Когда я отвернулся от окна, Нэнси вертела в руках нож, швейцарский армейский нож – еще один наш подарок сыну на день рождения. Сколько ему тогда исполнилось – тринадцать? Четырнадцать? В любом случае он уже был в том возрасте, когда, по нашему мнению, на него можно было положиться. Еще Нэнси нашла лосьон после бритья, надавила на крышку, принюхалась: последнее дуновение, доносящее запах нашего сына. Зачем со всем этим сейчас возиться? Пожалуйста, заканчивай поскорее. Мне захотелось выйти. Нэнси подобрала пачку сигарет. А мы и не знали, что Джонатан курил. Его подружке Саше это бы не понравилось. Она не из таких. Может, пристрастился уже после ее отъезда? Интересно, кстати, как сложилась ее жизнь? Сейчас она уже в годах, замужем, должно быть. Славная девушка, ничего не скажешь, и все-таки мне не хотелось, чтобы они с Джонатаном соединились. А впрочем, нет, не так. Если бы она тогда не уехала домой, продолжила путешествовать по Европе с Джонатаном, он, может, остался бы жив. А я бы отдал все на свете, лишь бы он был жив, даже если ценой его жизни стал бы брак с серьезной, лишенной чувства юмора женщиной.
Глава 27
2013, лето
Вот Роберт и нашел Кэтрин, только это была не Кэтрин, а Шарлотта. Он посмотрел на часы. Через тридцать минут надо уходить, иначе он опоздает на свою первую в сегодняшнем расписании деловую встречу, но оторваться от чтения он не мог и позвонил секретарше с просьбой перенести ее на час.
Одна ночь в Тарифе, на большее Джонатан не рассчитывал. Одна ночь в самой дешевой гостинице, а затем, ранним утром, паромом в Танжер. Он бежит не за любовью, а за Оруэллом, Боулзом, Керуаком. Но услышал, как она поет, и потерял голову. Он – легкая добыча для женщины с ее опытом. Немного скучающей женщины. Женщины, ищущей легкого развлечения, чтобы заполнить те несколько дней, что остались до возращения домой, к мужу. Женщины с ребенком, который несколько ее стесняет. Но, с другой стороны, ребенок – удобное прикрытие, он позволяет носить маску матери, женщины, которая уже не думает в первую очередь о себе. Маску добропорядочной женщины. Хорошее прикрытие. Вот она – я, восклицает она, сидя на скалах. Приглядываю за ребенком в отсутствие мужа-трудоголика, который бросил меня здесь. Я отлично играю свою роль. Видите? Голос мой нежен, когда я разговариваю со своим малышом. Я улыбаюсь. Все время улыбаюсь. А он – настоящий сгусток энергии, он словно током заряжен, мой малыш. Он счастлив. Потому что я хорошая мать. Да, но до чего же он мне надоел! Ему нужно постоянное внимание, а это так утомляет. Я в сторону посмотреть не могу, он все время меня окликает: мама, гляди сюда, мама, ну посмотри же на меня. И она действительно смотрит на него, когда он этого требует, и улыбается, и в голосе ее звучит нежность, но все это спектакль. Она не раздражается, говорит терпеливо и специально следит за этим, чтобы другие посетители кафе отметили, какая она чудная мама. Время от времени она исподтишка оглядывается, чтобы убедиться: на нее обращают внимание. Посмотрите на меня, говорит она так же громко, как и ее маленький сын, но она умнее его. И он услышал ее голос и потерял голову. Ему застило глаза, он покорен ее чарами.
Он увидел легкое хлопчатобумажное платье, полы которого под стулом касаются пола; ее длинные, покрытые золотистым загаром, ноги виднеются в разрезе, сбегающем вниз от самых бедер, – он сделан специально, чтобы длинное платье не мешало ходить. Это платье скромницы, но под ним полыхает жар.
Этот портрет был как пощечина. Роберт видел такое изображение на одной из фотографий – Кэтрин сидит на стуле, в разрезе пляжного платья у нее видны ноги. Снимок сделан в кафе, куда она пришла с Николасом. Автор явно ненавидел ее, а помимо этого Роберт ощущал на этих страницах ревность. Уж не подружка ли молодого человека их написала, снова подумал он, но нет, ведь Кэтрин говорила, что, скорее всего, автор книги – его отец. Он продолжил чтение.
