Макдермот иллюстрирует свои утверждения рядом примеров, почерпнутых из собственных наблюдений над поведением американских солдат во Вьетнаме, где, как он говорит, технологическая целесообразность, поставленная на службу интервенции, безжалостно растоптала все нравственные нормы и чувства людей, превратив их в послушные винтики гигантской машины разрушения. Аналогичный процесс, хотя и не в столь явной форме, происходит, по мнению профессора, и в самих Соединенных Штатах. Элементарные социальные ценности — свобода личности, равенство, справедливость, народовластие и т. п. — при этом прямо не отрицаются, но исподволь разрушаются и подменяются принципом «технологической эффективности».
Новая «технологическая аристократия», по словам Макдермота, все больше выступает в роли самозваных благодетелей человеческого рода. Миф о так называемых «бюрократах-альтруистах», готовых бескорыстно взвалить на свои плечи все заботы общества и предоставить остальным людям возможность целиком посвятить себя «гуманистическим и гедонистским аспектам жизни» (8. Бжезинский), — это опасное заблуждение, поддавшись которому американский народ может горько поплатиться. «Альтруизм наших бюрократов — это слишком тяжелое бремя для остальных». Ибо, продолжает Макдермот, «если освободить эти мысли от эвфемизмов, то перед нами окажутся просто доводы, которые усилят общественное значение интересов новой научно-технической элиты и отделят эти интересы от нас, остальных; да и то лишь в том случае, если мы еще сможем сами формулировать свои интересы, если не будем совсем ослеплены безумной погоней за удовольствиями (и нововведениями!!!), используя возможности, которые для нас создала новейшая технология».
Ярким примером социальной демагогии технократов может, по мнению Макдермота, служить их стремление использовать лозунг «равенства возможностей» в качестве обоснования меритократии, то есть социальных преимуществ для особо одаренных людей. «Таким образом, равенство возможностей, как они его понимают, не имеет ничего общего с созданием более справедливого общества. Напротив, оно служит как необходимая деталь в высшей степени стратифицированном обществе, которое они предусматривают в будущем. Ибо в их обществе меритократической иерархии равенство возможностей призвано обеспечить, чтобы одаренные юные меритократы (само слово столь же отвратительно, как и социальная система, на которую оно ссылается) были способны продвигаться на „ключевые, решающие“ посты, закрепляемые за тренированными талантами, и тем самым обеспечивали успех новому обществу… В технологическом развитом обществе равенство возможностей функционирует как иерархический принцип, в противоположность эгалитарным социальным целям, которым он претендует служить».
Научно-техническая революция, справедливо утверждает Макдермот, отнюдь не привела к «победе разума над властью». Скорее наоборот: она в еще большей мере поставила технический разум в услужение власть имущим. Когда даже выдающиеся ученые вовлекаются в правящую иерархию и приобретают власть принимать решения, они, в сущности, превращаются в высокопоставленных управляющих господствующего класса; это уже не просто интеллигенты, но современные «мандарины» американской социальной системы. Их мечта сводится в конечном счете к тому, чтобы войти в правящую элиту в качестве представителей «Большой науки» и разделить власть с представителями «Большого бизнеса» и «Большого государства». Поэтому в будущем следует ожидать, что взаимные интересы и связи государства, монополий и мультиверситетов «будут скорее расти, чем сокращаться». Это не приведет к умалению таких факторов власти, как богатство и социальное положение, а еще добавит к ним престиж «особой одаренности» и высокого образования. «Интересы „мандаринов“ вовсе не совпадают с интересами остальной части народа, — заявляет Макдермот. — Как гласит пословица, технология побеждает природу. Но чтобы достигнуть этого, она должна прежде одержать победу над человеком. Точнее, она требует большей степени контроля над обучением, мобильностью и квалификацией рабочей силы. И отсутствие (или уменьшение) прямых форм контроля не должно затемнять для нас реальность и интенсивность социального контроля…»
В современной Америке «создаются социальные антагонизмы, противоречия, не менее острые и глубокие, чем те, которые описал Маркс». Это, по мнению Макдермота, «создает основу для новых и более острых классовых конфликтов в нашем обществе».
