Джордж Лермонт и его однокашники по шквадрону, прибыв в Польшу и Московию, были поразительно плохо и скудно осведомлены по таким важным для наемных воинов, как, скажем, численность и состав московского войска, вопросам. Им казалось, что у Москвы тьма-тьмущая воинов. Смутное время, почти беспрестанные войны существенно сократили прежнюю численность войск. Вот почему воевода Шеин, князь Черкасский и Бутурлин имели указание зачислить в свое войско иностранных пленных. Только этот умный приказ и спас Джорджа Лермонта и его шквадрон от поголовного истребления!
И все же было чудо! Русские того времени были, конечно, некультурны, необразованны и невоспитанны по сравнению с западниками, даже с шотландцами и ирландцами, не дворянами, разумеется, а теми, кто стоял в шквадроне дома на нижних ступенях народа, а на военной службе были рядовыми, хотя и отличались с младых ногтей смелостью, воинственностью, сообразительностью. Мало того, русские, год за годом живя в условиях Смуты, не просто ожесточились, но и озверели, стали отчаянными и кровожадными. Даже отрок Джордж Лермонт это прекрасно понимал, и вдруг нате вам — пардон и приглашение в русское войско! Никто из шкотов не умолял о пощаде, но вот они услышали из уст Шеина, что Москва дарует им жизнь при условии поступления на московскую службу, и у многих покатились из глаз слезы…
А Дуглас, не изменившись в лице, оглядел лица недавних смертников и сказал твердо и непреклонно:
— Думаю, что говорю за всех своих людей. Мы не приняли бы ваше предложение, мы не изменили бы польскому королю, если бы он не изменил нам, бросив здесь на произвол судьбы. На том стою и стоять буду. Мы честно будем нести у вас службу? если мы, доказав вам нашу воинскую доблесть, получим от вас приличествующее нам уважение, признание и вознаграждение!..
Московские воеводы, конечно, не поняли ни слова, но все-таки поняли, что великодушное предложение Москвы принимается.
— Так да или нет?! — как всегда, кипятился кавказец князь Черкасский.
И тут умудренный многолетней жизнью Дуглас сделал международный жест: поднял на уровень носа правую пятерню и потер большим пальцем два последующих пальца.
И тогда Шеин рассмеялся и с улыбкой бросил князю Черкасскому:
— Все в порядке. Нам нужны такие витязи. Я пойду с князем дальше на Запад. Ляхи еще держат наш Витебск и Невель. Бутурлин ранен. Отвезешь на Москву пленных. Скажешь, что я им слово свое дал…
И шкоты остались с русскими. Остался и Джордж Лермонт. Собственно, у него не было иного выбора — конь его был убит, нет денег на обратную дорогу. И, честно говоря, он побаивался этих русских крестьян. Да и как он мог вернуться в Абердин, к матери, к Шарон, без славы и состояния!
Не только Джордж Лермонт, но и его потомки на протяжении двух столетий будут молиться своим ангелам-спасителям: Шеину, князю Черкасскому и Бутурлину.
И удивительно ли, что Лермонтовы породнятся с тремя этими фамилиями и их родичами!..
Но больше всего поразило Джорджа в тот незабываемый день его возрождения из мертвых, что молоденькая дочь хозяйки избы, в которой он жил на постое, красавица, скрывавшая свою красоту под грязным платьем и немытым лицом, вдруг помылась и прихорошилась, сменив одежду, и принесла своему постояльцу полную чашку золотистого меда, который ее родители куда-то прятали… Сунула в руки и убежала, зардевшись… Из каких-то схронов вытащили хозяева овес, гречиху, ячмень, горох, угощали своих освободителей… Эту банку меда и румяное личико Джордж никогда не забудет. Он хотел было побежать за ней, поймать… Но перед ним всплыл образ Шарон…
Было уже темно, когда к Дугласу прокрался один из старших ирландцев из Дублина, и Лермонт услышал его жаркий шепот:
— Мы еще можем спастись из плена. Московиты уйдут освобождать Витебск. Перебьем в два счета к дьяволу охрану — и поминай как звали! Наплевать нам на Москву. Я хочу вернуться в Дублин. Мы, ирландцы, не можем расстаться с родиной, жить на чужбине. Это не жизнь, это лютая смерть! Хуже смерти!..
Помолчав, Дуглас тяжело вздохнул и сказал строго и веско:
— Смерть предлагаешь нам ты! Москвичи предлагают нам жизнь. Знаю тебя как честного человека. Сейчас же поклянись своей честью, что ты откажешься от побега. Иначе я сейчас же сверну тебе шею…
Ирландец взревел и кинулся на Дугласа, пытаясь схватить его горло.
Но за глотку схватил его своими могучими лапами Дуглас. Ирландец хрипел, плевал пузыристой слюной.
