Тем более что кроме наличия чувствительных ушей и зорких глаз во всем остальном комиссары демонстрировали вопиющую безграмотность. В акте о приеме дел Главного управления политической пропаганды новым его начальником осенью 1940 года отмечалось: общеобразовательный уровень политсостава низок: лишь 6,2% имеет высшее образование, а 71,5 ― ниже среднего. Это был еще один комплект бдящих с лупами в руках, в военном деле понимавших меньше, чем комиссары Гражданской войны.
Была разгромлена военная разведка ― гнездо шпионов. За 1937―1938 годы там арестовали 182 человека. Начальник политотдела этого управления Ильичев доносил Л.З. Мехлису:
«Вам известно о том, что, по существу, разведки у нас нет… Нет военных атташе в Америке, Японии, Англии, Франции, Италии, Чехословакии, Германии, Финляндии, Иране, Турции, т. е. почти во всех главнейших странах».
В конце концов уничтожили всех лиц, занимавших пост руководителя советской военной разведки с марта 1924 по июль 1940 года. Последним предвоенным начальником Разведупра стал профессиональный комиссар Ф.И. Голиков (1900―1980). Именно он 20 марта 1941 года докладывал Сталину, что
«наиболее возможным сроком начала военных действий против СССР являться будет момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, быть может, германской разведки».
Свернули и полностью развалили всю работу, проделанную по подготовке партизанской войны. Во–первых, воевать все равно собирались на чужой территории, а своей земли «вершка не отдадим». Во–вторых, и это главное, в людях, обладавших специфическими навыками диверсионно–подрывной деятельности, Сталин видел не защитников страны, а угрозу установленному им режиму.
Чекисты, распутывая клубок военного заговора, «неопровержимо» доказали: изменники Уборевич и Якир проводили в своих округах тренировки подрывников и минирование важных объектов по заданию немцев, уготавливая поражение Красной Армии в грядущем конфликте. Указания командармы получали от командующего Берлинским военным округом (?) генерала фон Рундштедта. Потому оперативно были репрессированы работники Генштаба, НКВД, секретари обкомов, занимавшиеся подготовкой к «малой войне», командиры Красной Армии, прошедшие специальную подготовку. Уничтожили сеть партизанских школ вместе с их руководителями и обучаемыми, расформировали партизанские отряды и группы. Большинство «красных партизан» арестовали как бандитов, готовивших тайные базы для иностранных интервентов. Уцелели немногие.
«Все заблаговременно подготовленные на случай войны базы и партизанские отряды ликвидированы, кадры партизан уничтожены, а всякого, кто имел отношение к этому делу,
― вспоминал профессиональный диверсант И.Г. Старинов, ―
рассматривали как врага народа или пособника врага народа».
В итоге, когда грянуло, с развертыванием партизанской борьбы запоздали на год, да и это было сплошной импровизацией, несравнимой с упущенными, уничтоженными собственными руками возможностями. И руководили «малой войной» верные, но мало смыслящие в ней товарищи, вроде Пономаренко, Ворошилова или Жукова (Георгий Константинович, видимо, вспоминая молодость и личный опыт подавления антоновского мятежа, в инструкции партизанам рекомендовал при занятии населенных пунктов первым делом выставлять дозоры и брать заложников из числа местного населения).
Аресты военачальников высокого ранга влекли за собой цепную реакцию террора по отношению к подчиненным им сотрудникам, ликвидацию курируемых ими «вредительских» направлений в военной науке, в создании новых видов вооружений, изъятию «вредительских» учебников, наставлений и теоретических работ. Были расформированы механизированные корпуса.
Репрессии в вооруженных силах преследовали ту же цель, что и репрессии в партии: накануне «решительного боя» создать послушный и преданный Сталину механизм, сделав комсостав послушной марионеткой в руках политического руководства. Из армии убирали военачальников с амбициями, колеблющихся, думающих, непонятных, а значит, вызывающих сомнения. Полководческий талант или, наоборот, военная бездарность роли не играли. Что, конечно, не способствовало развитию широты мышления у новых выдвиженцев. Но как раз этого от них и не требовалось. Сталину нужна была только абсолютная покорность, свою армию он представлял как многомиллионную, послушную единой воле, механизированную орду во главе с не рассуждающими, слепо преданными «сталинскими полководцами».
