— Боже правый! — ахнул Хельмут. — Но тогда… Прости, но как же ты, в таком случае, влез в ссору с ляхами на том постоялом дворе? Ты же мог погибнуть и провалить такое важное дело!
Алая краска залила не только щеки Михаила, но все его лицо и даже шею. Он резко поднялся, шагнул было к своему товарищу, однако тотчас весь сник и опустил голову.
— Я и сам каялся в этом, и пожалел почти тотчас! Не знаю, что со мной поделалось… Взял, да и пересел бы от очага, как они требовали. Но, видно, бес не дремал и толкнул меня на ссору. Я, правда, надеялся, что они отстанут, либо что я сумею уйти от них. Но не выручи ты меня…
— Ладно, ладно! — сверкнув своей замечательной улыбкой, добродушно прервал его Шнелль. — Зато мы с тобой смогли познакомиться. Значит, Бог разрешил тебе поддаться гордыне, чтобы дать надежного товарища. Ведь ты нанял меня, чтобы я помог именно в этом деле, да?
— Да, — обезоруженный этими словами и еще более — улыбкой немца, кивнул Михайло. — Только «нанял» я бы не говорил. Да, я позвал тебя в ополчение князя Пожарского и, думаю, ты будешь там очень полезен. Но пока что прошу помочь в моей затее, и здесь именно прошу. Потому что это невероятно опасно, и тут рядом должен быть не наемник, а друг.
— Раз так, то возьми обратно! — немец отцепил от пояса и со звоном кинул на крышку сундука небольшой кошель, который днем раньше ему вручил Шейн. — Когда сделаем дело, я возьму твои деньги и буду считать, что нанялся в ваше ополчение. Бесплатно я еще никому не служил, да и не собираюсь. Но, видит Бог, с друзей я денег не беру! Я пойду с тобой, воевода, и, думаю, докажу, что германцы не трусливее вас, русских. Рассказывай свой замысел.
Глава 7. Тайничная башня
Москва-река была плотно укрыта льдом и снегом, но среди чистой белизны тут и там чернели проруби. Кто брал из них воду, а по большей части — как москвичи, так и казаки атамана Заруцкого, а в последнее время и поляки — пытались ловить рыбу, чтобы как-то скрасить скудость еды. Рыба в эту зиму, слава Богу, ловилась неплохо, хотя, само собой, на всех ее не хватало, у многих по несколько дней вообще не бывало улова.
Мальчик-подросток лет тринадцати, во взрослом тулупе, болтавшемся на тощем теле, будто корзина на жерди, стоял на коленях возле лунки, что есть силы прижимая ко льду довольно крупную плотвицу. Он только что поймал ее на самую обыкновенную удочку.
— Моя! — испуганно крикнул парнишка, когда на него упала тень и, подняв голову, он увидал двоих неслышно подошедших мужчин.
— Да не отберем мы твою рыбу! — успокоил его Михаил. — А я тебе еще и пятак дам, если одно дело для нас сделаешь.
— Дай! — обрадовался мальчуган. — А что за дело?
Он деловито запихал рыбешку в холщовый мешок и поднялся на ноги.
— Вон, башню над рекой видишь? — указал ему Шейн.
— Знаешь, что за башня?
— Как не знать-то? — обиделся маленький рыболов. — Я ж тутошний. Тайничной прозывается. Колодезь там.
— Правильно. Так вот, надо будет туда подойти, еще одну лунку выдолбить и часа два там порыбачить.
Мальчик презрительно махнул рукой:
— Чего там рыбачить? Там ляхи уж все выловили да сожрали! Туда рыба и не плывет уже…
И тут же он не без опаски покосился на Хельмута, только что приметив под его шубой голубой польский жупан, а на голове магерку.
— Я говорю, то есть, что они ж там тоже ныне голодные: сказывают, половину их обозов разбойники отымают.
— Не голодные они! — сердито возразил Шнелль. — Пока что им есть, что воровать и у кого. Как тебя зовут?
— Митюхой.
— Вот что, Митюха, — вновь заговорил Михаил. — Может, ты там ничего и не поймаешь, но не для того тебя и посылаем. Просто нам нужно знать, дежурят ли на берегу, возле башни ляхи, и сколько караульных на самой башне. Понял? Любопытные мы.
Митя широко улыбнулся, сдвинув на затылок старую баранью шапку, и обнаружилось, что лицо у него сплошь в веселых огненных веснушках.
— Давай пятачок, дяденька, и я тебе прямо сейчас все обскажу. Я ж тута не первый день рыбачу. Меня уж и гоняли не раз — вона, вчера едва зуб не выколотили — потому как тут иной раз чего-то и поймаешь… А когда не ловится, я просто сижу да гляжу на Кремль. И чего там ляхи делают, не раз видел.
Шейн вложил в руку мальчика монету.
— Ну?
