Бесчисленное множество глаз взирало на Ивана.
И он видел каждую пару, он впитывал в себя силу, веру, честь, мужество, благородство и чистоту, излучаемую ими. Он вбирал в грудь свою жар тысяч и тысяч сердец. Он проникался их мыслями и стремлениями, он горел их горениями, он мучился их муками и радовался их радостью. Они были с ним. И они были в нем. Все до единого, плоть от плоти, кровь от крови, отцы, деды, прадеды… все! Его глазами они, созданные! по Образу и Подобию, посланные в жизнь носителями Света, одухотворенные и обладающие свободой воли, его глазами видели они гибель мира! И ему отдавали они все, что имели сами в веках и тысячелетиях, чтобы спасти этот мир, пока жив еще он — один-единственный, последний из Великого Рода.
Иван стоял на вершине. И ждал. Ему мало было слов волхва и этих глаз. И тогда он поднял вверх руки, вскинул, ударяя друг о друга ладонями. И тут же взметнулся лес рук, копий, мечей, палиц, стягов, знамен — и оглушительный гром прокатился в поднебесьи.
Отныне он был Повелителем Воинства, Архонтом Великих Дружин Россов.
И все разом смолкло, исчезло, прозрачно-призрачными струями, мириадами струй возносясь к сияющему небу. И небо это бездонное посинело до густоты морской, почернело, нависло каменной беспросветной твердью и разразилось ответным раскатистым громом, и извергло ослепительную и чистую молнию. Она вошла в Ивана живительным Небесным Пламенем и вдохнула в его душу души его предков, пожелавших в тяжкий час быть с ним, Мечом Вседержителя.
А потом был дождь, был ливень. Водопады очищающих струй омывали тело и душу Ивана. Он сидел все там же, открытый всем ветрам и каждой хрустальной капле из Небес. Рядом сидел седой волхв. Но струи не касались его и грубые светлые одежды волхва оставались сухими.
Они молчали долго. А когда ливень стих и снова выглянуло чистое, ясное солнце, волхв спросил:
— Готов ли ты к последнему бою?
— Да! — ответил Иван.
Волхв печально улыбнулся. Встал. И взяв Ивана за руку, повел его вниз по склону, в сень густых дубрав и рощ. Тяжелая и сочная трава под ногами шуршала, приминалась и тут же вставала, тянулась к пробивающимся лучам. Снизу, из лесного полумрака веяло прохладой и самой жизнью. В вышине пели беззаботные птахи, и их пению вторили журчащие ручейки, сбегающие к подножию. Старый Мир был прекрасен, свеж и юн.
— Гордыня сильнее тебя, — неожиданно сказал волхв, не умеряя шага.
— Но почему? — удивился Иван. Он действительно был готов хоть сию минуту сразиться со всеми армадами зла. Сильнее его в Мироздании никого не было.
Волхв не ответил. Промолчал. И спросил сам:
— Что же вознамерен свершить ты, вернувшись назад?
Иван замялся. У него еще не было в голове четких планов, как он мог ответить… там станет видно, по обстоятельствам и свершения будут!
— Не знаешь, — заключил волхв. — А в тебя верят слишком многие, в тебя верит Он. Тебе нельзя ошибаться!
— Да, ты прав, — согласился Иван, — я еще не готов. Но почему ты не сказал мне об этом?
— Последнее слово всегда остается за тобою. Ты сам пришел сюда. И сам уйдешь. Ты решаешь.
Ивану припомнилось, как он днями и ночами висел в железных цепях, висел вниз головою — «дозревал». Он и здесь дозревает, но ведь так может длиться бесконечно, ибо совершенствованию нет пределов. А Земля гибнет.
— Тебя гнетет внешнее, — не открывая рта, произнес волхв.
— Ты боишься его, сдерживаешь себя, будто принял обет…
— Обет?
— Да, но ты должен научиться, отрешаясь ото всего, не рвать тонких нитей с верящими в тебя по ту сторону Осевого. Созерцая все миры и оставаясь отрешенным, не стань выше ближних своих!
Иван подошел к одинокой березе, раскинувшей зеленые волосы свои пред молодыми еще, нераздавшимися дубками. Прижался виском к холодной коре. Нет, он ни на минуту не забывал о них — об Алене, об их сыне, так и не ставшим родным — и как тот мог стать таковым, ведь Иван не видел его крохотным и сморщенным, лежащим в колыбельке, не провожал его в школу, не бродил с ним по лесам… он увидел его, взрослого, будто явившегося невесть откуда, да так, собственно, и было. И все равно он думал о них, беспокоился, откладывал на потом… Вот и пришел этот «потом».
Иван прикрыл глаза. Голубоватый, матово-бледный шар плыл по Пространству, и стаи звезд, будто опасаясь гиганта, огибали его, какое-то время скользили рядом, отставали… так казалось, звезды были, конечно же, далеко, равнодушные и холодные. А виделось так, потому что шар-звездолет шел с непостижимой, сверхсветовой скоростью. Иван не узнавал рисунка меняющихся созвездий, в этой дыре ему бывать еще не приходилось. Но главное, звездолет был цел, а значит, целы и они, вырвавшиеся из Пристанища. Для них не было выхода через шлюзы, через Осевое измерение, они пробивались к Земле своим путем, в открытую, напролом!
Семь хищных вытянутых уродин выскочили на пути шара внезапно, из подпространства. Это были межзвездные крейсера Системы, Иван сразу узнал их. И похолодел подобно стволу березы, к которой он прижимался. Уродины вынырнули на бешенной скорости, явно подстерегая добычу, не наперерез ей, а по ходу, и теперь они летели стаей гончих за бегущим огромным белым медведем. Уродины сжимали кольцо, не оставляя загнанной жертве пространства для маневра. Иван помнил очень хорошо эти хищные контуры, облепленные шарами ботов и грозными шипами. Когда-то давным-давно Второй Межзвездный вышвырнул за пределы Вселенной один такой крейсер… золотые деньки были, времена его торжества! Кто бы мог подумать, что все так обернется! Сейчас негуманоиды Системы господствовали во всех вселенных, они добивали остатки космофлотов Федерации, они разоряли станции, громили еще не разгромленные межгалактические города… и не было ни управы на них, ни защиты от них. Вот и теперь! На его глазах должно было свершиться страшное.
Иван распорол всепроникающим взглядом своим обшивку шара-звездолета, прожег переборки… и увидел зал со сводчатыми, сферическими потолками, увидел белесый туман, вздымающийся кверху… и два легких полупрозрачных кресла, удерживаемых этим «туманом». Алена и его сын, сбросивший с себя заклятье, полулежали в этих самых креслах. Глаза их были закрыты, но лица спокойны — в них не было и тени тревоги. Они оба были полными властелинами мерцающего шара. И они несомненно все видели, осознавали и управляли звездолетом — это Иван понял сразу. Он даже вздохнул с облегчением, появилась тень надежды. Он приблизил всемогущим взором своим их лица, всмотрелся: у сына чуть подрагивала верхняя губа, и казался он сейчас совсем мальчишкой — наивным и не заглядывающим далеко в будущее, лицо Алены было прекрасным и живым, Иван даже изумился, с ее лица спал этот привычный уже налет непробужденности, ушла тень «спящей красавицы», теперь никакой бес-искуситель не посмел бы ее назвать «мертвой», как это позволял себе подлый Авварон. Все хорошо! И слава Богу! Иван припал к ее губам и не ощутил прикосновения, но почувствовал тепло… Нет, так нельзя, он совсем раскис!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
