Кедровая сосна — дерево высокомерное. Не только потому, что ростом велика, раскидиста и могуча, не потому, что долго живет, столетия простоит и вечно будет зеленой. Кормит всех эта сосна — вот чем она горда больше всего на свете. Белкам она сыплет орешки из крупных, увесистых шишек. Полосатые бурундуки, звонко посвистывая, подбирают кедровые орешки, а перед ненастьем покрикивают, оповещая таежный народ:
— Бурун-буран!.. Буран будет!..
Слышится дремлющей птице пронзительный бурундучий окрик. Раскроет глаза — в темноте только смутно белеет березовый ствол. Вдалеке перекликаются гуси, сами себя баюкают.
Снова погрузилась птица в сон, и видится ей кедровый лес. Бесценные, сытные орешки вызревали в тяжелых шишках, а как просто было добыть их, имея такой длинный заостренный клюв.
Эх вы, сосны, кедровые сосны — заважничали, занеслись (с каждым может такое случиться). Решили: прочно держат нас глубокие корни, можно и солнышком пренебречь. Обойдемся без солнца — вот что они вздумали. Хватит с нас и воды, что поит наши корни.
И давай гудеть — им, дескать, и ветра не нужно. Они и сами горазды кивать вершинами, ветвями раскачивать. Чего доброго, без ветра они еще пышнее, еще выше станут.
Не следовало, ох не следовало так гудеть.
Ветер дул, но не так, как привычно было кедровому лесу. Солнце светило, но не старалось, чтобы сосны взлелеяли в шишках зерна будущих деревьев.
И остались кедровые шишки без плодов. Никому не нужные. Закивали вершинами, закланялись солнцу гордые сосны. Всей тайгой, всем бескрайним зеленым морем качались и кланялись, молили о солнечной милости. А ветер разгулялся, пошел завывать, как прежде, солнце собралось в осеннюю дорогу. Не время, не время… До весны, прощайте! Солнце уронило последний луч.
Гулко стукались пустые шишки.
Свистали бурундуки. Суетились беспокойные белки. Нет кедровых орешков. Рябая птаха тоже в тревоге качала головой. Ничего не могла надумать.
Как-то довелось ей слушать сказку. То ли орлы рассказали, то ли филины, мудрые и старые. Будто бы есть на свете края, дальние страны, там, куда солнце заходит. Достигнешь — увидишь, как оно по вечерам опускается за горами. Перелетишь через горы — на равнинах плавятся и гаснут закаты. Тогда дальше лети, нагоняй солнце. И окажешься в стране, где звенят на ветках золотые орешки. А ядра у них — с птичью голову. Такая страна есть на свете.
И пустилась птица в дорогу. Она полетела не одна. Другие рябые ее сестрицы тоже спешили в ту сторону, где заходит солнце. За орехами. Теми, у которых ядрышки с птичью голову.
Долог путь, долог полет. Крылья не ахти какие, а все же крылья.
Вот и орехи. Правда, не золотые. Листья — зеленые, мягкие. Орехи — крепкие, белые. И ядра в них не с птичью голову, а пожалуй, со скромный камушек, мелкую гальку. Но и это ядрышко не достанешь. Слабоват клюв у гостьи, нипочем не пробить крепкую скорлупу. Разве что оборвать с ветки и запрятать в мох.
Видит птица, что и тут проживают ее родичи. Тоже рябые. И разговаривают похоже.
— Керр… Керрр…
Сядут на вершину дерева и говорят свое «керр…». Только клюв у них толстый и крепкий. Мигом раскалывают орешек.
Все дальше уносится рябая птица, ищет золотые орехи.
А куда лететь, если впереди море. Не зеленое море тайги, а самое настоящее, синее. И ходят по нему, ревут, пеной вскидываются хмурые волны.
Прикорнула птица. Видит сны на белой березе.
Все отчетливей белеет березовый ствол. Наступает утро, спешит за своим гонцом — предрассветным сумраком.
— Керрр…
Очнулась рябая птица. Вспорхнула с ветки. Подалась в южную сторону, где солнце в полдень выше всего стоит.
Шлепает ленивая волна залива, шуршит тростниками легкий ветер. Нынче занимается такое погожее осеннее утро, что можно подумать, будто возвращается лето. Если бы не желтые листья у берез. Если бы не пестрая бабочка, убаюканная заморозком на сухом стебельке.
Хлопнула дверь, во двор выскочил босоногий мальчуган. Ой ты! Хоть обе ноги подожми! Не роса на траве, а иней!
— Пап, ты кого видишь в бинокль?
— Птицы улетают, сынок.
— А они вернутся?
— Вернутся…
Человеку в бинокль отлично видно, как проносятся стаи диких голубей. Каждое утро он видит, как улетают птицы.
— Папа, а как птицы находят дорогу?
— Находят, сынок, когда видят знакомую звезду. Или свою реку.
Человек наклонился — в ботинок попала колючка. Достает ее, пригнувшись. Шасть — о спину ударилась птица. Летела низко и наткнулась на преграду.
Человек шевельнулся, птица шарахнулась прочь. Мальчуган от изумления рот раскрыл. А птица уже на другом конце двора, сидит на крыше собачьей конуры.
Пес Тунтик услышал у себя над головой поскребывание, какую-то возню и выглянул из будки. Смотрит на птицу, а она, рябая, невиданная, на пса уставилась… В диковинку ей такое существо.
— Папа!
— Сибирская кедровка, брат. Бывает, что и к нам залетают. Когда кедровые орешки слабо родятся. Наши, местные кедровки, лущат орешки, клювы у них сильные, наши и человека с пеньком не спутают, собака им знакома… А эта — дикая. Пришлая. Не обжилась в наших краях, ничего не знает.
— А найдет она дорогу назад?
— Где ей найти! Сколько их ни прилетает, обратно ни одна не возвращается. Тут им и по звездам не разобраться. И реки чужие… Охота была странствовать, не зная дороги!
Летит птица, звездами испещренная. Все дальше. Мчится наугад, не ищет пути. И не знает, что не возвращаются рябые птахи, искательницы золотых орехов величиной с птичью голову…
Октябрь. День, когда и мне захотелось полететь…
У каждой осени бывают особенные дни. Солнечные, мягкие, по-летнему ласковые. Неизвестно, сколько их будет и когда нагрянет непогода, начнет сеяться дождик, обильно посыплются с деревьев листья.
Безоблачно небо, на море штиль, ни морщинки на ровной глади залива. Ясность разлита над далеким противоположным берегом. В бескрайней осенней прозрачности летают белые паутинки. Над полями, над лесами, над зажелтевшей землей серебрятся тонкие шелковинки…
Чудесные стоят деньки, но птицы знают, что это — осень, и продолжают кочевать.
Не все дожидаются осени. Некоторые покидают наши места еще летом. Первые стайки скворцов-странников можно видеть на пойменных лугах близ залива в июне. Едва выведут птенцов из гнезд, уже собираются в дорогу. В этих ранних стайках очень много молоди. Наши окольцованные скворцы в июле попадались на севере Германии, в Дании, Голландии. Но даже поздней осенью, чуть ли не в ноябре, встречаются в наших краях скворцы. Так рано начинается и так долго тянется их перелет. Вот и нынче стайки скворцов кочуют по лугам. А в такие погожие дни скворцы, устроившись где-нибудь на ветке, могут и голос попробовать. Другие птицы пускаются в путь куда более дружно. Соловьи готовятся к странствию в теплые края еще в августе. И к середине месяца их у нас уже не найти. Точно так же, в августе, в один день вдруг взяли и исчезли все стрижи, которые носились и верещали у нас все лето.
