Стирлинга вдруг охватила паника.
Он в жизни еще ни разу не ездил верхом.
Арториус нахмурился.
— Ты все еще бледен, старина. Видит Бог, я был бы рад дать тебе отдохнуть и набраться сил, но у нас просто нет времени на это. Путь до Кэрлойла неблизкий, а нам желательно приехать туда прежде Куты и его болвана-gewisse, Креоды. Черт, как не вовремя Лот выбрал время гоняться за налетчиками-пиктами! И ведь женщины при всех их самых благих намерениях задержат нас еще сильнее.
— Женщины? — выпалил Стирлинг, прежде чем Анцелотис успел прикусить язык.
— Угу, — мрачно кивнул Арториус. — Ковианна Ним приехала к нам с новостями и настояла на том, чтобы ехать с нами на похороны Лота. Ганхумара и слышать не хочет, чтобы отпускать меня с Ковианной Ним, поэтому едет тоже. Честно говоря, Ганхумаре не стоит и носа казать за укрепленные стены Кэрлойла — при ее-то амбициях военачальницы, — но она как-никак королева Гвендолью, и я не могу отмахнуться от ее требований, как смог бы, будь у меня жена попроще.
Арториус вздохнул с видом мужа, силою обстоятельств вынужденного мириться с положением в семье. Стирлинг пытался представить себе эту хрупкую девицу, ведущую ратников в бой.
— Ну и конечно же, — продолжал Арториус, — с нами едет Моргана. Она тоже должна принять участие в голосовании как королева Гэлуиддела и Айнис-Меноу.
Стирлинг кивнул. Ему очень не нравилось то, что истинной причиной задержки будут вовсе не женщины, но произнести это вслух он не решался. Арториус положил руку ему на плечо.
— Ты сможешь ехать верхом, Анцелотис?
— Справлюсь как-нибудь, — буркнул Стирлинг, нервно теребя золотую цепочку на шее. Со стороны еще некоронованного короля Анцелотиса было бы самым последним делом выказывать внезапную боязнь к лошадям. Он вздохнул. Ему здорово придется постараться, чтобы король Анцелотис не плюхнулся в грязь своей царственной задницей.
Церемония не заняла много времени, и незамысловатость ее буквально потрясла Стирлинга. Она проходила в большом помещении, явно исполнявшем в этой крепости на вершине скалы Стирлинг функции принципиума, то есть залы военных советов. Стены ее были лишены каких-либо росписей, только потрескавшаяся штукатурка, из-под которой виднелась кое-где ровная каменная кладка. Пол тоже был каменный, но выполненный весьма аккуратно. Зала освещалась масляными светильниками, подвешенными к закопченному потолку или к большим железным кронштейнам на стенах. Размеры помещения позволяли бы использовать его в качестве бальной залы, а на грубо сколоченных деревянных лавках и стульях без труда разместилась бы добрая сотня человек.
Впрочем, и так народу сюда набилось предостаточно, и все ждали его, Анцелотиса. Его появление в дверях было встречено одобрительными возгласами собравшихся. Его советники, все старше его возрастом, с сединой в волосах, выступили ему навстречу. Среди них выделялся священник-христианин; его можно было узнать по долгополой рясе с капюшоном (очень неплохого, надо сказать, покроя) и по кресту, богато украшенному кельтскими орнаментами. В руках он держал золотую цепь, в которой Анцелотис сразу признал ту, что принадлежала его старшему брату.
— Анцелотис, — торжественным тоном обратился к нему священник. — Времени нам отпущено совсем немного, а посему готов ли ты поклясться перед Христом блюсти законы Гододдина и защищать его от любой угрозы до тех пор, пока племянник твой не достигнет совершеннолетия, дабы править королевством вослед тебе?
— Клянусь, — отвечал Анцелотис перехваченным от горечи голосом.
— Так прими эту золотую цепь королей Гододдина с тем, чтобы передать ее Гуалкмаю, когда придет его черед.
Анцелотис потянул через голову цепочку, которую носил всю свою взрослую жизнь, и наклонил голову, поскольку священник заметно уступал ему ростом. Королевская цепь Лота Льюддока показалась ему гораздо тяжелее старой, словно к весу потертого, исцарапанного золота добавилось еще что-то. Королева Моргана с глазами, полными сдерживаемых слез, расцеловала его в обе щеки, и ритуал свершился. В момент внезапного озарения (или помрачения — Стирлинг не знал, чего именно) Анцелотис повернулся к племяннику Морганы Медройту — тот наблюдал за церемонией, обиженно насупившись. Никаких знаков принадлежности к королевскому роду у него на шее не было.
Мать его казнили, что означало для него лишения какого-либо определенного статуса. Анцелотис протянул ему свою старую цепочку, цепочку принца.
— Я объявляю тебя, Медройт, хранителем знака моей чести. Храни мою цепочку так, как ты хранил бы благополучие своей семьи, и напоминай мне время от времени, что я король только на время, дабы сохранить Гододдин сыновьям Морганы и Лота Льюддока.
