к Своим братьям в акте солидарности, вслед за оставленностью на кресте. Как не подумать, что, если взглянуть, с одной стороны, на Христа и с другой – на окружающий нас мир, мы могли бы принести трепетную весть, лучезарную весть о Боге и о человеке, но также и о всем тварном мире на основании доступного нам уровня науки и технических знаний. Есть ли у нас богословие материи, какое мы могли бы противопоставить материализму? А ведь мы не вправе не иметь богословия материи, если мы не только говорим, что Сын Божий стал Сыном Человеческим, то есть что Он вошел в сердцевину истории, но и говорим, что Слово стало плотью (Ин 1:14), что Сам Бог соединился с материальностью этого мира! Мы должны видеть в Воплощении первое указание на это, а в Преображении – видение того, чем может стать материя, когда она пронизана Божественным присутствием. Ведь Евангелие говорит нам, что тело Христа, Его одежды, все, что Его окружало, просияло сиянием вечности (Мф 17:2). И в Вознесении Христос, облеченный плотью человеческой, то есть унося с Собой в сердцевину Божества материю этого мира, унес этот тварный мир в глубины Божества. Это всего лишь беглые указания, но разве этого не достаточно, чтобы создать богословие материи, которое поставило бы эти вопросы, пыталось их разрешить, было в состоянии выдвинуть свои требования к промышленности и технологии, изменить наш подход и устремления в том, что мы творим с этим миром. Ведь мы призваны одновременно обладать этим миром и служить ему. Мы должны обладать им, но с тем, чтобы вести его к полноте жизни в Боге, и в этом смысле созерцание никогда не прекращается. В этом проблема человека, узкого специалиста, проблема людей, которые требуют от нас ответа – и слышат лишь избитые общие места. Тут мы могли бы соединить деятельность и созерцание, то есть углубленное видение, просвещенное светом веры, исполненное чувством священного. Мы могли бы соединить деятельность и созерцание во всех областях, не только в частной, личной деятельности, но в движении, которое теперь охватило все человечество в целом. Сегодня в сердцевине проблемы человек. Человек – вот точка встречи верующего с неверующим, потому что, если прав был Маркс, когда говорил, что пролетариату Бог не нужен, потому что его бог – человек, мы тоже говорим, что наш Бог – Человек, Человек Иисус Христос (Рим 5:15) со всем, что следует из того, что Он воплотился, будучи Богом Самим.
Может ли еще молиться современный человек{304}
Считает ли человек, что он молится или что не молится, думает ли он, что может молиться или что условия современности отняли у него эту способность, – человек молится, разве что нам думается, что молитва присутствует лишь тогда, когда мы вежливой, складной речью выражаем свое отношение к Богу и к мировым вопросам, разве что мы забываем, что молитва вырывается из сердца и что всякий крик нашего существа есть молитва. Разумеется, мы не осознаем, что молимся все время и настойчиво, на самом же деле мы в каждый миг обращены всей устремленностью нашего существа, порывом (порой сломленным, когда наше сознание и наше сердце разделены) к каким-то целям, к каким-то желаниям. И я думаю, очень важно нам осознать, что предмет нашей молитвы и тот, к кому обращена эта молитва, – не всегда Бог.
Когда мы обращаемся к Богу за помощью и одновременно всем существом желаем, чтобы эта помощь не пришла, чтобы путь искушения не закрылся перед нами, когда, подобно блаженному Августину, мы говорим: «Даруй мне целомудрие, но только еще не сейчас»{305}, когда устами мы просим помощи Божией, а сердцем остаемся Ему чуждыми, когда мы желаем добра и вместе с тем всем существом надеемся, что успеем творить добро когда-нибудь позднее, – все это свидетельствует не только о нашей внутренней разделенности, все это – молитва, которая не только не обращена к Богу, но обращена к князю мира сего и взывает: «Приди мне на помощь, поддержи меня на пути зла». Я думаю, что нам следует сознавать это гораздо более четко, потому что это действительно так, и очень часто мы могли бы обращаться к Богу со словами «Господи, прости!» гораздо более откровенно и честно, если бы сознавали, как часто мы обращаемся к врагу и просим его помощи. Я хотел бы дать вам пример из жизни, в котором есть, может быть, забавная сторона, но и трагичная одновременно.
