Лебо втянул свою поклажу прямо в хижину, затем отошел в сторону и стал потирать руки, поглядывая на распростертого на полу Мики. Нанетта с изумлением увидела, что он находился в хорошем расположении духа, и стала ожидать, что будет дальше.
– Клянусь всеми святыми, – восторженно начал он, – ты бы только видела, как он чуть не загрыз нашего Убийцу! Да, он его схватил прямо за глотку и при этом так скоро, что ты не успела бы даже глазом моргнуть. Даже я сам был два раза на волосок от смерти! Теперь собаке Дюрана не поздоровится, когда они сойдутся оба вместе в драке в Форт-Огоде! Готов побиться об заклад, что этот ее задушит в одну минуту. Ну и молодец же! Посмотри за ним, Нанетта, пока я пойду сделаю для него отдельную конуру, а то он перегрызет там всех других собак!
Он вышел. Глаза Мики все время следили за ним, пока наконец он не затворил за собою дверь. Потом он вдруг перевел глаза на Нанетту. Она подошла к нему и склонилась над ним. Глаза ее горели. Мики застонал и смолк. В первый раз в жизни он видел перед собою женщину и сразу же почувствовал всю огромную разницу между женщиной и мужчиной. В избитом и исковерканном его теле слабо затрепетало сердце. Нанетта заговорила с ним. Никогда еще в жизни он не слышал такого голоса – мягкого и нежного, с едва сдерживаемыми слезами. А затем – чудо из чудес! – она опустилась перед ним на колени и коснулась его головы рукой!
В этот момент душа его сделала громадный прыжок назад через целые поколения его отцов, дедов и предков к тому далекому времени, когда собака впервые сделалась другом человека и стала шумно играть с его детьми, чутко прислушиваясь к зову женщин и преклоняясь перед гением человечества. Нанетта быстро пробежала до печки и вернулась обратно с тазом теплой воды и мягкой тряпкой. Она стала смачивать ему голову, все время при этом разговаривая с ним мягким полурыдающим голосом, полным сострадания и любви. Он закрыл глаза – больше уж не боялся. Тяжелый вздох всколыхнул все его тело. Ему захотелось вдруг высунуть язык и лизнуть им эти тонкие белые руки, которые принесли ему мир и успокоение. А затем случилась еще более странная вещь. В колыбели поднялся младенец и стал что-то лепетать по-своему. И Мики внезапно охватила какая-то странная, полная очарования дрожь, какой он не испытывал никогда. Он широко раскрыл глаза и заскулил.
Радостный смех – новый и странный даже для нее самой – послышался в голосе у женщины, и она побежала к колыбели и вернулась с ребенком на руках. Она опять опустилась перед ним на колени, а ребенок, при виде большой, странной игрушки на полу, широко растопырил свои детские ручки и задвигал пухлыми, крошечными ножками, одетыми в шерстяные чулки. Он стал лопотать, взвизгивать и смеяться до тех пор, пока наконец Мики не сделал усилия, чтобы хоть немножко повернуться в своих ремнях, продвинуться поближе и коснуться носом этого удивительного существа. Он забыл о своих страданиях. Он более уже не чувствовал мучительной боли в своих избитых и искалеченных челюстях. Все его внимание сосредоточилось теперь только на этих двоих.
Теперь и женщина вдруг стала прекрасной. Она поняла его, и ее робкое сердце радостно забилось у нее в груди, забыв о жестоком человеке. Ее глаза засветились мягким сиянием звезд, и на ее щеки набежал легкий румянец. Она усадила около него своего ребенка и продолжала обмывать ему голову теплой водой. Будь Лебо гуманным человеком, он сам склонился бы перед ней даже и тогда, когда она, как теперь, стояла на коленях; так чисто и прекрасно было в ней ее материнство, когда она на одно мгновение забыла о нем. Но он вошел и увидел ее – тихую и безмятежную, а она в первую минуту не заметила его прихода; он уставился на нее, а она все еще продолжала говорить, смеяться и в то же время и плакать, а ребенок болтал ногами и тянул ручонки к собаке.
Толстые губы Лебо скривились в презрительную усмешку, и он грубо ее окликнул. Нанетта вся съежилась в комок, как будто бы присела от удара.
– Встань с пола, дура! – крикнул на нее Лебо.
Она повиновалась и, взяв ребенка на руки, отступила с ним назад. Мики сразу заметил происшедшую в ней перемену, и в глазах у него снова сверкнул зеленый огонек, когда они встретились с глазами Лебо. Низкий, чисто волчий вой вылетел у него из горла.
Лебо повернулся к Нанетте. Тихий свет еще не совсем погас у нее в очах, и ее щеки еще пылали. Она крепко прижала к груди ребенка; тяжелая блестящая коса упала ей через плечо и отразила на своей шелковистой поверхности последний луч заката, заглянувший в комнату через окошко, выходившее на запад. Но все это было не для Лебо.