Глаза паренька потрясенно округлились от этой неожиданно свалившейся на него чести. Анцелотис надел цепочку ему на шею. Даже Моргана перестала сдерживать слезы при виде того, как Медройт из отверженного, неуверенного в своем будущем подростка разом превратился в молодого мужчину, облеченного доверием и почетом старших.
— Я не подведу тебя, Анцелотис! — пообещал паренек, крепко сжимая протянутую руку нового короля.
Наблюдавшие за этой сценой советники Гододдина, оправившись от первого потрясения, согласно закивали столь мудрому политическому ходу, который связывал племянника Морганы — до сих пор остававшегося неизвестным фактором политической игры на севере Англии — с только что провозглашенным королем.
— Советники Гододдина, — негромко произнес Анцелотис. — Я благодарен вам за доверие. Прошу вас, отвезите тело моего брата домой и проследите, дабы оно было погребено со всеми подобающими почестями. Ничто, кроме как забота о безопасности королевства, не могло бы заставить меня уехать в такие дни, однако саксам надобно дать достойный отпор.
Советники вновь отвечали согласными кивками и одобрительными возгласами. А потом все осталось позади, и Анцелотис широкими шагами направился к выходу из залы с твердым намерением тронуться в путь как можно скорее. Солнце уже должно было выглянуть из-за холмов на востоке, когда они со Стирлингом вышли из ворот римской крепости в Кэр-Удей; Арториус шагал следом. Впрочем, самого солнца Анцелотис не видел. Тяжелые, набухшие дождем тучи неслись по небу над головой, едва не цепляя за крепостные стены, погрузив в сумерки раскинувшийся у подножия скалы городок.
Кэр-Удей превосходил размерами обычный сторожевой форт (как правило, такие занимали от одного до четырех гектаров земли), но заметно уступал полноценной, раскинувшейся на пару десятков гектаров крепости. Со всех четырех сторон он окружался каменной стеной, на которой с интервалом в десять-пятнадцать метров виднелись сторожевые деревянные башенки. Внутреннее пространство между стенами было отведено расставленным с римской методичностью каменным казармам, мастерским и складам, крытым плитняком: в этих северных краях римляне предпочитали его менее долговечной черепице. В общем, крепость представляла собой отличный символ организованной военной мощи, имевший целью произвести глубокое, чтобы не сказать, неизгладимое впечатление на северные племена пиктов.
Судя по угадывавшемуся положению солнца, пронизывающе холодному воздуху и ало-золотому наряду деревьев у подножия скалы, Стирлинг попал сюда поздней осенью — не самое комфортное время года в Шотландии. Стирлинг испытал сильное потрясение при виде лесов на месте тех голых склонов, которые он привык видеть от подножия замка Стирлинг-Кастл… впрочем, и его построят не раньше, чем через тысячу лет. Он прикусил губу при воспоминании о популярных среди туристов шуточках насчет безлесных холмов Шотландии.
Древние шотландцы жили в самой сырой пустыне мира, растительность которой ограничивалась низкорослыми кустиками и вереском — леса давно были сведены стадами овец и оленей. Именно их — овец и оленей — старательно разводила местная знать (в том числе англичане) ради охоты. Поддерживать поголовье оленей считалось делом полезным даже среди местных, шотландских землевладельцев, поскольку это помогало выкачивать деньги из приезжих и охотников. Собственно, ни на что другое голые холмы не годились, тем более что прибыль от охотников была куда как больше, чем от торговли древесиной, которую еще надо было вырастить.
Стирлинг и забыл, что шотландские холмы были покрыты когда-то девственными лесами, в которых клубились туманы и клокотали горные ручьи. Редкие солнечные лучи начали пробиваться сквозь просветы в облаках, окрашивая древесные кроны золотом. Пространство в добрую сотню ярдов перед крепостными стенами было очищено от деревьев с целью лишить укрытия любую армию, которая попыталась бы взять Кэр-Удей штурмом.
Сотня верховых воинов-катафрактов уже поджидала их у ворот. Всадники сидели на массивных лошадях, должно быть, прямых предшественниках тех, на которых ездили средневековые рыцари. Появление Анцелотиса и Арториуса было встречено громкими криками, от которых с деревьев сорвались и закружились в воздухе потревоженные вороны. Всадники колотили ножнами мечей по щитам. Пока ошеломленный Стирлинг приходил в себя, Анцелотис отсалютовал им в ответ. Еще больше поразило Стирлинга то, что лица многих всадников носили ярко выраженные восточные черты — а те, у кого глаза не были раскосыми, смахивали скорее на уроженцев Ближнего или Среднего Востока. Возможно, иранцев. В общем, все это сильно напоминало конницу Чингисхана или дезертиров из армии Дария, перенесенных рукой какого-то шаловливого божества в холмы Шотландии.