— Ну, что, клянешься? — деловито спросил командир шквадрона.
Тот согласно замотал гривастой головой.
— Пойми ты, дуралей, — примирительно, с ледяным спокойствием проговорил Дуглас, — у нас нет выхода, мы должны благодарить русских за их великодушие. Без оружия в этих лесах мы в два счета станем прекрасным обедом и ужином для здешних волков, медведей и вепрей.
Потирая горло, упрямый ирландец хрипло проговорил:
— Мы можем их обезоружить!..
— И у нас будет несколько мушкетов и сабель. А обратно до Варшавы мы никогда не дойдем, очень скоро оставшись без пороха. И хватит об этом. За вашу жизнь отвечаю я перед Богом и собственной совестью. Ты думаешь о себе, а я за всех вас…
Джордж тихо выскочил во двор. Они оба были правы. И Дуглас, и ирландец. За кем он пойдет?! Чувства говорят: прав сын Эрина. Рассудок возражает: нет, прав дядя Дуглас. Только он.
Если русские не убьют их по дороге в Москву, если этот ирландец не испортит все дело…
Безоружный шквадрон, или, вернее, то, что от него осталось, был окружен со всех сторон кострами и русской стражей…
Почти все пленники, сдавшиеся на милость победителя, скоро заснули, измотанные сражением, хотя все они понимали, что недавний враг может ночью перерезать им глотку, без шума задушить…
Перед сном Дуглас велел Лермонту составить список уцелевших шотландцев и ирландцев. Это не заняло много времени. Менее чем через полчаса Джордж выполнил задание командира. Передавая список Дугласу, смущенный Лермонт, краснея, сказал дяде:
— Вот наш поредевший сильно список, но я не решился назвать себя рыцарем. Насколько мне известно, титул рыцаря не передается у нас потомству, и командир мой не имеет права посвящать меня в рыцари. Это прерогатива нашего короля Иакова…
— Прости, племянник, я погорячился, — сказал, неловко улыбаясь, Дуглас. — Это в старопрежние времена наши феодалы имели это право. Но я запишу тебя так… — Он взял перо, что-то быстро написал и вернул список Лермонту. — Это все пока, что я могу для тебя сделать…
Лермонт прочитал следующую запись: «Чайльд Джордж Лермонт — прапорщик».
В старину слово «чайльд» означало «сын дворянский, кандидат в рыцари», прежний прапорщик, третье лицо в шквадроне, был убит в одном из последних боев при осаде крепости Белой.
— Ничего, Джордж, — сказал Дуглас, похлопав Лермонта по плечу. — Тебя ждет головокружительная карьера. Считай, что ты уже выше пажа и сквайра.
Сквайром называли высокородных юношей-дворян.
Застенчиво улыбнувшись, скромник Лермонт от души поблагодарил своего командира, а тот подмигнул ему и сказал:
— Русские заплатят тебе третье в нашем отряде по величине жалованье. Советую тебе откладывать золотые рубли на обратный путь в родную Шотландию. Небось уже соскучился по ней…
Да, крепость Белая сыграла немалую роль в продвижении Лермонта по службе и в его судьбе. Это помнили все Лермонты. Любопытно, что некогда всемогущие князья Бельские, обесчещенные и опозоренные, вымерли без следа, а потомки Джорджа Лермонта и его русских потомков Лермонтовых живы по сей день. И у автора нет никакого сомнения в том, что они, пережившие все революции и контрреволюции, переживут и нынешнюю Смуту, современный нам Апокалипсис, всем чертям назло.
Только намного позднее узнал Чайльд Лермонт, что мало кто выходил из плена в Белой, ибо владел ею князь Бельский, а дружком его и родственником был Скуратов-Бельский, правая рука Ивана Грозного в опричнине…
Лермонт запомнил на всю жизнь маршрут из крепости Белой в Москву: Белая — Сущево — Прудище — Соловьев — переправа через Днепр — Дорогобуж — Царево-Займище — Гжатск — Жулево — Колоцкий монастырь — Бородино — Вязьма — Федоровское…
На последнем привале перед Бородином, где было решено переночевать, к Джорджу Лермонту подошел поручик и сказал скороговоркой:
— Ночью пятеро из нас со мной решили дать деру. Что ты скажешь на это? Смоленск за нашими спинами, а в Смоленске поляки… — Джордж весь загорелся было, да ведь он вроде бы слово дал московитам, и негоже ему, шотландскому дворянину, нарушить свое слово.
— Надо подумать, — сказал он поручику.
В Бородине Дуглас позвал его и поручика в избу у слияния двух рек: Войны и Колочи.
Сначала он никак не мог уснуть в русской черной избе, а потом его сморила усталость, и в полночь увидел он дивный сон.