– Ты мне из этой собаки котенка не строй! – пригрозил он ей. – Испортила уже суку Мину – и довольно. А не то…
Он не договорил, но его большие руки сжались в кулаки, и в глазах у него сверкнула какая-то дикая страсть. Впрочем, договаривать было и не нужно. Нанетта сразу же поняла все. За свою совместную жизнь с Лебо она получила от него уже достаточно побоев, но одного его удара она не могла позабыть ни за что: она вспоминала о нем и днем и ночью, и если бы только могла вырваться отсюда и убежать хотя бы в Форт-Огод, то с каким бы наслаждением она рассказала там начальнику и всем о том, как ее муж Лебо ударил ее прямо в грудь в то самое время, как она кормила своего младенца, и задел при этом и его. Да, она рассказала бы об этом всем, но только в том случае, если бы была убеждена, что и она сама, и этот ее второй ребенок будут ограждены от такого мужа и отца.
Лебо взялся за жерди и вытащил Мики из хижины, чтобы посадить его в особую клетку, в которой он раньше держал двух лисиц. К одному из кольев этой клетки он прикрепил длинную цепь, к противоположному концу которой он привязал за шею Мики. Затем он бросил пленника в его тюрьму.
Несколько минут Мики пролежал спокойно, пока не восстановилось кровообращение в его онемевших и обмороженных членах. Затем он поднялся на ноги. Лебо с торжеством засмеялся и вернулся обратно к жене.
Для Мики потянулись дни мучений. Настал сущий ад – борьба между силой человека-зверя и духом собаки почти человека.
– Я обломаю тебя! – время от времени говорил Лебо, приходя к нему с дубиной и кнутом. – Я тебя сломлю! Клянусь тебе в этом. Я заставлю тебя подползать ко мне на животе! И когда я прикажу тебе драться насмерть, то ты будешь драться!
Клетка была очень тесна, так мала, что Мики с трудом мог увертываться в ней от ударов дубины и кнута. Эти два орудия пытки положительно сводили его с ума, а мрачная душа Лебо испытывала радость и блаженство всякий раз, как Мики бросался к кольям своей решетки, впивался в них зубами и затем отплевывался кровью, как бешеный волк.
Три раза видела Нанетта из окна своей хижины эти ужасные схватки человека с собакой. На третий раз она закрыла лицо ладонями и стала плакать. Когда Лебо вошел и увидал ее всю в слезах, то нарочно подтащил ее к окну и еще раз, насильно, заставил ее поглядеть на Мики, который, весь в крови, лежал избитый до полусмерти в своей клетке на полу.
В это самое утро Лебо должен был отправиться на осмотр своих капканов и западней. В такие дни он уходил из дому сразу на целых полтора дня и возвращался только к вечеру следующего дня. Уходя, он даже и не подозревал, что вслед за его исчезновением Нанетта выбежит из дому и направится прямо к клетке Мики.
Вот тогда-то Мики и позабыл ненадолго о человеке-звере. Избитый до такой степени, что едва мог держаться на ногах и смотреть, он все же нашел в себе достаточно сил, чтобы подползти к самой решетке и начать ласкаться о мягкие руки, которые бесстрашно просовывала к нему Нанетта. В одно из следующих посещений Нанетта принесла с собой и ребенка, закутанного, как маленький эскимос, и в преклонении перед обоими Мики радостно вилял хвостом и тихо, но ласково скулил.
Это удивительное событие в его жизни произошло в конце второй недели его плена. Лебо ушел, и на дворе стояла такая сильная метель, что Нанетта не решилась вынести на воздух ребенка. Поэтому она прошла к клетке одна и, с замиранием сердца отперев дверцу, на своих собственных руках перенесла Мики в хижину. Что, если бы Лебо когда-нибудь узнал, что она осмелилась это сделать?! Одна только мысль об этом бросала ее в дрожь. Тем не менее это продолжалось.
Однажды ее сердце чуть не остановилось, когда возвратившийся неожиданно Лебо вдруг увидел на полу пятна крови, оставленные собакой, и подозрительно взглянул на жену. Она успела ему солгать:
– Я порезала себе палец, – сказала она, и действительно, повернувшись к нему спиной, нарочно порезала его, так что когда Жак в следующий раз посмотрел на ее руку, то увидел, что палец на ней был обвязан и на тряпке виднелись кровавые следы.
После этого Нанетта внимательно следила за полом.
Эта хижина с женщиной и ребенком все более и более превращалась для Мики в рай. Наступил день, когда Нанетта настолько уже осмелела, что решилась брать его в хижину на всю ночь; и тогда Мики, лежа рядом с драгоценной колыбелью, ни на минуту не отрывал от нее глаз. Нанетта обыкновенно ложилась поздно. Перед сном она надевала длинный мягкий капот и, садясь около Мики и поставив маленькие голые ноги у печки, начинала расчесывать свои длинные волосы. Мики в первый раз увидел это удивительное, совершенно новое для него украшение женщины. Оно рассыпалось волнами по ее плечам и груди почти до самого пола, а запах от волос был так приятен, что Мики даже подползал к ней поближе и начинал тихонько скулить. С пытливым вниманием он следил также и за тем, как, кончив расчесывать волосы, она заплетала их в две косы своими тонкими пальцами. А затем, перед тем как потушить в хижине свет, она еще брала на руки ребенка и начинала его нежно ласкать. Мики следил за всем этим полными любви глазами, а когда наступала наконец ночь и в хижине воцарялась тишина, то он заботился только о том, чтобы до самого утра их не побеспокоило ничто.
