— Чип! Эй, Чип!
Работник, трудившийся на загрузке сена, тут же выглянул из-за угла, и в его взгляде были страх и надежда.
— Что, Чип возвращается? Где Чип? — засуетился он.
Босс отошел от дверцы короба и сурово взглянул на обоих провокаторов. Затем он взобрался наверх, чтобы самолично устранить неисправность.
Он покопался в начинке агрегата с одной стороны, потом зашел с другой, в то время, как все мы просто сидели на земле, расположившись по возможности в тени, и тяжелые капли пота медленно катились по нашим лицам и шеям, затекая за шиворот.
Вообще-то, мы не сомневались в том, что босс все равно ничего не починит. И знали наверняка, что Чип, будь он сейчас здесь, сумел бы отладить механизм в два счета.
Он бы сам залез в короб, чертыхаясь и проклиная все на свете, а затем лишь требовал бы подать ему то один инструмент, то другой, и уже очень скоро поломка была бы исправлена. Каких-нибудь десять минут — и пресс снова заработал бы.
Но Чипа больше не было с нами! Можно сказать, что для наших стройных рядов это была поистине невосполнимая утрата!
Босс же упорно молчал. Схватив большой гаечный ключ, он принялся отвинчивать гайки, чтобы можно было снять боковую стенку агрегата.
Помогали ему все. Мы проработали дотемна, еле-еле справившись с работой, на которую обычно у нас уходило гораздо меньше времени, потому что тогда с нами был Чип, который то и дело подгонял нас острым словцом, называя дураками, тупицами и истуканами. В конце концов нам все же удалось с грехом пополам разобрать машину настолько, чтобы убедиться в своей неправоте.
Оказывается, поршень заело с другой стороны!
Узнав об этом, мы испытали такое сильное разочарование, что бросили работу и побрели восвояси, направляясь к столовой, хотя до конца рабочего дня оставался ещё целый час времени. Однако отвращение и ощущение безысходности, внезапно овладевшее всеми нами, оказалось таким сильным, что мы просто ушли.
Украдкой взглянув через плечо, я увидел, что Ньюболд смотрит нам вслед, сжимая в своей огромной ручище восьмифунтовый гаечный ключ.
В любое другое время он бросился бы за нами, словно раненный лев, но сейчас этого не произошло, ибо лев в душе Ньюболда умер. Его как будто подменили — и я знал, в чем дело! У него болело сердце и ныла душа, которую нещадно жгло уязвленное самолюбие.
Мысленно я пообещал сам себе не попадаться этому парню под руку и не вступать с ним в пререкания в течение, по крайней мере, ближайшего месяца! От него теперь можно было ожидать все, что угодно.
Ньюболд не пожелал сдаться даже после нашего демонстративного ухода. Совсем наоборот. Он взялся за дело с утроенной энергией, принимаясь разбирать агрегат с противоположной стороны.
Босс работал с упорством, достойным лучшего применения, вступив в неравную схватку с двумя большими, скрипучими задвижками. И все это сопровождалось душераздирающим скрежетом, лязгом и оглушительным грохотом.
Мы отправились на ужин. Повар три раза принимался стучать по сковороде, но Ньюболд, возившийся у пресса при свете фонаря, похоже, не слышал сигнала.
Я ощутил острый приступ жалости, но вслух ничего не сказал. Все остальные тоже молчали. Все, за исключением Брэмбла, который начал рассказывать одну из своих лучших историй — о том, в какой драке ему довелось принять участие, когда во время войны судьба занесла его в Веракрус. Но его никто не слушал. Вообще-то, он был неплохим парнем, этот Пит, и рассказывать умел складно; но тогда все мы подспудно чувствовали, что где-то совсем рядом происходят события чрезвычайной важности, и нам не хотелось ничего пропустить!
Бедный старина Ньюболд!
Воспоминания о несговорчивости и зловредности босса, его бесконечные придирки и прочие досадные мелочи как-то сами собой испарились из моей памяти. Все, что я мог вспомнить, так это, что он никогда не бросал нас в беде, а при малейшей опасности неизменно грудью вставал на нашу защиту, и никогда не предъявлял к окружающим даже половины тех требований, каких неукоснительно придерживался сам. И вот, размышляя об этом, я вдруг неожиданно для самого себя проникся состраданием к хозяину.
После ужина грохот у пресса стих. Ребята разошлись по койкам и лежали, покуривая самокрутки и разговаривая о какой-то чепухе, когда один из них крикнул, что рядом с прессом загорелось сено.
Едва он успел сказать об этом, как пламя стремительно объяло пресс со всех сторон, и его огненные языки взметнулись высоко к небу. Но только никто из нас не бросился спасать из огня хозяйское добро, ибо все мы мгновенно поняли, что произошло.
Ньюболд попытался починить адскую машинку, но у него ничего не вышло.
И тогда в приступе гнева и отчаяния, он попросту облил агрегат керосином и чиркнул спичкой.
Я выбежал на улицу вслед за остальными. Все зачарованно глядели на огонь. Я же искал глазами главного виновника этого переполоха. Я имею в виду Ньюболда. Но его нигде не было видно.
Затем где-то вдалеке, на вершине холма, мелькнул, выхваченный из темноты отблеском бушующего пламени, темный силуэт удаляющегося всадника.
«Ньюболд», — мысленно произнес я. И мое сердце дрогнуло, отзываясь гулким стуком, похожим на барабанную дробь. — «Ньюболд!»
Тайком ото всех я оседлал самого лучшего коня и помчался во весь опор через долину. Но гнаться за Ньюболдом не стал. Я знал, куда он направляется, и теперь сам устремился туда напрямик.
Он ехал в Манорвиль, потому что тюрьма находилась именно там; а в той тюрьме сидит Уотерс; а, значит, и Чип должен быть где-то неподалеку; и к этому же самому месту теперь устремлены все помыслы Мэриан Рэй.
В горле у меня стоял огромный ком, который, признаюсь честно, я никак не мог проглотить. Мне было не по себе. На мой взгляд, было во всей этой истории нечто библейское, в некотором роде перекликающееся с бегством Лота из Содома. Я имею в виду сгущающиеся над городом тучи и скопление молний в небе.
Ведь ещё совсем недавно Ньюболд был ярым ревнителем закона. Еще совсем недавно он спокойно сражался со злополучным прессом для сена и ненавидел женщин — или, точнее сказать, даже не думал о них. И ничто не могло заставить Ньюболда свернуть с этого пути, за исключением тех случаев, когда в беде оказывался кто-нибудь из его людей. Теперь же из-за какой-то девчонки он превратил пресс в груду хлама и отправился вызволять из тюрьмы бандита, которого он ненавидел и презирал всей душой!
А что так оно и будет, я не сомневался. Не нужно было обладать сверхпроницательностью, чтобы догадаться об этом. Поэтому я выбрал кратчайший путь, нещадно подгоняя мустанга, заставляя его мчаться во весь опор через холмы и равнины, пока, в конце концов, он не вынес меня на небольшой пригорок, откуда открывался вид на дорогу, ведущую в Манорвиль, по которой звенящим галопом летел высокий всадник.
