— Шуточки у тебя...
— Как и у тебя.
— Согласен, шутки идиотские. Ладно, пошутили, и будет. Каков диагноз, доктор? Жить буду?
— С точки зрения западной медицины, ничего страшного с тобою не происходит. Острый пиелонефрит, в худшем случае. Я практически убежден — возьмем у тебя анализы, и они не будут особенно паршивыми. Дела твои плоховаты с точки зрения медицины Востока. Обычно нечувствительные зоны реагируют болью, раз. Понижение аппетита перед приступом, два. Гоношишься, пытаешься выглядеть бодрячком, три.
— Это-то при чем? В смысле, что гоношусь, приободряюсь?
— Долго объяснять. Вставай, одевайся. Не бойся, я почти уверен — до восхода луны нового серьезного приступа не будет. Одевайся, поедем на консультацию к дядюшке Вану.
— К китайцу? Ты с ним созванивался, да?
— С ним. Господин Ван Лю Чень милостиво согласился уделить нам целых полчаса своего драгоценного времени. Ты потешался над тем, как я лебезил перед Лю Чень, будто бы забыл, как сам кланялся сенсею Фаму. С восточными людьми есть два типа отношений — или ты им кланяешься, или они тебе. Я закурю?
— Кури. — Игнат встал с кровати. Почки не болели. Почти не болели.
— Пепел в чашку на подоконнике можно стряхивать?
— Валяй.
— Одевайся-одевайся, не бойся, сказано тебе — до ночи не скрутит. Физкультурой заниматься не советую, а остальное можно. — Костик обошел гладильную доску, присел на подоконник. — Болгарский табак превратился в дефицит, днем с огнем его не...
— Рассказал бы лучше про Вана, покуда я одеваюсь.
— Пожалуйста. — Костик затянулся, выпустил аккуратное сизое колечко. — Ван Лю — светило. Я под ним шестерю в надежде набиться в ученики. Более сведущего восточного целителя я раньше не встречал. Ван переехал в Москву перед Новым годом. Я помогал ему с визой и арендой квартиры. Он и раньше бывал у нас наездами, приезжал из Шанхая преподавать на курсах акупрессуры. В этом году собирается открывать в Москве собственный Центр восточной медицины.
— Таких центров сейчас...
— Ты мне говоришь? До и больше, без тебя знаю. Я ему намекал — вам выгоднее, как раньше, вести курсы наездами. Он кивает и все делает по-своему... Оделся?
— Готов. Господин Ван меня на халяву проконсультирует?
— Возьми, если есть, на всякий случай, баксов двадцать. Как у тебя с деньгами?
— Тьфу-тьфу-тьфу, двадцать баксов найдется. Как говорится: бросай курить, вставай на лыжи. Поехали!
Окурок болгарской сигареты потух, раздавленный о донышко грязной чашки, бывшие одноклассники покинули малогабаритную коммуналку некогда хорошиста Игната, спустились к машине типа «Победа» былого отличника Константина. Машина вместе с теплым гаражом досталась Костику в наследство от двоюродного дяди полковника, героя Великой Отечественной. «Победа» оправдала свое название и до сих пор исправно боролась с коварными ухабами Отечества.
Ветер и снег бушевали на дорогах Москвы, в транспортных артериях столицы образовывались тромбы пробок, но, хвала духам, китайское светило Ван Лю Чень поселился в Марьиной Роще, куда от «Новослободской» можно прошмыгнуть, минуя автомобильные баррикады центра. И все равно добирались долго. Подъехали к пятиэтажной «хрущобе» ровно — Игнат посмотрел на часы — без тринадцати тринадцать. Дуплет несчастливых чисел вызвал у Игната улыбку, довольно-таки грустную, и спровоцировал лишенный всякой мистики, чисто бытовой вопрос:
— Костик, ты на работу из-за меня не опоздаешь?
Костик как раз парковал «Победу» в закутке меж двух сугробов и в содержание вопроса не вник. Они вылезли под снег и ветер, втянув головы в плечи, трусцой добежали до «хрущобы». На лестнице, отряхнувшись, Костик проинструктировал:
— Сергач — Серый Грач, ради всех святых, будь серьезен, не гоношись, и, умоляю, повежливее с Ваном.
— О'кей, вводную понял, готов раболепно поедать глазами светило.
— Прошу ведь как человека: будь серьезен! — Костик поднялся на площадку первого этажа, остановился напротив двери с цифрой один. — Сергач! Прекращай гримасничать!..
— Все-все, звони. Я серьезный, как покойник.
