– Это надо узнать, – слукавил мэтр. – Надо поинтересоваться. Если есть время, подождите.
Он поднялся из-за стола, неторопливо проследовал через зал и, оказавшись в служебном помещении, ускорил шаг. Быстро добрался до конца коридора, открыв дверь кабинета, вытащил из ящика бумажку с телефоном и набрал номер. Сегодня днем «Тройку» посетил посыльный воровского положенца Павла Шестакова, известного в городе как Шест. Человек оставил пару фотографий, на одной из которых был изображен покойный художник Петрушин, а на другой – незнакомый мужчина приятной наружности лет сорока. От Шеста передали, что, если эти двое появятся в ресторане, надо немедленно связаться с Пашей. И еще. Если нагрянут люди, которые помянут в разговоре Петрушина, тоже тренькнуть. Без промедлений. Шестаков серьезно взялся за поиски этих людей, разослал посыльных во все злачные заведения города.
Низкий голос Шеста сделался на тон выше, когда мэтр выложил новости.
– Что за люди?
– По всему видно, приезжие. Как говорится, гости нашего города, – ответил мэтр. – Поужинали. Из выпивки – только бочковое пиво.
– Ладно, задержи их, чтобы лыжи не намылили, – ответил Шест. – Мои парни подсосутся через полчаса.
Слегка взволнованный мэтр вернулся к столу и, сокрушенно покачав головой, сказал, что из вещей художника ничего не осталось. Лично всю подсобку перерыл – только негодное тряпье, заляпанное краской. Помнится, валялась папка с эскизами, но, видимо, выбросили, когда ремонт закончили. Или кто из халдеев домой унес. Такие несознательные граждане, диву даешься, лишь бы чего спереть. А не сопрут – спокойно спать не смогут. Напоследок мэтр сказал, что приятно было поговорить с образованными, просвещенными людьми, откланялся и ушел, приказав официанту принести гостям, засобиравшимся домой, хорошего кофе. За счет заведения, разумеется.
– Где у тебя стволы спрятаны? – спросил Радченко, придвинув кресло к Тихонову. – За городом?
– Точно. Завернуты в брезент и закопаны у лесополосы недалеко от трассы.
– Послезавтра я с истопником Гречко уезжаю на лиманы. Искать хижину художника. Тебя не беру. А то истопник, чего доброго, испугается до поноса. Оружие: обрез двустволки и пистолет – положишь в багажник моих «Жигулей». И вот еще список вещей, которые могут понадобиться. Тут страховочный трос, туристический топорик, фонарики и еще кое-что. Так, по мелочам. Плюс запас консервов на трое суток. Завтра побегаешь по магазинам, все это купишь. Сунешь в багажник вместе с оружием. Как только закруглишь все дела, уезжай из города. Ты мне больше не нужен.
– А если…
– Я же сказал: ты больше тут не нужен.
Официант поставил на стол чашечки с кофе, а когда Радченко спросил счет, ответил «сей момент» и как сквозь землю провалился. На улицу вышли только через час, в темноте позднего вечера стрекотали цикады, на небе высыпали крупные звезды, а яркая луна напоминала зенитный прожектор. Радченко тряхнул руку Тихонова, похлопал его по плечу. Повернулся на каблуках и зашагал в сторону вокзала, где-то там находился Самокатный тупик.
* * *
Дом, где проживала бывшая подружка художника Валька Узюмова, был обнесен низким штакетником, завалившемся на сторону. Вокруг одинокой лампочки на высоком фонарном столбе роилась мошкара, где-то совсем близко гремела цепью и тявкала собака. Показалось, за спиной чьи-то шаги, мелкие камушки потрескивают под башмаками. Он оглянулся, темный силуэт человеческой фигуры качнулся и пропал в зарослях чертополоха. Видно, пьяный. Что ж, сегодня ночь будет теплой, комаров уже нет, мужик неплохо отоспится в канаве.
Радченко открыл калитку и по едва заметной в темноте тропинке пошел на свет освещенной веранды. Собака затявкала ближе, еще ближе, где-то совсем рядом. Радченко остановился и, дождавшись, когда глаза привыкнут к темноте, разглядел крупную овчарку и собачью будку. Собака оскалилась, показав острые длинные клыки, рванулась вперед и заскулила. Цепь оказалась слишком короткой, чтобы псина перегрызла горло незваному гостю. Радченко уверенно дошагал до крыльца, поднялся по шатким ступенькам и постучал в застекленную раму веранды. Слышались звуки музыки, которая вдруг оборвалась.
Дверь распахнулась. Радченко увидел перед собой женщину в застиранном коротком халатике, губы ярко накрашены, всклокоченные волосы, а под правым глазом виднелся синяк.
– Тебе чего, мальчик? – спросила женщина, окинув незнакомца взглядом. Судя по виду, какой-то лох, который ищет неприятностей. – Мамку потерял?