Адмирал Н.Г. Кузнецов писал:
«Сталин решал, остальным предоставлялось действовать в соответствии с этим… Люди, приученные не действовать самостоятельно, а лишь ждать распоряжений и указаний свыше, чтобы не задумываясь выполнять их, принесут мало пользы, если наступит суровый час. Боязнь наказания и безответственность живут рядом друг с другом. Работа военного аппарата идет не планомерно, а словно спазматически, рывками. Выполнили одно распоряжение ― и ждут следующего. А если оно не поступит вовремя?»
Репрессии имели и внешнеполитические последствия. Любому стороннему наблюдателю было ясно, что массовое уничтожение командного состава Красной Армии не может не нанести ущерба ее боеспособности.
Потенциальные союзники в очередной раз задумались над вопросом, стоит ли вообще иметь с Советами дело. Как можно доверять правительству, члены которого организуют диверсии, крушения поездов, политические убийства или готовят поражение собственной армии в будущем конфликте с «иностранными агрессорами»? Нарком связи взрывает шахты. Нарком земледелия «искусственно распространяет эпизоотии», губит скот и портит урожаи. В Наркомате обороны служат сплошь шпионы и заговорщики. И даже начальник пионерского лагеря «Артек» вкупе с главным пионервожатым умышляют грандиозную саперно–диверсионную операцию по обрушению горы Аюдаг на голову любующегося красотами Крыма товарища Молотова. Что–то совсем несусветное замышляла против членов Политбюро преступная организация гомосексуалистов, свившая гнездо под крышей Наркомата иностранных дел.
Весной 1937 года в Париже готовилось решение о переговорах с СССР на уровне Генеральных штабов. Однако после первых арестов в высшем советском военном руководстве подполковник Л. Симон, французский военный атташе в Москве, в отчете от 14 июня рекомендовал не торопить события:
«При таком положении дел представляется благоразумным, прежде чем приступать к военным переговорам, дож даться появления в СССР признаков определенного внутреннего успокоения… Если же официальные объяснения не соответствуют действительности, то какова цена режиму, который стремится уничтожить энергичных и сведущих людей, служивших ему почти двадцать лет…
Конечно, хотелось бы, чтобы казнь восьми военных деятелей оправдывалась серьезными мотивами, однако история большевистского режима позволяет полагать, что истинные мотивы были, несомненно, менее серьезны, чем можно вообразить. В самом деле, не следует забывать, что в России человеческая жизнь никогда не имела большой ценности. Сами слова не имеют того смысла, который им придается в Западной Ев ропе. Так обстоит дело со словами «свобода» и «демократия», которые здесь произносят скорее из хитрости и которые не соответствуют идее, вкладываемой в них нами.
…уже сейчас г–н Сталин выглядит деятелем, который при необходимости может проводить оппортунистическую политику и прекрасно умеет присваивать себе концепции своих уничтоженных противников. Поэтому так трудно предвидеть ориентацию, которую он изберет и которая, вполне вероятно, пока известна лишь ему самому».
В Париже с анализом Симона согласились и решили повременить с налаживанием военных контактов с непредсказуемым партнером.
Новый атташе генерал Огюст–Антуан Паласе лишь утвердил французское руководство во мнении, что в случае войны с Германией от Советского Союза не приходится ожидать существенной военной помощи. В конце июня 1938 года Паласе писал:
«1) Красная Армия, вероятно, более не располагает командирами высокого ранга, которые бы участвовали в мировой войне иначе как в качестве солдат или унтер–офицеров.
2) Разработанная Тухачевским и его окружением военная доктрина, которую наставления и инструкции объявили вредительской и отменили, более не существует.
3) Уровень военной и общей культуры кадров, который и ранее был весьма низок, особенно упал вследствие того, что высшие командные посты были переданы офицерам, быстро выдвинутым на командование корпусом или армией, разом перепрыгнувшим несколько ступеней и выбранным либо из молодежи, чья подготовка оставляет желать лучшего и чьи интеллектуальные качества исключали критичную или неконформистскую позицию, либо из среды военных, не представляющих ценности, оказавшихся на виду в Гражданскую войну и впоследствии отодвинутыми, что позволило им избежать всякого контакта с «врагами народа». В нынешних условиях выдвижение в Красной Армии представляет своего рода диплом о некомпетентности.
