Услышав хорошо знакомый голос, Блезуа повернул голову и воскликнул:
– Господин д'Артаньян!.. Скорей бегите, отоприте ему ворота!
Человек восемь бросились к решетке и быстро, словно она была легкой, как перышко, отворили ее. Все низко поклонились д'Артаньяну, зная, что граф особенно ласково принимает этого друга, а такие вещи слуги всегда замечают.
– Ну, – начал д'Артаньян с любезной улыбкой, став на стремя, чтобы спрыгнуть с лошади, – где мой дорогой граф?
– Ах, сударь, какая неудача, – отвечал Блезуа, – и как будет досадно графу, когда он узнает, что вы приезжали! Граф, волею случая, уехал часа два тому назад.
Д'Артаньяна не смутило это известие.
– Хорошо, – сказал он, – я вижу, что ты все еще говоришь на самом чистом французском языке; ты дашь мне урок грамматики и красноречия, пока я буду ждать возвращения твоего господина.
– Это никак не выйдет, сударь, – возразил Блезуа. – Вам придется ждать слишком долго.
– Он не воротится сегодня?
– Ни завтра, ни послезавтра: граф отправился в далекое путешествие.
– Путешествие! – повторил д'Артаньян с удивлением. – Что за вздор ты мелешь?
– Это, сударь, сущая правда Граф поручил мне надзор за домом и прибавил: «Отвечай всем, что я поохал в Париж».
– А, он поехал в Париж! – воскликнул д'Артаньян. – Больше мне ничего не надо… С этого следовало начать, болтун!.. Он уехал часа два назад?..
– Так точно.
– Я быстро догоню его. Он один?
– Нет, сударь.
– Кто же с ним?
– Какой-то вельможа, которого я не знаю, да еще старик и наш Гримо.
– Они не могут мчаться так, как я… Прощай, я спешу.
– Не угодно ли вам, сударь, выслушать меня? – сказал Блезуа, удерживая лошадь за повод.
– Пожалуй, если ты бросишь свое краснобайство и будешь говорить побыстрее.
– Извольте, сударь. Мне кажется, что граф произнес слово Париж так, нарочно…
– Ого, – протянул д'Артаньян задумчиво.
– Да, сударь. Я уверен, что граф поехал не в Париж. Я готов в этом поклясться.
– Что заставляет тебя так думать?
– А вот что: господин Гримо всегда знает, куда направляется наш господин, и он обещал мне, в первый же раз, как они поедут в Париж, взять у меня немного денег, чтобы передать моей жене.
– Ах, вот что! У тебя есть жена?
– Со мною была жена, она местная, но господин нашел, что она слишком много болтает, и я отослал ее в Париж; иногда это стеснительно, но порою бывает даже приятно.
– Я понимаю, но договаривай, однако: значит, ты не думаешь, что граф уехал в Париж?
– Нет, сударь, ибо это означало бы, что Гримо но сдержал своего слова, нарушил клятву, а это невозможно.
– Это невозможно, – повторил д'Артаньян мечтательно, но с твердой уверенностью. – Хорошо, мой добрый Блезуа, благодарю тебя.
Блезуа поклонился.
– Слушай, Блезуа, ты знаешь, что я нелюбопытен…
Мне непременно нужно увидеться с твоим господином, не можешь ли ты… хотя бы (ты говоришь так хорошо), намекнуть. Скажи одно слово… Остальное я пойму, – Честью клянусь, сударь, не могу… Я решительно не знаю, куда поехал граф. Подслушивать у дверей я не привык, это у нас строго запрещено.
– Ах, мой друг, – отвечал д'Артаньян, – какое плохое начало для меня!
Знаешь ли ты, по крайней мере, когда граф воротится?
– Тоже не знаю.
– Вспомни, Блезуа, сделай усилие!
– Вы не верите моей искренности?.. Вы меня чувствительно обижаете!
– Черт бы побрал его позлащенный язык! – проворчал д'Артаньян. – Лучше бы встретить простого мужика, он сказал бы мне все, что нужно… Прощай!
– Имею честь, сударь, всенижайше вам кланяться.
«А, чтоб тебя! – подумал д'Артаньян. – Какой несносный болтун!»
Он в последний раз взглянул на красный дом, повернул лошадь и поехал с видом беззаботного человека.
Доехав до конца стены, скрытый от всех посторонних взоров, он тяжело вздохнул и сказал:
– Обсудим положение. Неужели Атос был дома? Кет. Все эти лентяи, стоявшие сложа руки посреди двора, бегали бы как сумасшедшие, если б хозяин мог видеть их. Атос путешествует?.. Это непостижимо. Он ужасно любит таинственность. Вообще не такой человек нужен мне. Мне нужен ум хитрый, терпеливый. Мой герой живет в Мелюне, в знакомом церковном доме. Сорок пять лье! Четыре с половиной дня! Ну что ж, погода прекрасная, и я свободен. Проглотим это пространство.
