— А разве она не примкнула к Аресу?
Не помнила, откуда знала это. Просто… знала.
— Примкнула, — неприязненно поморщилась Кассандра. — Этого решения я не пойму до сих пор. Видимо, и впрямь ночь и день по своей природе не могут сосуществовать.
— Выходит, Харон пошел против воли собственной матери?
— Как мягко ты произносишь «предал родную мать», — усмехнулась Кассандра.
— Вы бы предпочли, чтобы он вслед за Нюктой встал на сторону Ареса? — вырвалось у Деми.
Ариадна усиленно делала вид, что лепнина на потолке приковала все ее внимание. Взгляд Кассандры, обращенный на Деми, отяжелел.
— Нет. Я рада, что он на нашей стороне. Просто предпочитаю называть вещи своими именами.
Деми пришлось напомнить самой себе: она имеет дело с инкарнатом. С душой, что существовала уже многие столетия. С человеком, который бесчисленное количество раз становился женой и матерью. А после терял своих мужей и детей. Быть может, что-то в ее прошлом оставило отпечаток на душе — отпечаток, который не сумело стереть даже время. Возможно, имя ему — предательство сына. Так могла ли она после этого быть беспристрастной, глядя на Харона и зная его историю?
Наверное, нет.
— Не Харон — предатель, предательница — его мать, — отрезала Ариадна.
Даже зная плетельщицу неполные двое суток, из которых из памяти стерлось несколько часов, Деми могла поклясться: такая резкость была ей не свойственна. Что-то в этом разговоре задело ее за живое. Быть может, причина всему — ее отношение к Харону? Кто знает, сколько времени они провели вместе, бок о бок, в поисках Пандоры? Кассандра же производила впечатление этакого генерала, что склонился над картой боевых действий, раздавая солдатам приказы. И не так важно, что она, смертная, была выше статусом, нежели бессмертные. Тех, на чьих глазах сменялись эпохи, умирал и воскресал из пепла целый мир.
Заметив, как меняется, отяжелев, взгляд Кассандры, будто над ней нависает грозовое облако, Деми поспешно перевела тему:
— Я думала, задача Харона — перевозить души через Стикс в царство мертвых.
— Так и было. Века назад.
— И что произошло?
— Стикс исчез.
Деми смотрела на Кассандру округлившимися глазами. Такие явления, как подземная река царства мертвых, казались незыблемыми в полном магии мире. Что уж говорить, если Алая Эллада выстояла в своей собственной версии Великого потопа.
И в многовековой войне.
— Как это вообще возможно?
— Арес напал на Аида, чтобы похитить души людей и заставить сражаться на его стороне, — бесстрастным голосом начала Кассандра. Кажется, гроза миновала. Пока. — Битва развернулась на берегах Стикса.
— Харон видел ее своими глазами, — тихо подхватила Ариадна. Наверное, перевозчик душ сам рассказал ей об этом. — Он был там — в лодке, рядом с очередной душой. Аид проигрывал — химеры Ареса почти пересекли Стикс и были уже у входа в царство мертвых. Тогда на помощь Аиду пришел Гефест. Он единственный, кому было подвластно превратить воды Стикса в пламя, в котором сгорели полчища химер. С той поры берега Стикса пусты — от истока до устья. Отныне там пролегает мост, по которому души сами переходят в Аид[2]. Услуги Харона больше не нужны царству мертвых, — мрачно заключила она. — И все же он остался проводником между мирами. Между Алой Элладой и Изначальным миром.
Деми покачала головой. Стикс существовал на самом деле… но больше не существует. Добро пожаловать в новую реальность, и это совсем не та Древняя Греция, о которой ей приходилось слышать и читать.
На кончике языка вертелось множество вопросов. Больше всего Деми хотела понять, как обнаружились силы в Хароне, как они появились и как много подобных ему, Кассандре и Ариадне. И может ли ее даром быть дар поиска Элпис… или что-то, связанное с самим духом надежды?
К сожалению, поиск остальных ответов на время пришлось отложить.
В пайдейю пришла горгона.
[1] Хлорида — богиня цветов и нимфа Островов Блаженных.
[2] Царство мертвых Аида часто называют по его имени.
