Второй этаж не выглядел настолько унылым. Может, потому что здесь не было никаких трупов – по крайней мере, таких, о которых помнил сам Винсент. Постояв наверху лестницы, он зачем-то обернулся, но увидел только ступени и бурое пятно внизу. Торопливо отведя взгляд, Винсент шагнул в первую же комнату.
Он не ожидал, что Дом вызовет у него столько эмоций и воспоминаний. Не хороших и не плохих, просто воспоминаний. И, разумеется, мыслей о той, казалось бы, далекой ночи, когда он увидел неестественно валявшееся тело Лукаса и пятно крови под ним, которое все расползалось и расползалось.
Винсент тряхнул головой: он вовсе не хотел призывать подобные видения, ему хватает его кошмаров. Он приблизился к кровати под балдахином, и свет из окна, бывший здесь совсем тусклым, выхватил нарисованную на полу пентаграмму. Винсент усмехнулся: он прекрасно помнил, как вместе с Лукасом ползал по полу, пытаясь нарисовать этот чертов знак ровно и красиво. Причем тот норовил сделать ее покрасивее, а Винсент настаивал на том, что главное, чтобы получилось хотя бы приблизительно ровно. Один из кусков все-таки вышел кривовато, но потом Лукас поставил на это место кровать.
Шагая по пентаграмме, Винсент вдруг понял, что ее бордовые узоры начинают расплываться. В ушах у него зазвенело, а перед глазами поплыли темные пятна. Винсент понимал, что еще чуть-чуть, и он точно потеряет сознание. С трудом, почти интуитивно, он добрался до постели, которую когда-то разделяли Анабель и Лукас, и рухнул в пыльные простыни.
Он знал, что кричал. Пытался выбраться из липкого кошмара, но только больше увязал в нем. Видения были вокруг него и внутри него. Он не просто видел четки в руках Анны, он слышал, как она шептала молитвы и просила простить ее. Он видел Анабель и цветки орхидей, которые ласкали ее нежную кожу. Он чувствовал кровь, повсюду кровь, которая извне проникала в каждую пору его тела, наполняла, грозя утопить в ужасе.
Винсент открыл глаза и уставился на ткань балдахина над кроватью. Сердце бешено колотилось в груди, дыхание было прерывистым, и он с трудом понимал, что кошмары отступили, хоть на какое-то время оставили его в покое.
Подождав, пока стихнет безумное сердцебиение и успокоится дыхание, Винсент сел на постели, свесив ноги вниз. Рубашка прилипла к телу, пропитанная его потом, а сам Винсент чувствовал такую слабость, что не сомневался, сам вести машину он не сможет.
Достав из кармана телефон, Винсент подождал, пока на том конце ответили.
– Рик, ты не мог бы приехать за мной? Я в Доме.
Всю дорогу до Лондона Винсент благополучно проспал. Периодически Фредерик посматривал на брата, но тот, кажется, спал крепко, не обращая внимания на неудобства.
Фредерик сосредоточился на дороге. Винсент не успел ничего толком рассказать, кроме того, что уснул в Доме, и его мучили кошмары небывалой силы. Какого черта он пошел туда один?! Фредерик отлично понимал, что Винсент хотел отыскать ответы на свои вопросы, но можно было попросить поехать с ним. В конце концов, в этом доме никто не бывал уже больше года, даже с точки зрения безопасности ехать одному было глупостью. Кто знает, может, там прогнила какая-нибудь балка, и упала бы точно Винсенту на голову. А они бы искали его по всему Лондону, потому что Уэйнфилд даже не соизволил рассказать, куда отправляется.
Впрочем, Фредерик понимал, что подобные мысли насквозь надуманны. Дому много лет и он простоит еще столько же. Но он всегда был мрачным, наполненным призраками. Даже сами Уэйнфилды населили его собственными. То есть всего одним – призраком Лукаса.
7
– Ты не хочешь рассказать, что произошло?
Винсент вздрогнул: это было отражением вопроса, который уже задавал ему с утра Фредерик. Теперь рядом сидела Анабель и, внимательно смотря на брата, ожидала ответов. Ответов, которых у Винсента не было.
Устроившись в кресле поудобнее, он пожал плечами и отпил кофе из чашки – только чтобы потянуть немного времени. Анабель ждала.
– Там были видения, – наконец, ответил Винсент. – Те кошмары, которые мучают меня, только в несколько раз усиленные. Они настолько завладели мной, что попросту не осталось сил ехать домой. Поэтому я позвонил Рику.
Анабель нахмурилась. Они сидели в гостиной и пили кофе, а за окном уже сгущались туманные лондонские сумерки. Ее явно не удовлетворяло то, что говорил Винсент, но он правда не мог предоставить ей ничего более вразумительного. Если бы Анабель слышала, что он лепетал с утра Фредерику, то поняла, что теперь рассказ Винсента стал шедевром внятности.