Он пустил лошадь рысью по дороге в Париж. Через четыре дня он приехал в Мелюн, как и задумал.
Д'Артаньян имел обыкновение ни у кого не спрашивать дороги. Он всегда полагался на свою проницательность, которая никогда его не обманывала, на свой тридцатилетний опыт и старую привычку читать по внешнему виду зданий и лицам людей.
В Мелюне д'Артаньян сразу разыскал церковный дом, красивое оштукатуренное здание из кирпича. Виноградные лозы вились вдоль труб, а на крыше виднелся высеченный из камня крест. Из залы, расположенной в нижнем этаже дома, доносился говор или, лучше сказать, гул голосов, похожий на писк птенцов, сидящих б гнезде под крылом матери. Один голос громко называл буквы азбуки. Другой, густой и певучий, бранил шалунов и поправлял ошибки учеников.
Д'Артаньян узнал этот голос. И так как окно было открыто, то он наклонился с лошади, раздвинул листья винограда и крикнул:
– Базен! Милый Базен, здравствуй!
Низенький толстяк, с плоским лицом, с коротко стриженными, – чтобы походить на тонзуру, – седыми волосами и в черной бархатной ермолке на голове, встал, услышав голос д'Артаньяна, впрочем, даже не встал, а, скорее, подпрыгнул, уронив табуретку. Ученики бросились поднимать ее, и между ними завязалась битва не хуже той, какую затеяли греки, чтобы отнять у троянцев тело Патрокла. Букварь и линейка тоже выпали из рук Базена.
– Вы здесь! – вскричал он. – Вы, господин д'Артаньян?!
– Да, это я. Где Арамис… то бишь шевалье д'Эрбле?.. Ах, опять ошибся! Где господин главный викарий?
– Сударь, – отвечал Базен с достоинством, – его преосвященство в своей епархии.
– Что такое? – сказал д'Артаньян. – Так он епископ?
– Откуда вы явились, что не знаете этого? – перебил Базен довольно непочтительно.
– Любезный Базен, мы, язычники, люди военные, знаем только, когда кого-нибудь производят в полковники, генералы или фельдмаршалы; но о епископах и папе, черт меня побери, вести до нас доходят только тогда, когда три четверти мира знает об этом!
– Шш! Шш! – сказал Базен, вытаращив глаза. – Не портите мне детей, которым я стараюсь внушить добрые нравы.
Дети действительно оглядывали д'Артаньяна и любовались его лошадью, длинной шпагой, шпорами и воинственным видом. Они особенно удивлялись его громкому голосу, и когда он произнес свое любимое словцо, вся школа закричала: «Черт побери! – со страшным хохотом, визгом и топаньем. Мушкетер усмехнулся, а старый учитель совсем потерял голову.
– Да замолчите ли вы, шалуны! – закричал он. – Ах, господин Д'Артаньян, вот вы приехали, и прощай мои добрые нравы!.. Как всегда, вместе с вами приходит беспорядок!.. Просто столпотворение вавилонское!.. Ах, такие несносные мальчишки!
Достопочтенный Базен стал раздавать направо и налево затрещины, от которых ученики его принялись кривить еще громче, только другими голосами.
– А где епархия Арамиса? – спросил Д'Артаньян.
– Его преосвященство Рене состоит епископом в Ванне.
– Кто выхлопотал ему это место?
– Наш сосед, господин суперинтендант финансов.
– Кто? Господин Фуке?
– Конечно, он.
– Так Арамис с ним в дружбе?
– Господин епископ каждое воскресенье говорил проповедь в капелле господина суперинтенданта в Во; и потом они вместе ходили на охоту.
– Вот как!
– И господин епископ часто работал над своими нотациями… то есть я хотел сказать – над своими проповедями, вместе с суперинтендантом.
– Так он стихами, что ли, проповедует, сей достойный епископ?
– Сударь, не шутите над религией, ради бога!
– Ладно, Базен, ладно. Так что Арамис в Ванне?
– В Ванне, в Бретани.
– Ты скрытен, Базен, это неправда.
– Но, сударь, ведь священнический дом пустует.
– Он прав, – промолвил Д'Артаньян, глядя на дом, вид которого говорил об отсутствии хозяина.
– Но монсеньер должен был написать вам о своем посвящении.
– А давно он посвящен?
– Уже месяц.
– Ну, так времени прошло немного. Я не мог еще понадобиться Арамису.
А почему ты не поехал с ним, Базен?
– Нельзя, сударь, у меня здесь дело.
– Азбука?
– И мои прихожане.
– Как! Ты исповедуешь, ты аббат?
– Почти. Таково мое призвание.
– А ты прошел предварительные ступени?
– О, – сказал Базен с апломбом, – теперь, когда мой господин назначен епископом, мне в этом нет надобности.
И он самодовольно потер руки.
«Решительно, – подумал д'Артаньян, – с этим человеком ничего не поделаешь».
– Вели дать мне поесть, Базен.
– С удовольствием, сударь.
– Цыпленка, бульон и бутылку вина.