Глава одиннадцатая. Тьма под маской
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Все тело горгоны покрывала крепкая, словно сталь, и блестящая, словно масло, чешуя. Руки ее оканчивались длинными когтями. Деми смотрела на гостью как кролик на удава — с той лишь разницей, что змей на голове Сфено было больше дюжины. То, что их переплели в некое подобие живых кос, лишь добавляли образу горгоны еще большего сюрреализма с нотками безумия. Змеи двигались, шипя и пробуя раздвоенными языками воздух.
Кивнув Кассандре, Сфено направилась прямиком к Деми — молча, не задав ни единого вопроса. Острый стальной коготь коснулся ее подбородка и приподнял его. Деми сглотнула, глядя в узкие красные глаза.
— Выходит, это ты та с-с-самая Пандора, чье появление вс-с-сколыхнуло Элладу?
Говорила Сфено и впрямь на чистом древнегреческом. И пусть Деми в некоторых моментах с трудом, но ее понимала, Ариадна всерьез приняла роль переводчицы.
— Вся Эллада знает, что я… здесь?
Горгона пожала плечами — слишком человеческий жест для такого создания.
— Быть может, и не вс-с-ся, но часть богов и инкарнатов знает. А значит, однажды узнает и Арес-с-с.
Деми облизнула пересохшие губы. Только сейчас — во всяком случае, за минувшее с нового рассвета время — ей пришла в голову пугающая мысль. Вряд ли Ареса обрадует новость о том, что Пандора, способная открыть пресловутый пифос… нашлась. И вернулась в Алую Элладу.
Второй была мысль о том, что же будет, когда он об этом узнает.
— Не будем терять времени зря, — с разницей в несколько мгновений повторила за Сфено Ариадна. — Смотри на меня, Пандора.
Сил отстаивать право на имя, которое ей дали родители, у Деми не осталось.
Косы Сфено расплелись сами собой. Змеи вокруг ее головы начали двигаться в такт мелодии, слышимой лишь им одним. Покачивались из стороны в стороны, удивительно слаженно и синхронно.
Деми заворожено наблюдала за причудливым танцем змей. Воздушные потоки вокруг нее сбились в невидимый водоворот, который она ощущала кожей. Воронка в его сердцевине с непреодолимой силой затягивала ее.
— Не с-сопротивляйс-ся.
— Хорошо, — выдавила Деми.
— Не разговаривай. Просто впус-с-сти меня.
Подчерпнутая откуда-то (наверняка из книг или фильмов), в голове всплыла фраза «Открой свой разум». Оказалось, это легче сказать, чем сделать.
Однако Сфено еще не закончила свою гипнотерапию. Змеи собрались в один клубок, прижавшись головами друг другу где-то на уровне носа горгоны и узкими телами полностью закрыв ее лицо. Дюжина глаз впилась в лицо Деми, и ее собственное тело будто растворилось. Стало легким, ничего не значащим, бесполезным. Отчасти она продолжала осознавать себя, но большую часть ее «я» змеи во главе с Сфено забрали себе.
В Деми вспыхнул протест — яркий, как фейерверк, и такой же непродолжительный. Ее волю гасила сила большая, нежели обычный гипноз.
— Кто ты?
— Я — Деметрия Ламбракис.
Ей не приходилось делать ни малейшего усилия — слова срывались с губ сами, а в голове, казалось, не было ни единой мысли. Она просто делала то, что ей велели, послушная, словно куколка… и такая же безразличная ко всему.
— Имя твоей души — Пандора. Вс-с-спомни, каково это — ею быть.
На мгновение Деми отчего-то испугалась боли от долгого пути сознания в прошлое. Но боль не тронула виски, а в сознании была лишь пустота. Черная, едкая, словно дым от костра, который не так давно — или, в ее случае, века и тысячелетия назад — еще горел.
— Я не знаю. Не помню.
— Почему не помнишь? — требовательно спросила горгона. — С-с-с тобой что-то с-с-сделали?
Деми молчала. Она не нарушала приказ — подавленная горгоной воля сделать бы это не позволила. Просто не знала ответа.
Сфено это поняла.
— Загляни внутрь с-с-себя. В память прошлых с-с-своих инкарнаций. Что видишь там?
— Ничего. Там ничего нет. Все стерлось. Кануло в Лету.
