В отношении деятелей римско-католической церкви к Корану и исламу не раз проявлялись немалые колебания. Политические соображения порой заслоняли теологические постулаты, оттесняли на задний план даже обличительно-миссионерские задачи. Беспокоила, естественно, угрожающая близость держав, где ислам стал государственным вероучением. Вспомним обстановку: на юго-западе — Испания, Кордовский халифат, удельные правители (мулюк ат-тава'иф) XI–XII веков, в Средиземноморье — все государства Магриба, Северной Африки, многочисленные пиратские базы (впрочем, не только мусульман, но и христиан), а с образованием Османской империи да еще с падением не только Иерусалимского королевства, но позднее и Константинополя, продвижением турок на Балканы и в Центральную Европу, взятием ими Боснии и Герцеговины создалась прямая угроза не только Греции, но и Италии, территориям папы римского. И действительно, войска османского султана Мехмеда II в 1480 году предприняли завоевание Южной Италии. Турецкий флот пересек пролив Отранто и взял одноименный город, где вырезал почти все мужское население: "12 тыс. из 22 тыс. жителей… 800 человек, отказавшихся принять ислам, были казнены, около 8 тыс. жителей из оставшихся в живых было угнано в рабство"[144]. Наступил момент, когда вступления турок ожидали не только в Риме, но и в Париже…
За пять лет до захвата турками Отранто в Тревизо было опубликовано обширное письмо-эпистола папы римского Пия II (1458–1464, в миру Энеа Сильвио Пикколомини), сочиненное им на латинском языке еще в начале 60-х годов XV века, менее чем через десять лет после падения Константинополя.
Известно, что Пий II был в числе тех, кто мечтал об организации шестого крестового похода. Он и "умер в 1464 г. на пути в Анкону, куда… направлялся, чтобы благословить крестовый поход, который так и не был собран"[145].
Эпистола Пия II показывает, как политические интересы главы католической церкви заслоняли и оттесняли на задний план "великие таинства" церкви, которую он незадолго до этого возглавил. Эта эпистола трудно согласуется с утверждением современного английского византиниста о том, что Пий II, "наверное, вполне искренно сокрушался" по поводу того, что "всякий раз, когда дело доходило до конкретных действий, Запад оставался пассивным"[146]. Документ свидетельствует о лицемерии и язвительности папы. "Достаточно одной малой вещи, — писал наместник апостола Петра султану Мехмеду II аль-Фатиху, — чтобы ты сделался могущественнейшим из всех живущих. Что за малая вещь? спросишь ты. Ах, она у тебя под рукою, и найти ее нетрудно, и искать далеко не надо, и во всякой местности она имеется: это — немножечко воды для крещения, aquae раuxillum, quo baptizeris! Согласись на нее и мы тебя именуем императором греческим и всего Востока"[147].
Трудно сказать, дошла ли эта эпистола Пия II до Мехмеда II, но издавалась она не раз, в том числе в третьем приложении к латинскому переводу Корана, вышедшему в Базеле в 1543 году в книге "Machumetis Saracenorum principis uita ас doctrina omnis… et Alcoranum dicitur…".
Сколь далеки были слова главы церкви от дум и чаяний мирян-католиков, можно судить по тому, что когда Мехмед II вскоре (1481) умер, "отравленный лечащим его врачом по поручению собственного сына Баязида (Баязида II)"[148], то весть о его смерти вызвала в католических кругах ликование. Те, кто ожидал близкого нашествия Мехмеда II не только на Рим, но и на Париж, приветствовали его кончину "благодарственными обеднями, молитвами, торжественными речами. На острове Родосе, где недавнее нашествие султанского флота слишком помнилось… вице-канцлер рыцарей-иоаннитов на общем собрании ордена высказал сомнение, чтобы "такой преступный, такой зловонный, такой свирепый труп", как Мехмеда II, мог быть принят землею; недавно все слышали землетрясение, — ну, это и значит, что земля разверзлась и труп султана провалился прямо в глубину преисподней, к чертям на вечную муку"[149]. Другой могла быть реакция на эту смерть в среде православных греков, которые имели возможность сравнить "иго латинское и иго турецкое". Ибо не прошло и трех десятилетий, как эти люди, "…народ в своем отвращении к насильно навязываемому папизму кричал: "Лучше туркам достаться, чем франкам!" Причины этого были существенными: "поборы, налоги и подати, требуемые с греков в турецкой державе, были меньше, чем у греков, живших рядом под властью эксплуататоров-венецианцев или иных франков"[150].