Дверь номер один открылась после первого же звонка. Внешность светоча восточной медицины Игната несколько разочаровала. Китаец как китаец, среднего роста и неопределенного возраста, угрюмый, неулыбчивый, в спортивных штанах и куртке фирмы «Найк», в резиновых шлепанцах на босу ногу. Почему-то Игнат ожидал его лицезреть в приличном европейском костюме, при галстуке, улыбающимся и учтивым. Ни фига! Никакой учтивости — открыл дверь, и ни «здрасте вам», ни «проходите, пожалуйста», открыл, повернулся спиной и пошлепал в комнаты. От такого, мягко выражаясь, холодного приема Игнат сразу же почувствовал себя неуютно. А почки, кстати, совсем не болели, и казалось, что ночной приступ просто приснился.
Осмотр продолжался пятнадцать минут. Время Игнат засек, снимая часы с руки и в одних трусах укладываясь на продавленный диван советского производства. Игнат лежал на диване, его одежда и часы — на картонных коробках с иероглифами. Таких коробок в комнате было множество. Если китайца придет проверять местный участковый, Ван вряд ли сумеет доказать менту свою причастность к медицине, тем более что участковый вряд ли говорит по-английски, а тем паче по-китайски. Честное слово, дядюшка Ван здорово смахивал на типичного торгаша с вещевого рынка. Особенно в интерьере с коробками.
Первые десять минут осмотра Игнат лежал на животе, последние пять сидел. Десять минут Ван Лю тыкал пальцами в спину, а Сергач ойкал или айкал. Три минуты Игнат сидел с открытым ртом, китаец изучал его горло. Рот Игнату узкоглазый открыл, словно неразумной скотине, взявшись руками за нос и подбородок. И закрыл точно так же — потянул за нос, надавил на нижнюю челюсть. Ухватился кончиками пальцев за веко, одно, потом другое, по минуте разглядывал глазные яблоки, молча, без комментариев и, как показалось Игнату, без всякого интереса.
Закончив осмотр, китаец отвернулся от пациента, что-то сказал по-иностранному, Костик перевел:
— Одевайся.
Игнат натягивал носки, влезал в брюки, застегивал рубашку, повязывал галстук и слушал, как беседуют доктора на шипящем языке Шекспира с вкраплениями отдельных слов и целых предложений из гортанно-лающего языка Конфуция. Игнат одевался и корил себя за то, что в свое время поленился выучить хотя бы международный английский. И вообще, ужасно неприятно, когда тебя обсуждают эскулапы, даже если ты понимаешь, о чем они говорят. Твоя личность, твой внутренний мир большинству врачей до лампочки (кроме психиатров), предметом их обсуждения является твоя начинка — ливер, легкие, требуха, филей. Чем-то доктора напоминают поваров, не правда ли?
— Тысяча извинений, господа медики! Вы случайно не забыли, что я еще живой и пока что мыслящий человек? Как это ни смешно, но мне хотелось бы узнать прогнозы на будущее относительно собственной бренной плоти.
Ван Лю и Костик — оба замолчали. Угрюмое желтокожее и озабоченное побледневшее лица повернулись к Игнату. Полную едкой иронии, кучерявую речь Игната с великого и могучего на китайский Костик перевел одним словом. Ван Лю кивнул, дескать — ясно, и, глядя Сергачу в переносицу, с равнодушной интонацией робота выдал короткую шипяще-лающую фразу.
— Костик, будь любезен, переведи дословно его диагноз.
— Он сказал: «Вас запрограммировали на смерть».
10. Жизнь взаймы, или бег с препятствиями
Они сидели в машине, припаркованной меж двух сугробов. Костик в кресле водителя, Игнат рядом. Двигатель работал на малых оборотах, согревая салон. Вот уже десять минут они сидели и молчали.
— Дай закурить, — нарушил тягостное молчание Сергач.
— Помню, как ты тяжело отвыкал от табака после армии, — Костик достал из джинсового кармана мятую пачку «Стюардессы», — подумай, стоит ли начинать снова...
— Шутишь? — Игнат усмехнулся коротко и нервно, будто икнул. — Мне жить осталось до вечера...
— Старик, я хочу тебе ска...
— Стоп! Молчи. — Игнат вытянул сигарету из пачки. — Дай огонька, дай покурить спокойно.
Костик чиркнул зажигалкой, Игнат наклонился к язычку пламени, прикурил, затянулся полной грудью, выпустил дым струйкой, всего разок кашлянул и... как будто не было долгих лет воздержания. Сергач скурил сигарету в несколько затяжек, приопустил боковое стекло, щелчком отправил окурок в сугроб.
— Костик, у меня мозги набекрень. Ты не мог бы еще раз пересказать приговор Ван Лю попроще и подоходчивей, а то я как услышал: «Вас запрограммировали на смерть», так сразу в башке образовалась каша с макаронами, отключился наполовину, поплыл...
Костик тяжело вздохнул, сунул в рот сигарету.
— И мне, — потянулся к пачке Сергач. — Еще хочу никотина, успокаивает. Особенно натощак.
Закурили. Сизый тягучий дым в салоне резко контрастировал со снежным мракобесием снаружи. Дым клубился у ветрового стекла с ленцой утреннего тумана. Время для двоих в машине притормозило, потекло медленнее.
