Во всяком случае, таково было общее мнение, и лишь отдельные личности бывали чем-то недовольны. Разумеется, эту практику совершенно иначе воспринимали имперские граждане в целом, которых народ флотилии именовал «зуднями» (происхождение термина уже никто не помнил, а вот презрительный оттенок не забылся). Тот факт, что почти каждый зудень, который слышал об этом обычае, проявлял изумление или отвращение, невероятно раздражал флотилию. У зудней были свои, зуднячьи дела: они хотели что-то купить, или имели вещи на продажу, которые хотели бы купить другие зудни, или изредка поднимались на борт, чтобы осматривать или чинить что-то, с чем при всех своих впечатляющих возможностях не могла справиться флотилия. Не их зуднячье дело, чем занимается семья Фракс, чье дело, в свою очередь — заниматься тем, чем позволяет им заниматься хартия, которая, за исключением нескольких формальных ограничений, соблюдаемых флотилией как дань традиции, позволяла им делать почти все, что угодно. Так сказал сам Император, не правда ли?
В то время как зудни видели в Императоре некоего отдаленного, но требовательного бога, народ флотилии скорее видел его благосклонным бывшим покровителем, источником весьма ценной подписи на документе. Это был еще один фактик, который, судя по всему, лучше было держать при себе: новопосвященным в ранг младших офицеров флотилии всегда показывали переборки у мостика «Бассаана», флагманского корабля. Там виднелись выбоины от болт-снарядов, специально оставленные незаделанными как напоминание о том, что одной из тех вещей, от которых хартия Фраксов не давала иммунитет, была Имперская Инквизиция. Ходила байка, что каждый раз, когда «Бассаан» входит в имматериум, пятна крови, пролитой в той ужасной истории полуторатысячелетней давности, якобы на миг вновь становятся свежими и видимыми, но, с другой стороны, немногие такие сообщества не имели историй вроде этой.
И вот они летели среди пылевых облаков и планет, едва достигающих размера, что позволял им носить подобное звание, из которых по большей части и состояла система Шексия. «Бассаан» и его маленький сосед по формации, «Обещание Каллиака», маневрировали бок о бок. «Бассаан» был более мощным кораблем, домом командующих, офицеров, брокеров и фидуциариев, — изящный крейсер обтекаемой формы с тараном на носу. «Обещание» же было ни много ни мало как летающим дворцом, который мчался сквозь космос на потоке плазмы — небольшой, толстоносый, угловатый корпус, по верху которого тянулся сплошной гребень из шпилей. Кому-то это напоминало когтистую лапу, кому-то — зверька, что выгнул спину и поднял мех дыбом. Он был частным поместьем сменяющих друг друга Фраксов с тридцать седьмого тысячелетия, когда Олендро Фракс решил, что ему не подобает жить на каком-либо другом корабле, деля его с пилигримами (пускай это и были баснословно богатые и демонстративно благочестивые пилигримы, на перевозке которых он неплохо зарабатывал).
Когда два корабля сошлись настолько близко, что столпившиеся у высоких арчатых окон члены экипажа могли помахать друг другу руками, вылетели челноки и быстро, аккуратно пересекли крошечное расстояние между корпусами, в знак уважения не демонстрируя обычную браваду и хитроумные маневры. Их обреченные пассажиры были закутаны в саваны, перевитые рефракторной проволокой, от которой над их ссутулившимися плечами и раскрашенными лицами появлялись размытые тени. Они все знали, что Фракс умирает — его предсмертная кома продлилась больше года — и большинство уже смирились. Лишь несколько человек плакали, и только одной пришлось помочь выбраться из челнока и провести ее по коридорам к погребальной камере. Атмосфера стояла тихая и торжественная, как при исполнении любого неприятного, но значительного долга — это, пожалуй, походило на День Отметки, когда всех детей, родившихся во флотилии за прошлый год, собирали, представляли вольному торговцу и отмечали ритуальным клеймом на животе.
Вооруженные бойцы стояли в зале и в самой камере, следя за тем, чтобы все прошло пристойно. Флотилия уже не практиковала мудреные изуверские церемонии прежних поколений, и конкубины знали свою роль. В конце концов никто не стал сопротивляться, и после того, как их пеплом выстрелили в космос, он на некоторое время образовал легкую дымку над «Бассааном», прежде чем его развеяли вакуум и инерция. И так все закончилось.
