юг его отправьте и лечите хорошенько“» (
Шепилов Д. Т. Непримкнувший. С. 131).
1372
В одной из новейших публикаций, посвященных организации литературной в советской Туркмении в 1930‐е, утверждается: «В будущем знаковой фигурой для фундаментальной прозы стал Берды Кербабаев, туркменский писатель, получивший в 1948 г. Сталинскую премию за роман о революции „Решающий шаг“. Сталинская премия для писателя с периферии была знаком признания того, что литература Туркменистана в принципе существовала» (Бурцева А. О. Конструирование туркменской литературы в СССР в середине 1930‐х годов: от колониального гнета к сталинскому раю // Шаги/Steps. 2022. Т. 8. № 4. С. 309). Столь категоричное решение вопроса о присуждении Кербабаеву премии вряд ли отвечает действительности, потому как национальная политика партии в 1940‐е годы была ориентирована не на выделение частных культурных традиций, а на утверждение целостного культурного пространства Страны Советов.
1373
По поводу присуждения награды Костылеву Симонов в воспоминаниях сделал интересное замечание, позволяющее внести еще одно уточнение к вопросу о мотивах премирования: «Думаю, что премия Костылеву за роман об Иване IV, присужденная в первые послевоенные годы, тоже была связана с мыслью о современном звучании этого романа, о перекличке времен. Иван IV вчерне завершил двухвековое объединение Руси вокруг Москвы. Видимо, у Сталина именно в те годы могло быть схожее представление о собственной роли в истории России — и на западе, и на востоке было возвращено все, ранее отнятое, и все, ранее отданное, и вдобавок была решена и задача целых столетий о соединении Восточной и Западной Украины, включая даже Буковину и Закарпатье. Фигура Ивана Грозного была важна для Сталина как отражение личной для него темы — борьбы с внутренними противниками, с боярским своеволием, борьбы, соединенной со стремлением к централизации власти. Здесь был элемент исторического самооправдания, вернее, не столько самооправдания, сколько самоутверждения. Кто знает, как это было в глубинах его души, но внешне это выглядело в исторической теме Ивана Грозного не столько самооправданием за происшедшее в современности, сколько утверждением своего права и исторической необходимости для себя сделать то же, что в свое время сделал Грозный» (Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. С. 186–187).
1374
В воспоминаниях К. Зелинского описан эпизод, который произошел на заседании Политбюро: «Однажды на заседании правительства по вопросу о присуждении Сталинских премий Сталин (как мне рассказывал Фадеев) с издевкой спросил его: почему в списке нет романа Панферова „Борьба за мир“? — Что вы думаете по этому поводу, товарищ Маленков? — спросил Сталин входящего Маленкова. Фадеев отвечал, что Комитет по Сталинским премиям не обсуждал этого романа, так как не считает его находящимся на уровне необходимых художественных требований. — Мы другого мнения, товарищ Фадеев, — сказал Сталин, оглядываясь на присутствовавших при этом Кагановича, Маленкова, Ворошилова и др. — Ну как, уважим предложение т. Маленкова? Дадим Панферову премию? Я думаю, надо дать. — Ты понимаешь, Корнелий, — говорил мне Фадеев, — беда в том, что Сталин сам когда-то писал стихи. У него плохой художественный вкус, и по этому поводу с ним спорить невозможно» (цит. по: Зелинский К. В июне 1954 года. С. 91).
1375
Примечательно, что еще в январе 1948 года в центральной прессе роман Кетлинской оценивался критикой как спорный с точки зрения «художественного качества»; см., например: Львов С. Живые люди и мертвые схемы // Литературная газета. 1948. № 8 (2391). 28 января. С. 3.
1376
Против буржуазного либерализма в литературоведении, [редакционная] // Культура и жизнь. 1948. № 7 (62). 11 марта. С. 3.
1377
Там же.
1378
Делали этой дискуссии ранее подробно освещались в научной литературе. См., например: Кормилов С. И. Из истории антиэстетической антимысли: Литературная критика послевоенного десятилетия о реализме, типическом и герое советской литературы // Из истории русской эстетической мысли. СПб., 1993. С. 153–172; Добренко Е. А. Литературная критика и институты литературы эпохи войны и позднего сталинизма: 1941–1953. С. 401–416.
1379
Именно этим объясняется разгром сборника теоретических статей «Советская литература», появившегося в Гослитиздате в 1948 году (см.: Озеров В. Неудавшийся сборник // Литературная газета. 1948. № 67 (2450). 21 августа. С. 3).
1380
См.: Макаров А. О критическом отделе журнала «Октябрь» // Литературная газета. 1948. № 63 (2446). 7 августа. С. 3.
1381
Основной каркас сборника был готов уже к началу осени 1947 года. Книга была подписана к печати 16 октября. В сборник «Проблемы социалистического реализма», помимо работы Фадеева, вошли статьи Б. Бялика («Горький и социалистический реализм»), В. Кирпотина («Пафос социального воспитания»), Т. Мотылевой («Мировое значение советской литературы»), Е. Тагер («Горький и проблемы советской литературы»), Я. Фрида («Социалистический реализм и современная декадентская литература»), Я. Эльсберга («Наши ближайшие предшественники») и Б. Яковлева («Ростки коммунизма и советская литература»). Одним из первых откликов на выход тома стала редакционная статья «Проблемы социалистического реализма» в «Литературной газете» (1948. № 47 (2430). 12 июня. С. 3).
1382
От издательства // Проблемы социалистического реализма: Сб. статей. [М.], 1948. С. [5].
1383
См., например: Сталинская забота о литературе, [редакционная] // Литературная газета. 1948. № 27 (2410). 3 апреля. С. 1. Эта статья, наполненная самоповторениями и тавтологизмами, больше чем на три четверти состоит из слегка видоизмененных общих тезисов статьи Симонова в «Правде» (см.: Симонов К. Праздник советской литературы // Правда. 1948. № 93 (10834). 2 апреля. С. 2).
1384
Подробнее об этом см.: Lauer R. Dir Roman-Epopöe — eine stalinistische Gattung? // Kultur im Stalinismus: Sowjetische Kultur und Kunst der 1930er bis 50er Jahre. Bremen, 1994. S. 101–116; Лахусен Т. Соцреалистический роман воспитания, или провал дисциплинарного общества // Соцреалистический канон. С. 841–852; Белая Г. А. Советский роман-эпопея // Там же. С. 853–873; Добренко Е. А. «Занимательная история»: Исторический роман и социалистический реализм // Там же. С. 874–895. В упомянутой статье Г. Белая делает очень точное замечание, касающееся параметра «монументальности» соцреалистического романа: «„Монументальность“ стала высшим оценочным признаком. Но инфляция этого слова не внесла ясности в представление о новом жанре. „Монументальность“, „масштабность“, „поток истории“, „эпическая форма“ и т. п. — за всеми этими словами стояло нечто настолько расплывчатое, фокусническое, что всякую поделку можно было объявить романом-эпопеей (что и было неоднократно проделано). Тема романа-эпопеи стала модной. Статьи о нем заполнили центральные и провинциальные журналы, ученые записки, сборники. География этих публикаций была обширна. Главным же постулатом была идея: у общества есть потребность в „небывало развернутых и многогранных формах“, адекватных „грандиозности переворота и преобразований во всех областях