– Мне нужна Валентина Узюмова. – Радченко уже догадался, что женщина, которую он ищет, стоит перед ним, и завел старую пластинку. – Я армейский друг Олега Петрушина. Приехал в гости без телеграммы. И узнал, что тут такие дела, такое несчастье…
Он вытащил из кармана смонтированную на компьютере фотографию, сунул под нос Узюмовой, но та не захотела смотреть.
– От меня чего надо?
– Думал, посидим, помянем человека. Вспомним все хорошее. Как водится.
– Уже без тебя помянули, умник. Как водится. Ты бы еще лет десять подождал и тогда приезжал.
Узюмова хотела захлопнуть дверь, но Радченко успел просунуть ногу в проем.
– Подожди минутку, – он заговорил быстрее, – может, у тебя какие вещи от Олега остались? Рисунки, записные книжки или еще что? Я бы взял. Ну, на память. У меня же ничего от него не сохранилось. Поищи. Я сегодня при деньгах, заплачу, сколько скажешь.
– Валялись в шкафу какие-то тряпки, – голос Узюмовой сделался мягче, – но я их выбросила. А вот картинки его, кажется, где-то лежат.
– Кого там черти принесли? – Мужской голос прокатился по дому как раскат близкого грома. – Чей хлебальник кирпича просит?
– Отстань, это по делу, – обернувшись, крикнула в ответ Узюмова.
– К тебе по делам не ходят, лярва. К тебе только за этим ходят… За этим самым.
На веранду вывалился здоровенный амбал, заросший щетиной. Из одежды только трусы в горошек и майка, разорванная до пупа. Он встал за спиной Узюмовой, подтянув трусы, уставился на Радченко какими-то белыми бесцветными глазами, словно прикидывал, с какой руки бить незнакомцу в морду.
– Отстань, говорю, это по делу, придурок. Урод недоделанный.
Узюмова толкнула любовника в грудь, вошла в дом, захлопнула дверь и повернула замок. Радченко топтался под окнами, слушая матерную ругать и какие-то странные звуки, будто с места на место двигали тяжелый чемодан или сундук. Он успел выкурить сигарету, когда дверь снова открылась, Узюмова сбежала по ступенькам вниз, держа в руках большую картонную папку с тесемками.
– Тут его мазня, – сказала она. – Сколько дашь?
– Сначала взглянуть надо.
На веранде раздались шаги, вниз по ступенькам неторопливо спускался амбал в трусах. В руке он сжимал суковатую палку.
– Пока будешь смотреть, он тебе башку открутит.
Времени на раздумье не оставалось, Радченко сунул в руку женщины пару крупных купюр и взял папку.
– А зеленая тетрадка, такая толстая, тебе не попадалось?
– Не попадалась. Теперь проваливай.
– Ты еще не убрался, сволочь?
Мужик сделал вперед несколько шагов, но Радченко уже рванул к калитке.
– Еще раз явишься сюда, зашибу так, что ни один лепила не заштопает, – проорал вслед мужик, подобрав с земли камень, кинул в спину незваного гостя, но промазал. – Или кишки выпущу. И повешу сушить на бельевую веревку. Только покажись, тварь. Паскуда такая. А ты что вылупилась?
– Отлепись, вонючка.
– Откуда у тебя деньги? Ты ему за деньги давала?
За спиной началась какая-то возня, женщина закричала, собака залаяла громче. Но Радченко ничего не видел и не слышал, зажав в руках папку, он проскочил мимо собачьей будки, вывалился на улицу через калитку и зашагал в темноту.
* * *
Вернувшись, он позвонил жене и до ночи просидел на тесной веранде бабкиного мезонина, изучая рисунки Петрушина. А их набралось порядочно, две толстые папки, хоть выставку открывай. Но ничего примечательного в тех картинках не было. Наброски цветными карандашами и мелками. Несколько натюрмортов, выполненных акварелью на толстых листах ватмана. Зарисовки с натуры, несколько незаконченных пейзажей, женские портреты. На одном из рисунков – Валька Узюмова. Только без синяка под глазом и прическа аккуратная. Тут был даже истопник Гречко, в тельнике и фуражке моряка торгового флота. Когда-то он носил усы, бородку, длинные патлы, смахивал на солиста некогда популярного ансамбля «Песняры».
На задней стороне одного из рисунков были записи от руки: «Пять килограммов гвоздей, семь кубометров доски обрезной, три кубометра горбыля, восемь листов кровельного железа, оцинкованного». Дальше неразборчиво. Кажется, Петрушин делал записи в спешке, словно торопился за покупками. Кому понадобилось кровельное железо, гвозди и доски – неизвестно. Под записями подведена черта. Ниже колонки цифр. Очевидно, цены на строительные материалы. Включив портативный компьютер, Радченко составил отчет о проделанной работе за сегодняшний день. Первый вариант отчета, короткий, отправил в Москву по электронной почте. Подробный вариант записал на диск. Возможно, начальство заинтересуется нюансами его изысканий. Завтрашним утром он положит диск в багажник «Жигулей» под резиновый коврик.
