– Он его почему-то надевал не всегда.
– И покрасоваться хотелось, и боялся – крестик-то в розыске. Дальше. Такой состоятельный человек, а в квартире убого. Почему? Потому что квартира ему нужна лишь на короткое время. Зачем городить комфорт, если не сегодня завтра надо смываться.
– Я предлагала купить большой холодильник...
– Какой там холодильник, если кнопки на полу.
– А при чем тут кнопки?
– Определенное число кнопок рассыпал в передней у порога. Потом их пересчитывал. Если кнопок не хватало, то кто-то приходил и унес их на ботинках. Старый прием.
– Господи...
– Дальше. Ты говорила, что он внезапно уходил. Мол, творческое вдохновение... Не вдохновение, а слежка ему чудилась.
– Слежка... кого?
– Милиции. Валерий в розыске, как и его крестик.
– Что вы говорите...
– Нина, а ведь он тебе рассказывал и про слежку, и про свою судьбу...
– Никогда!
– А про магическую цифру семь?
– Это же так, шутка или суеверие.
– Давай разберем. Роковое совпадение семи обстоятельств. Первое. Страшный сон про черного осьминога с щупальцами... Предчувствие было на грани ожидания. Дневные страхи превращались в ночные кошмары. Дальше. Неотвязный человек с соколиным глазом, который встретится дважды или трижды... Это же сотрудник уголовного розыска.
– Они разве красавцы?
– Нина, под соколиным взглядом он имел в виду не красоту, не соколика, а зоркий взгляд. Что там третье?
– Казенная бумага с орлом.
– Орел – это герб. Казенная бумага... Повестка или постановление на арест. Четвертое, по-моему, ночной звонок судьбы. Ну, это ночной звонок милиции в дверь. И пятое к тому же: вкрадчивый скрип тормозов. Это оперативная машина. Что там шестое?
– Каменный холод в сердце?
– Понятно, страх.
– А как вы объясните седьмое: зеленая звезда на бледно-зеленом небе?
– Это для романтичности. Помните, он не боялся их по одному, а только при совпадении. Выходит, Нина, все семь магических обстоятельств имели в виду одно обстоятельство – арест.
– Боже, какой-то сумасшедший сон...
– Нина, пора просыпаться.
– Но я же видела студенческий билет! Сараев Валерий Константинович...
– Сараев Валерий Константинович, студент Академии художеств, скончался два года назад от гнойного перитонита.
– А кто же... Валерий?
– Куфелкин Валерий Герасимович.
– А кто же он, кто?
– Рецидивист.
– Да откуда он взялся, где родился, где крестился?..
– Родом из Сибири, из небольшого поселка. В свое время кончил Художественно-промышленное училище. Какое-то время работал оформителем. Ну а потом сбился с панталыку. Первая кража, судимость... Так и пошло.
– А родители?
– Отца не было. Мать работала кладовщицей. Говорят, любила выпить.
– А другие родственники есть?
– Брат, но вроде бы тоже спился.
– Вот видите!
– Что я вижу?
– В каких условиях он вырос...
– А, эпоха застоя и культа?
– Парнишка оступился, а его сразу посадили.
– Сразу не посадили, дали условно.
– Отца нет, мать пьет, брат пьет... Вырос в сибирском поселке. Знаю я эти поселки: там или судимые, или пьяницы.
– Занимаюсь расследованием более двадцати лет. Не убийства меня поражают и не крупные хищения, не мафия и не взятки... Все двадцать лет поражает отношение к преступникам. Сочувствие к преступнику и равнодушие к потерпевшему! Я рассказал тебе про рецидивиста... Какая же твоя первая реакция? Он не виноват – условия виноваты.
– А разве условия ни при чем?
– При чем, тысячу раз при чем! Ну а сам-то человек? Пешка в руках других? Раб обстоятельств? Пушинка на ветру? Черт возьми, не было и не может быть жизни, в которой текло бы все гладко! Все и всех можно оправдать!
– Сергей Георгиевич, чего вы так кипятитесь? Забыли, что он для меня человек не посторонний...
– Верно, забыл.
– И еще одно вы забыли. Рецидивист, преступник... Был...
– Как понимать «был»?
– Раньше, когда-то.
– А теперь преступником быть перестал?
– Да, перестал.
– Почему же?
– Встретился со мной.
– Так. Перевоспитала?
– Не перевоспитала, а вы забываете про любовь.
– А что любовь?
– Она меняет человека.
– Да, изменила...
– Зря усмехаетесь... Хотя вам про любовь не понять.
– Почему же?
– Вы старый.
