Оседланный конь уже дожидался меня там. Мне показалось, я узнаю его, и действительно по сбруе я убедился, что это каурый Ральфа. Сам Ральф держал удила, и лицо у него было озабоченное, взволнованное. А за высокими стенами город гудел, как потревоженный улей, и повсюду горели костры.
— В чем дело? — спросил я, — Разве я не ясно передал: я еду один.
— Мне так и сказали. Конь — для тебя. Он резвее твоего и крепче на ногу, и ему знакомы лесные тропы. А встретится опасность…
Ральф не договорил, но я его понял. Этот конь был обучен в бою и в случае столкновения был бы не хуже третьей руки.
— Спасибо, — Я принял у него поводья и вскочил в седло. — Привратники предупреждены?
— Да, Мерлин, — Он все еще не выпускал поводья. — Позволь мне поехать вместе с тобой. Негоже тебе пускаться в путь одному. У тебя есть злейший враг, и он не остановится ни перед чем.
— Знаю. Ты больше поможешь мне, если останешься здесь и проследишь, чтобы никто не выехал по моим следам. Ворота на запоре?
— Да. Я позаботился запереть их. Ни один всадник, кроме тебя, не выедет из этих ворот до той минуты, пока их не распахнут перед Артуром и остальными. Но мне доложили, что два человека успели выскользнуть вон, пока гости еще не вышли из залы.
Я нахмурился.
— Лотовы люди?
— Непонятно. Назвались гонцами, посланными на юг с известием о смерти короля.
— Никаких гонцов отсюда не отправляли, — решительно возразил я.
Об этом я сам распорядился. Весть о смерти верховного короля, способная породить только страх и неуверенность, не должна была выйти за пределы этих стен до того, как к ней не прибавится другая — о новом короле и новой коронации.
Ральф кивнул.
— Знаю. Те двое улизнули как раз перед поступлением приказа. Может быть, кто-то — из пажей, например, — хочет получить награду, первым доставив на юг важную новость. Однако, само собой, это могут быть и люди Лота. Но что у него на уме? Сломать меч Максена, как он сломал Утеров?
— Думаешь, это ему под силу?
— Н-нет. Но если он не сможет причинить вреда, зачем же ты сейчас туда скачешь? Почему не подождешь и не поедешь вместе с принцем?
— Потому что Лот сейчас и вправду не остановится ни перед чем, чтобы опровергнуть Артуровы права. Им руководит хуже, чем жажда власти, — страх. Он готов на все, только бы бросить тень на меня и подорвать веру людей в то, что меч — дар Бога. Вот из-за чего я должен ехать. Бог сам за себя не заступится. Для того мы и здесь, чтобы сражаться за него.
— Ты хочешь сказать… Понимаю. Они могут осквернить часовню, разрушить алтарь… Если сумеют, то помешают тебе встретить там короля. И убьют сторожа, которого ты оставил блюсти святилище. Я прав?
— Да.
Он так дернул каурого за узду, что конь захрапел.
— Тогда неужто ты думаешь, что Лот не решится тебя убить?
— Думаю, решится. Но не сможет. А теперь отпусти меня, Ральф. Я останусь цел.
— Ага. — В его голосе прозвучало облегчение. — Значит, звезды больше не сулят нам на сегодня смертей?
— Будет еще одна смерть. Но не моя. Однако с собой я не беру никого, чтобы не рисковать. Вот почему ты останешься здесь, Ральф.
— Господи, да если в этом все дело…
Я опустил поводья каурому на шею, и конь встрепенулся, перебрал ногами.
— У нас уже один раз был такой спор, Ральф, и тогда я уступил. Но сегодня — нет. Я не могу принудить тебя к повиновению, ты теперь не мой слуга. Но ты слуга Артура, и твой долг — быть с ним и доставить его в часовню живым и невредимым. А теперь отпусти меня. В которые ворота?
Ральф еще мгновение помедлил, но потом шагнул назад.
— В южные. Храни тебя бог, мой добрый господин.
Он крикнул через плечо повеление страже. Створки ворот распахнулись и с гулом захлопнулись снова у меня за спиной. Каурый взял в галоп.
В небе висел полумесяц — узкая полоска серебра с затемненным краем. Он освещал мне знакомую тропу, ведущую низом речной долины. У воды темнели купы ив, под ними прятались синие тени. Река, поднявшаяся после дождей, стремительно катила свои волны. В небе мерцали звезды, и ярче всех горела Медведица. Но вот луна, и звезды, и река скрылись из виду — каурый, чуя каблуки, распластался в могучем галопе, и мы влетели под черные своды Дикого леса.
В начале пути тропа бежала прямая и ровная, то и дело в прорехи между ветвями просачивался бледный свет луны, бросая к подножиям деревьев серые мягкие блики. Под копытами коня постукивали выступающие древесные корни. Я пригнулся к самой гриве, чтобы не задевать нижних ветвей. Но потом тропа стала забирать в гору, сначала слегка, потом круто, петляя между стволами редеющего леса. По временам она вдруг резко сворачивала в обход утесов, торчащих среди древесной гущи. Слева, далеко внизу, слышался шум горного потока, как и река в долине взбухшего после дождей. Один только стук копыт нарушал лесное безмолвие. Деревья застыли как мертвые. Сюда, под черные своды, не проникало дыхание ветра. Нигде не было ни малейшего движения. Если олень, или волк, или лиса и выходили в ту ночь из своих укрытий, я никого не заметил.
Подъем становился все круче. Каурый упрямо карабкался вверх, но ребра у него так и ходили, и плавный галоп сменился одышливой рысью. Теперь уже недалеко. Сверху сквозь поредевшие ветви сочился слабый звездный свет, и я разглядел, что впереди за поворотом тропа опять ныряет в лесную гущу, словно под темные своды. Где-то слева ухнула сова. Ей отозвалась другая, справа. Для меня это прозвучало в тишине как боевой клич, потому что как раз тогда конь мой завернул за поворот в непроглядную тьму и я, всей своей тяжестью задирая ему голову, повис на удилах. Более умелый всадник успел бы его остановить, а я — нет. Я промедлил лишнее мгновение.
Он уперся в землю всеми четырьмя копытами, но с разгону проехался косо по влажной земле и очутился перед стволом упавшего дерева, перегородившего нам дорогу. Это была давно иссохшая сосна, ее острые, колючие мертвые сучья торчали в разные стороны, как шипы в волчьей яме. Слишком длинные и частые, такой барьер нам бы не взять даже на свету под луной, а тем более в темноте за крутым поворотом. Место было выбрано удачно. По одну сторону от тропы уходил вниз к ручью крутой каменистый обрыв футов в сорок, по другую чернела чаша терновника и остролиста, такая густая, что лошади там не пробраться. Даже развернуться было негде. Примчись мы сюда галопом, и сучья, как копья, пронзили бы моего коня, а я сам перелетел бы через его голову прямо на их смертоносные острия.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