Шарлотта угостила его пивом в знак благодарности за то, что он отвлек малыша и заставил его съесть ужин. Потом он проводил их до гостиницы: уже темнело, а ему все равно делать нечего. Малыш к этому времени успокоился, он держит маму за руку, и вид у него сонный, а они с Джоном болтают, и он говорит ей, что завтра ему рано вставать, чтобы успеть на паром. Она отвечает, что немного завидует его свободе, но зависть эта действительно легкая, не настоящая. Еще не поздно, и она предлагает ему подождать в холле, пока она уложит малыша. Ему пора спать, а ей – еще нет, и она в знак благодарности приглашает его выпить чего-нибудь: ей будет приятно провести хоть немного времени во взрослой компании. Ему было всего девятнадцать, и он был польщен…
У Роберта задрожали руки. Он поднял одну и с удивлением, словно на нечто прежде не виданное, посмотрел на трясущиеся пальцы. О чем бы ему дальше ни пришлось читать, это случилось. Изменить он уже ничего не мог, и тем не менее вся эта история сохраняла над ним власть – так, будто сам пересказ заставлял ее повторяться вновь и вновь лишь потому, что теперь она представала перед ним наяву. Он продолжил читать, как подросток, которому не терпится дойти до сексуальных подробностей.
…Он зачарован ее робостью, ее рассчитанным нежеланием предстать перед ним обнаженной. Материнство, говорит она, заставило ее потерять веру в свое тело, ей страшно, что его может передернуть при виде шрама на животе, откуда появился ее сын, и еще она боится, что Джон привык к более молодому, упругому телу. И Сара действительно была моложе, намного моложе, но этого он Шарлотте не сказал. Не сказал и того, что Сара была единственной его любовницей. Ее нервозность добавляет ему уверенности в себе, на какое-то мгновение они меняются ролями, и она позволяет ему почувствовать, что главный тут – он, ему и командовать.
Сын спит за дверью. Она предусмотрительно закрыла ее. Они в спальне, которую она делила с мужем. Она закрыла глаза и подняла руки, позволяя ему снять с себя прозрачное платье – точь-в-точь маленькая девочка, которую готовят ко сну. На ней было бикини, с которого еще не сошел прилипший на пляже песок. Он дернул за завязки, удерживающие трусики, и посмотрел, как они соскользнули на пол, затем расстегнул легко поддавшийся бюстгальтер, сначала на шее, потом на спине. Теперь на ней ничего не осталось, но он был все еще одет. Она не стала ему помогать, даже не прикоснулась к нему, просто смотрела, и он не улавливал в ее взгляде ни малейшего желания. Она была красива, а он был незнакомый ей мужчина, и она знала, что он находится в ее власти. Она убедила его отложить путешествие в Танжер как раз на те несколько дней, что остались до ее отъезда…
– Интересная книга?
Роберт вздрогнул от неожиданности. Ощущение было такое, будто его застали за просмотром порнофильма.
– Еще чая? – спросила официантка. Роберт утвердительно кивнул, но тут же покачал головой. Он не знал, чего ему хочется, не мог принять решения.
– Спасибо, не стоит, – в конце концов выдавил он из себя и вернулся к чтению.
…Чего Джон не понимал, так это того, что любила она только одно – игру: тайно заманить его к себе, чтобы обслуга гостиницы ничего не заподозрила и по-прежнему обращалась к ней со всем почтением, тайно встречаться на пляже, прикидываясь, будто они не знакомы друг с другом. Даже ее сын не представлял себе, что молодой человек, загорающий, положив под себя полотенце, в нескольких футах от них с мамой, знает ее ближе, чем когда-нибудь узнает он. А Джон вел фотохронику своей страстной любви: будет чем насладиться, когда он окажется дома, в реальном мире. И не дано ему было знать, что никогда он эти фотографии не увидит, не сможет оглянуться на те дни…
Глава 28
2013, лето
Кэтрин бежала за Робертом в надежде, что он вернется. Она добежала до середины улицы и остановилась, как была – в ночном халате, и вглядывалась в даль до тех пор, пока, мигнув в последний раз габаритами, машина не свернула за угол. Какое-то время она не двигалась с места, ожидая его возвращения – уверенная, что он передумает и вернется домой. Но он так и не вернулся.
Она не спала всю ночь, в надежде, что он хотя бы позвонит, но не дождалась и звонка. Звонила сама, оставляла сообщения, но он не откликался. Она пыталась вообразить, где он может быть, но ей ничего не приходило в голову. Однако если место нахождения его она представить себе не могла, то легко представляла его читающим книгу – представляла, какую именно главу он сейчас читает и что при этом чувствует. И вот тут в ней что-то яростно восстало против того, как он с ней поступал. Она не могла заставить себя не то что прилечь, даже сесть. Ей никак не удавалось успокоиться, она содрогалась всем телом. Металась по дому, кипятила воду, заваривала чай, жадно глотала его, снова заваривала; все ждала и ждала его возвращения. Ей хотелось заставить его понять, почему она ни в чем ему не призналась в свое время. Дело было не в ней, дело было в них – в Роберте, но главным образом в Нике. Она молчала ради сына, и смерть Джонатана подвела подо всем черту. И никому не нужно было больше страдать.