– Во-первых, я не старый. Во-вторых... Ладно, о любви мы еще поговорим.
– Теперь Валерий не способен ни на какие преступления.
– Именно теперь он его и совершил.
– Когда? Мы почти каждый день были вместе.
– А он его совершил вместе с тобой.
– Чушь какая-то...
– И ты ему помогла.
– Вы с ума сошли!
– Куфелкин Валерий Герасимович вместе с тобой похитил из музея картину Ольхина «Закат на море».
10
– Господи, что вы несете...
– Вы вместе украли пурпур Ольхина.
– Да он там и висит!
– А после отъезда Валеры ты была в музее?
– Нет.
– Картина там больше не висит.
– Какое-то сумасшествие...
– Нина, сообщение о том, что Валерий преступник, по-моему, ты пережила стойко. Но тебя ждет еще более тяжкое открытие.
– Какое? Что я тоже преступница?
– Ты сказала, что я не понимаю в любви... Нина, но ты ведь тоже в ней ничего не понимаешь.
– Я сердцем чувствую.
– Неужели твое сердце ничего не заметило?
– Что?
– Он такой эффектный, красивый, богатый, эрудированный – и выбрал тебя? Художник – простая работница.
– По-вашему, в меня и влюбиться нельзя?
– Извини, я имел в виду не это. Ты сама не раз подчеркивала, что Валерий выше тебя во всех отношениях.
– Для любви это без разницы.
– Нина, он тебя не любит и никогда не любил.
– Знаете что? Если вы сейчас меня объявите сумасшедшей и отправите в психушку, я не удивлюсь. Валерий преступник, я помогла украсть картину, он меня не любит и не любил... Дальше что скажете?
– Не веришь...
– А кому надо верить: своему сердцу или следователю?
– Нина, ты рассказала, как была одна в музее...
– Ну?
– И тебе стало плохо от тополиного пуха. Женщина подходила и предлагала помощь... Это все видел Куфелкин. Он решил с тобой познакомиться.
– Взял бы и подошел. Повод-то есть…
– Ему надо было так познакомиться, чтобы ты ему поверила безоглядно. Например, в его честность.
– Зачем?
– Он срезает сумочку и приносит тебе домой. Доверие завоевано.
– Но зачем?
– Как привязать женщину? Любовью. И Куфелкин затевает многоактную комедию страсти со свечами, цветами и шампанским. Цель достигнута, ты влюбилась.
– Зачем, зачем?
– Чтобы иметь в твоем лице безвольное орудие.
– Для чего?
– Украсть картину Ольхина.
– Да как же украсть?.. В голове не укладывается.
– Сперва он приготовил копию картины.
– Сам же рисовал. Ходил с перепачканными руками. Значит, он художник?
– Рисовать он не мог по двум причинам... Во-первых, сделать хорошую копию непросто, тоже талант нужен. Во-вторых, чтобы сделать копию, надо было бы с месяц стоять в музее. Куфелкин не мог себе позволить, чтобы его запомнили люди и, главное, служители музея.
– Но я же сама видела копию.
– Куфелкин заказал ее студенту Академии художеств и солидно заплатил.
– В комнате же стоял мольберт...
– Копия готова. Теперь нужна ты. Куфелкин звонит, ты приезжаешь. Он бреется при тебе и режет твою губу.
– Нарочно?
– Да.
– Зачем?
– Предлагает поехать в музей и сравнить картины. Берет якобы кровоостанавливающую жидкость.
– А она... не кровоостанавливающая?
– Нет. Хлороформ или еще что-нибудь сильно одурманивающее.
– Но он прикладывал ее к губе дома.
– Другую. Так... Музей, зал на отшибе, народу мало, Куфелкин говорит, что у тебя на губе якобы опять выступила кровь. Прикладывает платок, смоченный этой жидкостью. Ты теряешь сознание. Он кричит, чтобы привлечь внимание. Старушка-смотрительница и редкие посетители бросаются к тебе, несут на диванчик. За эту минуту Куфелкин подменяет картину. В этих делах он человек ловкий и опытный. Подменив картину, возвращается к тебе. Якобы вызвал такси.
– Правда, вызвал, мы на нем ехали.
– То самое, на котором вы и приехали. Оно вас ждало.
– Что же... подлинная картина в это время была у Валерия?
– Да. И ему следовало бежать. Как можно скорее. Куфелкин вручил вас маме и смылся. Как ты говоришь, искать снежного человека.
– В музее сейчас висит копия?
– Уже через два часа какой-то знаток удивился... Ничего теперь не висит.
– А я... соучастница?
– Нет. Ты же была орудием бессознательным.
– Как же вы меня нашли?