Издание названного выше латинского перевода Корана, напечатанного Т. Библиандром в 1543 году в Швейцарии, в Базеле, положило начало переводам "слова Аллаха" в Европе. Однако история этого издания была весьма длительной. Она началась в XII веке, когда аббат известного своими реформами Клюнийского монастыря в Бургундии (Франция) Петр Достопочтенный, приятель проповедника второго крестового похода Бернара Клервоского, побывав в 1141–1143 годах в Испании, нашел трех изучивших арабский язык астрологов, которые по его заказу перевели с арабского на латинский язык Коран и еще две рукописи о пророке Мухаммеде и споре мусульманина с христианином. Главным среди переводчиков был обыспанившийся англичанин Роберт Ретинский (R. Retenensis), вскоре ставший архидиаконом одной из церквей.
Однако в описанных выше условиях, и учитывая весьма большие вольности, допущенные в этом переводе Корана, он был предан папской проскрипции — публичному осуждению. Вместе с тем необходимость в изучении Корана оставалась большой, и поэтому в 1560 году последовало новое издание этой книги, напечатанной снова в Швейцарии, но на этот раз в Цюрихе (Tiguri). Не изменили отношения к этой книге, а, возможно, наоборот, даже осложнили его со стороны папства предпосланные изданию предисловия идеологов Реформации в Европе Мартина Лютера (1483–1546) и его сподвижника Филиппа Меланхтона (1497–1560), а также приписка, сделанная в конце перевода[151].
Однако, сколь бы сильными ни оставались пережитки феодальной эпохи, в странах Запада и Востока к этому времени все более укреплялись ростки нового. "С падением Константинополя неразрывно связан конец средневековья"[152], - писал Ф. Энгельс. На Руси примерно в это же время, в 1480 году, было окончательно покончено с монголо-татарским игом. Наперекор феодальным усобицам, фанатизму, розни и нетерпимости к людям иной веры, разжигавшейся ретроградами, ширились торговые и культурные связи между народами. Написанное в одной стране все чаще получало отклик в других странах, более стойкими становились культурные связи, проявлявшиеся в схожих стилистических чертах искусства, архитектуры. В ряде стран Западной и Центральной Европы XV–XVI веков — это эпоха Возрождения (в Италии начавшаяся еще раньше, в XIV веке); одновременно это и эпоха великих географических открытий, способствовавших утверждению идеи шарообразности Земли. В это же время и на Востоке, и на Западе рушатся многие задерживавшие развитие человечества ретроградные представления.
Прокладывавшие себе путь требования Нового времени то и дело сталкивались со стремлением духовной и светской реакции удержать человечество во власти глухой ночи средневековья.
Истина, однако, всегда конкретна. О том, сколь расширился кругозор людей, свидетельствуют труды того времени, даже созданные в весьма сложных условиях. Примером может служить творчество мавра аль-Хасана ибн Мухаммеда аль-Ваззана аз-Заййати аль-Фаси, получившего в Европе широкую известность под именем Льва Африканского, автора обширного "Описания Африки и достопримечательностей, которые в ней есть". Этот труд, впервые изданный в Венеции в 1550 году, и в наш век публикуется на разных языках немалыми тиражами. Сравнительно недавно вышел его первый русский перевод[153].
Лев Африканский, полагают, родился в 1489 году в Гранаде (Испания). В раннем детстве, когда объединенные силы католических Кастилии и Арагона в ходе реконкисты разгромили Гранадский эмират и изгнали его мусульманское население, он вместе с родителями оказался в Марокко. Здесь, окончив медресе в Маракеше, он начал многотрудную жизнь, связанную с дальними, полными опасностей путешествиями, в ходе одного из которых попал в плен к корсарам из христиан и был ими подарен римскому папе Льву Х Медичи. Тот, оценив познания пленника, ведшего в своих поездках обширный дневник на арабском языке, окрестил его в Риме в 1520 году. При этом папа дал ему свое имя — Лев Джованни. Вскоре Лев Африканский стал преподавать в Болонье арабский язык и, изучив итальянский, написал на нем несколько трудов, в том числе названное "Описание Африки". Завершив задуманное, он около 1528 года вернулся в Тунис, в Африку, где его след теряется. По мнению переводчика и исследователя "Описания Африки" В.В. Матвеева, "следует полагать, что, возвратившись в Африку, он вновь вернулся к исламу, так как ислам позволяет в исключительных условиях (выполняя требование "осторожности", "спасения" — такыйя. — Л.К.) отказываться от своей веры и возвращаться к ней при наступлении возможности"[154].