— Они, — деловито принялся говорить Митя, — к берегу, почитай, совсем не спускаются. Там ведь ворот-то нету, так чего ее снаружи оборонять? А по верху ходят. Летом да осенью каждый час ходили — с саблями, да с этими ихними пиками, как они?..
— Дарды?
— Во! Ну а зимой, как мороз приударил, так реже стали ходить: часа три, бывает, не видать. Да и чего им бояться — сейчас-то вроде не нападают на них. А вы что, хотите их из Кремля прогнать?
— Хотим! — серьезно подтвердил догадку мальчика Хельмут. — Вот возьмем, вдвоем их всех и выгоним!
— Ладно вам смеяться! — обиделся Митя. — Я думал, может, вы из Нижнего, от князя Дмитрия?
— Ты со своим языком себе зла не наживи! — серьезно поглядев в веснушчатое лицо парнишки, посоветовал Михайло. — Какой тебе Нижний? Какой князь Дмитрий? Здешние мы. Просто любопытство одолело. На вот тебе еще пятачок, иди домой греться.
Митюха радостно спрятал добычу за отворот рукава и, вняв совету Шейна, тут же пропал с глаз. В конце концов, он имел право считать этот день очень удачным: во-первых поймал рыбу, обеспечив себе, матери и деду с бабкой отличную похлебку. А во-вторых — на два пятака можно будет купить краюшку отрубного хлеба либо целый кузовок репы, значит, и назавтра еды будет вдоволь!
— Почему башня так называется — Тайничная? — спросил, между тем, Хельмут. — Это из-за колодца, да?
— Именно из-за него, — кивнул воевода. — С незапамятных времен в наших крепостях устраивают такие тайники. В башне, что ближе всего к реке либо к озеру, роют колодец, так рассчитывая, чтобы в нем всегда была вода. При любой осаде защитники города не умрут от жажды[37]. Но есть у этой башни и еще одна тайна, о которой, возможно, кроме меня, никто теперь и не знает. Я случайно это нашел.
— Что это? — не понял немец. — Что ж ты загадками говоришь? Объясни.
Они почти пересекли реку и неторопливо шли вдоль нависающих над ними высоких стен Кремля, делая вид, что просто прогуливаются.
— Еще в детстве я хорошо умел плавать и нырять, — Михаил шел, внимательно осматривая берег, будто выискивал на нем какое-то определенное место. — У дяди моего Николы был сокольничий — дядя соколиную охоту любил. А у того сокольничего — два сына, Матвей и Ерёмка. Вот я с ними-то и бегал на Москву-реку — плавать и раков ловить. Их под этим вот берегом всегда было много. И однажды я приметил рака, ну просто огромного! Грех было не поймать. А он — шасть под берег! Я — тоже туда. Течение меня так и поволокло, прямо заталкивать стало под береговой выступ. Мне бы испугаться, да назад, но у меня, понимаешь ли, дурной нрав: бояться я почти и вовсе не умею.
— Это я приметил! — усмехнулся Хельмут.
— И вместо того, чтобы поскорее вынырнуть, я полез еще глубже, — продолжал Михайло. — И вдруг мой рак куда-то пропал, а я словно бы провалился в омут — подо мной оказалась глубокая яма. Чувствую — тянет меня туда течением, и все тут! Начни я барахтаться и сопротивляться, верно, потонул бы: воздуха-то в груди уж почти и не оставалось. Но я, опять же, поплыл вперед. Плыл долго, уже почти задохнулся, как вдруг надо мною показался слабый свет, и я вынырнул. И угадай, где же?
— Угадать нетрудно! — по лицу Хельмута было видно, что ему становится все интереснее. — Думаю, ты оказался в колодце Тайничной башни.
— Именно там! Сперва ничего не понял: колодец глубокий, вверху только-только свет видать, да видно, что вверху лестница начинается, и кругом — стены сырые, такие же, как колодезные, шире только. А на стенке колодца оказались железные скобы. Старые, иных уж и не было — выпали от времени. Я выкарабкался, поднялся по лестнице и, выглянув в бойницу, понял, куда забрался. А тут — шаги, стрельцы идут, охрана. Что мне оставалось делать? Я ведь не знал даже, не открыл ли себе во вред какой-то важной тайны. Мне было тогда десять годов, но рассказов о тайниках, подземных ходах и всяком таком прочем я слыхал уже много. К тому же и неловко было голышом-то показываться — все же сын окольничего, не чернь какая-нибудь… Я перекрестился да и нырнул снова в колодец! Воздуха в грудь набрал, сколько смог, поплыл, а когда под берегом оказался, меня вода вновь принялась толкать, обратно заносить. Я давай за корни цепляться, что из берега свисали. Так только и выбрался, вновь едва не задохшись.
— И никому про то не рассказал?! — изумился Шнелль.
В ответ Михаил только развел руками:
— Как не рассказать? Рассказал и Матвею, и Ерёмке. Но они мне не поверили, решили — нарочно все выдумал, чтоб похвалиться: вот, мол, как славно плаваю и ныряю!
