Но сегодня я предприму лобовую атаку на это возражение, позволив ему воспользоваться силой и преимуществом «своего поля». Я не буду говорить о частном случае, об англичанах и французах, а постараюсь разъяснить вопрос в общем виде: что если какой-нибудь стране посредством превосходства в какой-нибудь отрасли промышленности удается уничтожить иностранную конкуренцию в этой отрасли, то тем самым не делает ли она один шаг к доминированию над другой страной, а другой – к зависимости от нее; другими словами, не выигрывают ли оба народа от этой операции, и не больше ли выигрывает в данных случаях народ, побежденный в коммерческом соперничестве.
Если на каждый товар смотреть лишь как на возможность трудиться, то опасения приверженцев покровительства, конечно, совершенно обоснованны. Так, если бы мы стали рассматривать железо только в связи с добывающими его заводчиками, то в этом случае можно было бы опасаться, что конкуренция страны, где железо представляется безвозмездным даром природы, отнимает работу у заводчиков той страны, в которой мало железной руды и топлива.
Но не будет ли такое воззрение односторонним? Имеет ли железо отношение только к заводчикам-производителям? Разве оно не имеет никакого отношения к потребителям? Разве окончательное и единственное назначение его заключается только в том, чтобы быть произведенным? И если оно полезно не вследствие труда, необходимого для его производства, но по своим свойствам и многочисленным услугам, которые оно оказывает своей прочностью, ковкостью, то не следует ли из этого, что иностранцы не могут снизить на него цену, даже до невозможности продолжать производство железа у нас, не сделав нам больше добра в первом отношении, чем причинив зла – в последнем?
Заметьте, что есть множество предметов, производство которых, вследствие конкуренции иностранцев, пользующихся естественными выгодами своей страны, у нас невозможно, и в отношении к которым мы находимся действительно в положении, приведенном нами в виде примера о железе. Мы не производим у себя ни чая, ни кофе, ни золота, ни серебра. Но можно ли отсюда заключить, что наша промышленность, взятая в целом, уменьшилась вследствие этого? Нет, чтобы создать равную ценность, для приобретения этих предметов путем обмена мы тратим меньше труда, чем потребовалось бы для того, чтобы произвести их самим. Тем самым у нас остается больше труда для того, чтобы посвятить его удовлетворению других потребностей. Настолько же мы становимся богаче и сильнее. Все, что может сделать иностранная конкуренция, даже в тех случаях, когда определенная отрасль производства становится для нас безусловно невозможной, – это только сэкономить труд и увеличить наши производственные возможности. Неужели в этом явлении можно видеть путь к господству иностранцев над нами?
Если бы во Франции найдена была золотая руда, то из этого еще не следует, чтобы нам выгодно было разрабатывать ее. Наверное, никто бы не стал заниматься этим, если бы добывание каждой унции золота потребовало от нас больше труда, чем нужно для выработки сукна, на которое можно обменять унцию мексиканского золота. В этом случае для нас было бы выгоднее смотреть на наши ткацкие станки как на золотые прииски. Доводы эти одинаково справедливы по отношению как к золоту, так и к железу.
Заблуждение происходит оттого, что мы не замечаем одного обстоятельства, а именно: что превосходство иностранной промышленности препятствует развиваться народному труду всегда только в какой-нибудь определенной форме и, делая эту форму излишней, предоставляет в наше распоряжение продукт того самого вида труда. Если бы люди жили в водолазных колоколах и должны были добывать себе воздух насосом, то это послужило бы им огромным источником труда. Уничтожить этот труд, оставив людей в том же положении, значило бы нанести им страшный вред. Но если труд прекращается потому, что в нем уже нет надобности, потому что люди попадут в другую среду, где воздух приходит в соприкосновение с легкими без усилия, в таком случае нечего жалеть о потере этого труда, если только не искать в работе другой пользы, кроме самого труда.
Именно такого свойства труд уничтожается постепенно машинами, свободой торговли, успехами всякого рода. Это труд не полезный, а излишний, без цели и без результата. Напротив, покровительство вызывает его к жизни, оно переселяет нас под воду, чтобы предоставить нам возможность накачивать воздух; оно заставляет нас искать золото в недоступном, хотя и отечественном руднике, нежели в нашем отечественном ткацком станке. Все действие покровительства можно выразить словами: потеря сил.
Понятно, что я говорю об общих последствиях, а не о временных неудобствах, которые причиняются переходом от дурной системы к хорошей. Всякий прогресс необходимо сопряжен с минутным расстройством. Это может послужить поводом к принятию мер, облегчающих, по возможности, переход, но не к тому, чтобы запрещать систематически всякий прогресс, а тем более чтобы совершенно не допускать его.
Промышленную конкуренцию изображают в виде конфликта. Но это неверно, точнее, это верно, если рассматривать каждую отрасль промышленности только в ее воздействии на другую, подобную ей отрасль, мысленно изолируя их от человечества. Но следует еще кое-что учитывать: их влияние на потребление и всеобщее благосостояние.
Вот почему нельзя уподоблять производство войне.
На войне сильный подавляет более слабого. В производстве сильный наделяет силой более слабого. Это совершенно подрывает любые аналогии с войной.
Пусть англичане сильны и искусны, пусть они обладают во многом окупившимися капиталовложениями, пусть располагают двумя могущественнейшими двигателями производства – железом и топливом. Все это означает, что продукты их труда дешевы. А кто же выигрывает от дешевизны товаров? Тот, кто их покупает.
Не во власти англичан абсолютно уничтожить какую-нибудь часть нашего труда. Они могут сделать ее только излишней для получения существующего уже результата, дать нам воздух и уничтожить необходимость добывания его насосом и увеличить таким образом производственные возможности, которыми мы можем располагать; но что всего замечательнее, установление мнимого господства становится для них тем невозможнее, чем неоспоримее становится их превосходство.
Итак, рядом строгих, но утешительных доказательств мы пришли к заключению, что, несмотря на учения протекционистов и социалистов, труд и насилие, столь противоположные по своей природе, не менее противоположны и по своему действию.
