Но, наконец, власти уступили, и обед состоялся.
На этом обеде в Европейской гостинице мы встретились впервые. Давно это было. Но я, как сейчас, помню его простую и искреннюю речь, в которой проявилась вся страстность и искренность его натуры. И он мне тогда же показался несколько неуравновешенным, нервным, пожалуй, импульсивным, но глубоко преданным делу свободы человеком.
Теперь мы встретились вторично.
Керенский приехал к нам в ореоле славы.
Он вывел правительство из затруднительного положения и помог сконструироваться коалиционному министерству.
Он сменил пост носителя права -- Министра Юстиции -- на пост носителей силы: Военного и Морского.
И этим он взвалил на себя тяжкое бремя...
Два вагона его поезда были заполнены преображенцами и матросами, сопровождавшими его в путешествии.
Как верные рабы, они следовали по пятам и оберегали его от какого бы то ни было несчастного случая в толпе.
Без лести преданы были ему эти здоровые молодцы, крепкие и сильные ребята.
Надо было видеть то обожание, с которым смотрели они на него, и, окружив его цепью, открывали ему путь в самой густой толпе.
Но можно ли будет удивляться, если в последнее время они, эти преданные ему солдаты революции, оказались в рядах войск, "защищавших" "товарища" Троцкого.
Времена меняются. А в наше исключительное время -- особенно быстро.
И так, Керенский приехал к нам в ореоле славы.
Встреча была торжественная, помпезная.
Быстрой нервной походкой прошёл он, окружённый матросами и солдатами, в зал бывших царских покоев вокзала.
Здесь целый ряд представителей общественных организаций и партий горячо приветствовали его, высказывали сожаление, что он только проездом здесь и не остаётся на более продолжительное время.
Тепло и приветно ответил он всем и закончил свою речь:
-- Поздравляю вас с новым Командующим Войсками, полковником Оберучевым.
Это было так неожиданно, что я сразу опешил.
Громким "Ура" ответили ему присутствующие, и мы оба оказались поднятыми на руки.
К счастью меня скоро спустили, но Александра Фёдоровича усадили в кресло и на руках понесли в вагон. По дороге толпа захотела его видеть, и его вынесли на крыльцо, где несколько тысяч народа ожидали хоть на мгновение своего революционного вождя.
Это был триумф. Торжество. Несмолкаемые крики раздавались в ответ на его приветные слова.
Я пошёл прямо в вагон Керенского, так как мне нужно было с ним поехать в ставку Юго-Западного фронта, а через несколько времени туда принесли в кресле Керенского.
Усталый и измученный оказался он в вагоне, и здесь только можно было почувствовать, как тяжела эта помпа, эта обязанность быть постоянно на людях, предметом всеобщего внимания и восторга.
На всех крупных станциях по пути в Каменец его ждала толпа и даже ночью, поздней ночью, кричала и требовала:
-- Керенского, Керенского!
Нужды нет, что он устал, что нужно ему отдохнуть, чтобы разумно, сознательно и спокойно делать большое государственное дело, вести корабль, вручённый ему народом.
Толпа собралась ночью, собралась в большом числе и требовала, чтобы Керенский вышел к ней и сказал пару слов.
И не всегда удавалось сопровождающим его убедить толпу, что он устал и нуждается в отдыхе.
Так доехали мы до Каменца, где генерал Брусилов со штабом встретил Керенского на вокзале.
Каменец-Подольск представлял в этот момент особый интерес. Здесь заседал фронтовой съезд и обсуждал вопросы момента.
В это время уже проникла на фронт большевистская пропаганда, и подводились идеологические предпосылки под животное чувство страха перед опасностью боя и усталости долгой войны.
На съезде участвовал и не без некоторого успеха нынешний верховный главнокомандующий прапорщик Крыленко.
Я знал его раньше. Я встретился с ним, "товарищем Абрамом", верным прислужником Ленина.
Он был тогда в Монтрё, в качестве политического эмигранта. С очень ограниченным кругозором, но твёрдо заученными шаблонами большевистского катехизиса, всё учение которого ограничивается двумя-тремя положениями, -- он не раз выступал оратором.
Помню в Монтрё, после прочитанного мною реферата на тему "Цивилизация и война", он выступил и долго и скучно доказывал необходимость немедленного прекращения войны (это было в сентябре 1914 года) и обращения штыков в другую сторону. Это был перифраз ленинских докладов.
Чем-то наивно-детским отдавала его речь и вспоминаю, что аудитория довольно быстро опустела.
Мне не раз приходилось потом беседовать с "товарищем Абрамом" по поводу, по меньшей мере, неэтичных поступков некоторых его партийных товарищей, живших в Лозанне.
Надо правду сказать, он конфузливо выслушивал мои сообщения, но искал всегда слова оправдания.
Скоро он исчез с горизонта.
Как прапорщик запаса он должен был явиться на родину для отбывания воинской повинности.
Не знаю, что сделал он в течение своей службы при царском правительстве и стремился ли он тогда повернуть штыки против капиталистов, но в данный момент я застал его на Съезде Юго-Западного фронта, и он своей проповедью против войны привлекал сердца многих делегатов Съезда, правда, далеко, не большинства.
Надо сказать, что Юго-Западный фронт был наименее обольшевиченным фронтом.
На этот съезд, под председательством унтер-офицера Дашинского, пришёл теперь Керенский с горячим словом привета и с ещё более горячим призывом к фронту и его бойцам сомкнуть ряды и стать на защиту родины и свободы.
Его горячая речь была встречена с энтузиазмом, и он покинул трибуну под гром аплодисментов почти всей аудитории, за весьма немногими исключениями, -- Крыленко и его соседи в ложе в том числе.
Уже после ухода Керенского, не имевшего возможности оставаться дольше, взял слово Крыленко.
Он сказал приблизительно следующее:
-- Мы, большевики, будем всё время бороться против войны, но если необходимость заставит, и нам прикажут перейти в наступление, мы пойдём. Я первый позову к наступлению, и если моя рота за мной не пойдёт, я пойду один и выполню свой долг.
Это было им сказано.
А теперь он сменил того, кто исполняя свой долг солдата и гражданина отверг мир и перемирие Троцкого, как накладывающее неизгладимое пятно на честь родной страны.
Таков "товарищ Абрам", на военной службе -- прапорщик Крыленко.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