По крайней мере, так тогда решили. Только когда флотилия вошла на орбиту Шексии, один из дежурных офицеров «Бассаана» понял, что его коллега на «Обещании Каллиака» неправильно составил список конкубин, и им двоим понадобилось больше часа, чтобы понять: этот документ был не просто неаккуратно подготовлен, его кто-то намеренно изменил. Они недосчитались двух конкубин, а между тем с кораблей флотилии вниз, на планету, ушло уже больше дюжины челноков. На ходу придумывая, как они будут оправдываться перед начальством, офицеры начали организацию поисков и отправили руководителям флотилии весть о том, что чистка прошла не полностью.
Не то что бы о таком раньше никогда не слышали. Особенно часто такое случалось с конкубинами, происходившими не из флотилии — они были склонны нарушать традицию и пытаться сбежать, хотя большинство обитателей флотилии этого не понимали. Конкубинам, вне зависимости от пола и возраста, всегда давали достаточно времени на подготовку. Сопротивление или побег рассматривались как неблагодарность, не говоря уже о том, что это было неподобающе и непрофессионально. Флотилия даже покончила со старым обычаем живьем выбрасывать людей в космос или обрекать их на медленное сгорание: из милосердия их посылали вслед хозяину при помощи тонкого шприца, заправленного мгновенно действующим нейротоксином. В конце концов, члены флотилии были не варварами.
Литейный уровень, город Шексия, Шексия
— Из милосердия? — Кармайн Митрани с трудом поверил своим ушам.
— О да, — глубоко вздохнул молодой человек, шагающий по мосткам рядом с ним. — По сравнению со старыми обычаями, о которых нам, к счастью, можно особо не вспоминать, это довольно-таки сострадательно. Так все говорят, — он с трудом сглотнул.
Митрани больше ничего не говорил, но продолжал идти бок о бок с ним, опустив голову. В поведении флагманского энсина Нильсе Петроне было нечто странное, отчего Митрани думал, что проявлять напрашивающиеся здесь сочувствие или ужас будет неправильно.
Кармайн Митрани был орбитальным клерком на службе шексийской Гильдии Докмейстеров и хорошо выполнял свою работу. Иначе и быть не могло — специальная аугметика, глубокая гипнотерапия и подготовка на протяжении пятнадцати лет, в которые по большей части складывалась его личность, неоднократные физические и химические операции на тщательно отобранных частях мозга, все это усилило и сверх меры обострило его социальные реакции. Он обладал невероятным чутьем настроения и нюансов, а его способность отмечать, понимать и совершенно гладко принимать странные обычаи была просто поразительна. Он мог часами поддерживать сухую, граничащую с бранью болтовню, которую использовали в фермерских синдикатах Нованиде, чтобы проверять каждого, с кем они планировали совершить даже самую мелкую коммерческую сделку. Он мог до малейшей детали запомнить семейные отношения курьера-фидуциария, который последний раз был в системе пять лет назад, и расспросить его, как родственники, с акцентом его родной планеты и даже континента, причем настолько идеальным, что у гостя на глазах выступали слезы ностальгии. Случаи, когда ему приходилось иметь дело с людьми, чей образ жизни был ему действительно непонятен, он мог бы сосчитать по пальцам одной руки.
И с этим человеком у него была небольшая проблема.
— Вот поэтому мы тут внизу, понимаешь. Две проклятых куколки сбежали. Плюнули в лицо остальной флотилии. Смешали с дерьмом уважение к обрядам погребения старого Хойона, которое выказали все другие. Так что теперь нам приходится тут копаться, чтобы удостовериться, что они получат обещанное.
Петрона подошел к краю моста и вгляделся вниз.
Раньше, когда это в первую очередь была фабрика и только во вторую — космопорт, огромные лабиринты из балок и труб расползались от железных дорог, становясь все выше, теснее и сложнее на протяжении многих столетий. В конечном итоге весь этот город превратился в запутанное, как крысиные туннели, переплетение металла, поднимающееся высоко над базальтом, бесконечные джунгли труб, лестниц и мостов, постоянно вибрирующие от грохота, доносящегося из литейных подуровней и от транспорта, пролетающего в вышине.
Двое мужчин стояли на смотровой площадке в полукруге дымящих труб, которые звенели, как трубы органа, эхом отражая рев механизмов далеко в глубине и излучая слабое тепло. Воздух был душный, пахло горелым, и вечно висящая над долиной завесь из черных облаков и пепла казалась настолько низкой, что ее можно было ковырнуть пальцем.
