наилучшего!
Барон фон Ф*** — графу фон О***
Письмо пятое
7 июля
Так как наш отъезд из Венеции приближается, мы решили за эту неделю наверстать все, что обычно упускают во время долгого пребывания, и осмотреть самые примечательные картины и здания города. С особым восхищением рассказывали нам о полотне Паоло Веронезе «Брак в Кане Галилейской»[92], которое можно обозревать на острове Святого Георгия[93], в тамошнем бенедиктинском монастыре. Не ждите от меня описания этого замечательного произведения искусства; хотя оно и весьма поразило меня, но особого наслаждения мне не доставило. Мы должны были бы потратить не минуты, а часы для того, чтобы постичь композицию, заключающую сто двадцать фигур, размещенных на полотне в тридцать футов шириной. Какой человеческий глаз сможет сразу охватить эту картину и с одного взгляда вобрать всю красоту, так щедро вложенную в нее художником? Жаль, что картина такого высокого достоинства, которая должна блистать в доступном месте для наслаждения всех, сейчас не нашла лучшего назначения, как тешить взоры нескольких монахов в их трапезной. Церковь монастыря заслуживает не меньших похвал. Это одна из красивейших церквей города.
К вечеру мы велели переправить себя в Джудекку и там, в прелестных ее садах, провели прекрасный вечер. Наша маленькая компания вскоре рассеялась, и Чивителла, весь день искавший случая поговорить со мной, отвел меня в глубь парка.
— Вы друг принца, — начал он, — и у него, как мне известно из весьма достоверных источников, нет от вас никаких тайн. Сегодня, когда я входил в его дом, оттуда вышел человек, чье ремесло мне хорошо известно, а войдя к принцу, я застал его хмурым и недовольным.
Я хотел прервать своего собеседника.
— Нет, нет, — продолжал он, — вы не можете отрицать, я узнал этого человека, я очень хорошо разглядел его. Ну как же такое могло случиться? В Венеции у принца есть друзья, обязанные ему своей кровью, своей жизнью, а он дошел до того, что в случае необходимости пользуется услугами низкопробных мошенников! Будьте откровенны, барон! Принц в затруднительном положении, не правда ли? Нет, вы напрасно пытаетесь скрыть это от меня. То, чего я не узнаю от вас, мне сообщит мой человек, которому доступны любые тайны.
— Господин маркиз...
— Простите меня! Я вынужден быть нескромным, чтобы не стать неблагодарным! Принцу я обязан жизнью и тем, что мне дороже самой жизни, — разумным к ней отношением. Неужто я должен смотреть, как принц делает шаги, которые наносят ему столь великий ущерб, унижают его достоинство? И если в моей власти удержать его, неужели я должен терпеливо наблюдать со стороны?
— Положение принца не так уж затруднительно, — возразил я. — Просто векселя, которых мы ждем через Тренто, неожиданно задержались. Без сомнения, это случайность; а может быть, там не знали, когда он уезжает, и ждали его распоряжений. Из-за этого принц временно...
Чивителла покачал головой.
— Поймите меня правильно, — сказал он. — Ведь речь идет не о том, чтобы как-то оплатить мой неоплатный долг принцу, — для этого не хватило бы даже всех сокровищ моего дяди! Речь идет о том, чтобы избавить принца от любой, самой малейшей неприятности. Мой дядя обладает огромным состоянием, которым я могу располагать как своим собственным. Счастливый случай дает мне единственную в своем роде возможность — быть хоть в чем-нибудь полезным принцу, насколько это в моей власти. Знаю, — продолжал он, — к чему принца обязывает деликатность, но ведь она является обоюдной; и со стороны принца было бы очень великодушно оказать мне сие ничтожное одолжение, хотя бы только для виду, для того чтобы меня не так давила тяжесть сознания, что я перед ним в неоплатном долгу.
Он не отставал от меня, пока я не дал обещания помочь ему по мере сил, хотя, зная принца, я понимал, как мало надежды уговорить его. Маркиз был согласен на любые условия принца, хотя и сознался, что будет очень обидно, если тот отнесется к нему как к чужому.
В пылу разговора мы ушли далеко от всего общества и уже возвращались обратно, когда нас встретил Ц***.
— Я ищу принца. Разве он не с вами?
— Нет, мы идем к нему. Мы думали, что он со всеми гостями.
— Гости уже собрались, но принца нигде не найти. Просто не понимаю, куда он скрылся.
Тут Чивителла вспомнил, что принцу, вероятно, захотелось посетить соседнюю церковь[94], на которую сам маркиз обратил его внимание. Мы тотчас же поспешили на поиски. Уже издалека мы увидели Бьонделло, ждавшего у входа в храм. Мы подошли поближе, как вдруг из бокового придела торопливо вышел принц. Лицо его пылало, он искал Бьонделло взглядом и тут же подозвал его к себе. Отдавая ему какое-то настойчивое приказание, принц ни на миг не сводил глаз с дверей церкви, которые так и остались открытыми. Бьонделло торопливо скрылся в церкви, а принц, не замечая нас, прошел мимо, смешавшись с толпой, и мы догнали его, когда он уже оказался в обществе наших спутников.
Было решено отужинать в открытом павильоне, в саду, где маркиз, без нашего ведома, затеял небольшой концерт весьма изысканного тона. Особенно хороша была молодая певица, восхитившая нас прелестным голосом и грациозной фигурой. Только на принца она не произвела никакого впечатления. Он разговаривал мало, рассеянно отвечал на вопросы, и взгляд его был устремлен в том направлении, откуда должен был появиться Бьонделло. Казалось, его душой овладевает все более сильное волнение. Чивителла спросил, как ему понравилась церковь; принц ничего не сумел сказать. Все заговорили о превосходной живописи, которой славился этот храм; принц даже не заметил ее. Поняв, что наши вопросы ему тягостны, мы замолчали. Прошел час, другой, а Бьонделло не появлялся. Нетерпение принца дошло до крайности; он раньше времени встал из-за стола и широкими шагами начал ходить один по отдаленной аллее. Я не посмел спросить его о столь странной перемене настроения: давно уже между нами нет прежней простоты в обращении. Поэтому я с еще большим нетерпением ожидал, пока Бьонделло вернется и разрешит мне эту загадку.
Было уже больше десяти часов, когда Бьонделло вернулся. Известия, которые он принес, не нарушили молчаливого настроения принца. Он, мрачный, подошел к гостям, велел заказать гондолу, и мы вскоре отправились домой.
Весь вечер я не мог найти случая поговорить с Бьонделло, и мне пришлось лечь