– Ты думаешь, эти кошмары подсказывают духи? – спросила Анабель. – Как сказала мадам Ламбер?
Винсент поморщился.
– Я ничего не думаю. Особенно о том, что считает мадам Ламбер. Может быть, мои кошмары – всего лишь страхи, и мне давно пора к психиатру, а вовсе не шататься по особнякам с сомнительной историей.
Анабель поджала губы и ничего не ответила. С некоторым раздражением Винсент подумал, почему она не может быть такой же терпеливой, как Фредерик? Тот не стал задавать лишних вопросов и оставил Винсента в покое, только сказал, что они поговорят после. Может быть, потом Винсент и правда приведет мысли в порядок и сможет об этом говорить. А пока у него перед глазами еще стояло бурое пятно из реального Дома и море крови из кошмаров.
– Нам нужно понять, что это, – сказала Анабель, – иначе ты действительно плохо кончишь.
– Послушай… я понимаю, ты заботишься обо мне, но не могли бы мы поговорить позже? Пока я, честно говоря, не очень способен.
– Конечно. Тебя что-то беспокоит?
Винсент отпил кофе, пытаясь спрятаться за этим движением, но у него снова ничего не вышло. Иногда он удивлялся, насколько проницательной может быть Анабель.
– Ты права. Меня беспокоит, что Рик поехал к Диане.
– Гм. Он захотел этого?
– Нет, конечно. Она позвала. А он, разумеется, поехал, потому что считает, что пока у него нет выбора.
Винсент со злостью сжал чашку. На самом деле, пока у Фредерика действительно не было выбора, хотя Винсент предпочел бы, чтобы Диана катилась ко всем чертям, и пусть хоть всему миру рассказывает о том, что знает. Даже сейчас, когда она разгромила их маленький музей смерти и, скорее всего, поняла, кому принадлежали те кости. Какая разница! Пусть рассказывает, по крайней мере, она прекратит доставать Фредерика.
– Винс, – ладошка Анабель накрыла его руку, лежавшую на чашке с кофе, – ты не можешь ничего сделать.
– Могу. И обязательно сделаю.
Анабель вздохнула и убрала руку, а Винсент уставился на дно кружки, где еще плескалось немного кофе.
– Ани, ты знаешь, что кофеин ставят в один ряд с амфетаминами?
– Да, конечно.
– И смертельная доза кофеина – сто ложек, если перевести на растворимый. Всего-то. Вся наша жизнь – сто ложек кофе.
Анабель улыбнулась:
– Я сварила тебе хороший кофе. Вовсе не растворимый.
– Значит, его бы понадобилось меньше.
Фредерик оставил машину за пару кварталов до дома Дианы. Ему хотелось пройтись – и дать себе немного времени, прежде чем он нанесет визит мисс Уилсон. Он даже думать не хотел о том, чего она захочет на этот раз.
Шагая по улицам вечернего Лондона, Фредерик искренне наслаждался. Только что прошел дождь, он закончился как раз в тот момент, когда Уэйнфилд парковался. Поэтому на улице царила приятная прохлада и собственный особый запах. У каждого города свой запах после дождя.
Сообщение Дианы оказалось неожиданным. По правде говоря, Фредерик надеялся, что хотя бы пару дней не услышит о ней. Еще более странным казалось то, что Диана не позвонила, как она обычно делала, а прислала сообщение – совсем не в ее духе. Но об этом Фредерик даже думать не хотел. Такой чудесный вечер!
Он свернул в какой-то переулок и почти сразу понял, что он тупиковый. Тем не менее, каменные стены, увитые плющом, выглядели уютно, а до Дианы оставалось буквально пара домов, так что Фредерик зашагал вперед, желая посмотреть, чем оканчивается тупик.
Они с братом уехали из Лондона, когда им было по восемнадцать, отправились в университет, и их не очень волновал город. Тем более, что пока они учились в школе, осматривать окрестности возможности тоже не было. И только много позже, когда Уэйнфилды вновь жили в Лондоне, Фредерик получил шанс узнать этот город – и полюбить.
В этом отношении Винсент хорошо его понимал. Хотя ветреная душа того постоянно стремилась к путешествиям, Фредерик знал, что брат любит возвращаться в их город. В их дом.
– Фредерик…
Он вздрогнул и посмотрел наверх. На узкой улице стояла тишина, даже звуки города сюда почти не долетали. Только вокруг уличного фонаря, увитого плющом, метались мотыльки, привлеченные его холодным светом. Фредерик смотрел на трепет крыльев и ощущал себя одним из них.
– Фредерик…
Он чувствовал этот шепот волосками на затылке, кончиками пальцев, улавливал его во взмахе ресниц. Легкий, невесомый и абсолютно не реальный. Он знал, что его не может здесь быть. И все же он был готов поклясться, что слышит его.