На протяжении лет пятнадцати я занимался одним бродягой, который то поселялся у меня, то уходил на все четыре стороны, то появлялся и говорил, что у него нет работы, а значит, и денег, то из наилучших побуждений приносил мне в подарок что-то совершенно мне ненужное. Однажды ему взбрело в голову прийти на Пасху в православный храм, он пришел и вот что потом рассказывал: «Стою я в церкви и вижу, как вы выходите из алтаря лицом к толпе и, обращаясь к ней, произносите „Христос воскресе!“ с воодушевлением, с убежденностью, которые меня изумили. Но тут я подумал: чего же удивляться, это его дело, ему за это деньги платят. Но тут толпа отвечает: „Воистину воскресе!“ И мне подумалось: кричат старики, молодежи нет. Но, оглядевшись, вижу, что вокруг стоят молодые люди, которые от всего сердца, вдохновенно кричат: „Воистину воскресе!“ Я почувствовал, что во мне что-то дрогнуло, – уж очень убедительна была эта молодежь. Но тут мне пришла мысль: если все это так, мне надо переменить жизнь! И тогда (продолжал он) я обернулся к дьяволу и сказал: „Ты мне столько раз помогал без всякой моей просьбы, когда мне не нужна была твоя помощь, – теперь-то помоги, на помощь, на помощь!“ И с искренним, совершенно естественным возмущением он закончил: „Негодник! Он и не подумал отозваться!«».
Так вот, он попался, он попал в плен ко Христу, потому что дьявол его предал. Он не знал, что дьявол обманщик по природе, что, если чего-то хочешь, бесполезно обращаться к дьяволу. Но этот пример показывает резко, грубо состояние, которое все мы, каждый из нас можем обнаружить в себе. Это зов, обращение каких-то наших глубин к темным силам, потому что порой вопреки нашим убеждениям, нашим стремлениям, нашей воле голод и жажда нашего сердца и наших тел обращается к ним. Я настаиваю на этом, потому что нам не предлагается выбор – молиться или не молиться, нам предлагается выбор – молиться Богу или с рабской мольбой, с протянутой рукой обратиться к князю мира сего в надежде на подачку, которая будет обманна, потому что он всегда обманывает. Это мне кажется важно, потому что всю жизнь, постоянно, всегда нам придется разрешать эту ситуацию. И когда люди говорят: «Мы не можем больше молиться», на самом деле это означает, что мы не готовы служить ни Богу, ни дьяволу, мы ставим под вопрос и Того, и другого.
Теперь я хотел бы рассмотреть с вами вместе, во-первых, каким образом мы ставим Бога под вопрос, и затем – как Бог нас ставит под вопрос, почему мы бываем неспособны молиться Богу Живому, истинному Богу: ведь мы обращаемся не к истинному Богу.
Где же Бог в нашей современности? Мне часто доводится слышать: как молиться Богу, когда Он явно равнодушен к человеческой трагедии, когда Его нет в ней, когда Он совершенно чужд ей? Как молиться Богу, Который укрылся в Своем небе и предоставляет человеку самому разбираться с ужасным Его даром, с дарованной Им свободой, за которую расплачиваемся мы, а Он как бы умыл руки?
Поставим перед собой эту проблему и посмотрим, действительно ли Бог устранился или вина на нас, и мы не видим Его, не замечаем Его участия: оно совершенно особенного свойства, но оно полное, всецелое.
- Пасхальная тайна: статьи по богословию - Иоанн Мейендорф - Религия: христианство
- Иисус Христос VS Иисус Назорей. Второй проект Люцифера - Ю. В. Халезов - Религиоведение / Религия: христианство
- Взаимоотношения с родственниками супругов - Гэри Чепмен - Религия: христианство
- Иисус, которого я не знал - Янси Филип - Религия: христианство