Быть может, наиболее обличительной и поучительной частью памфлета являются не лишенные парадоксальности рассуждения Макдермота об эволюции реакционной идеологии в США. Давно ли многие деятели реакции, спрашивает профессор, кичились своей консервативностью, восторгались традиционностью, цинично уверяли, что в политике нельзя быть «правым» или «левым», а можно быть либо правым, либо виноватым, заблуждающимся? Теперь политический спектр явно преобразился: мало кто отваживается назвать себя «правым»; даже отъявленные реакционеры признают самое большее, что они находятся разве лишь чуть вправо от центра, а в парламентах разыгрываются драматические сцены только потому, что ни одна партия не желает рассаживаться на скамьях справа. Ныне чуть ли не все претендуют быть «левыми» и «революционерами», «реформаторами» и «преобразователями», обвиняя своих противников в реакционности, старомодности, луддизме и прочих смертных грехах XX века. «Опасность справа!» — провозглашают они хором, но, странное дело, справа на первый взгляд как будто никого и нет.
Это псевдолевое и псевдореволюционное поветрие, заключает Макдермот, — характерное политическое явление современной Америки. Подобно яркой полиэтиленовой упаковке, оно призвано придать привлекательный и свежий вид реакционной идеологии правящих кругов США, выступающих ныне под лозунгом «Лессе иннове» («Дайте дорогу нововведениям»). Тем самым во имя научно-технического прогресса осуществляется настоящая апология государственно-монополистического капитала и самооправдание служащей его интересам технократической элиты.
Памфлет Макдермота, бесспорно, впечатляет содержащейся в нем социальной критикой пороков антагонистического строя, И все же, подобно многим другим аналогичным выступлениям радикальной интеллигенции и так называемых «новых левых» за последние годы, это произведение отражает не только их законную тревогу ходом научно-технического прогресса в США, но, к сожалению, и их поразительное бессилие, неумение противопоставить политике государственно-монополистического капитала сколько-нибудь конструктивную демократическую альтернативу. Такой факт, конечно, не случаен.
Технология под пером Макдермота приобретает характер вселенского бедствия, нового и еще более чудовищного творения Франкенштейна, лишь умножающего по своей воле зло и несправедливость на земле. Можно понять чувства автора памфлета, которые разделяют миллионы американцев, и вместе с ними негодовать против злоупотребления плодами научно-технической революции. Однако это негодование не должно быть обращено против нее самой.
В споре о причинах отрицательных социальных последствий научно-технической революции прав, увы, не Макдермот, а скорее Э. Местин, который полагает, что технология «создает новые возможности для человеческого выбора и действия, но оставляет неопределенным направление этих действий. Каковы будут результаты технологии и каким целям она будет служить — это заложено не в ней самой, а в том, что сделает с технологией человек». Новая технология создает новые возможности для людей и общества и порождает новые проблемы для них. Отмечая, что положительные и отрицательные последствия научно-технической революции взаимно связаны, Э. Местин формулирует (хотя и осторожно) правильный вывод: возобладание первых либо вторых вызывается социальными и политическими факторами, внешними по отношению к самой технологии. Собственно говоря, если бы дело обстояло иначе, то тогда борьба прогрессивных сил была бы заведомым донкихотством. Передовые силы общества не вправе отдавать знамя научно-технического прогресса на откуп реакции.
В своем подчеркнуто отрицательном отношении к научно-технической революции Макдермот не составляет исключения среди радикально настроенной интеллигенции США. Примером подобной технофобии, которой страдают многие американские, и не только американские, радикалы, может служить статья весьма авторитетного среди «новых левых» социального философа Пола Гудмэна «Может ли технология быть гуманной?».[84]
Повсеместное внедрение новой технологии, отмечает Гудмэн, сопровождается в США резким углублением экономических противоречий и социальных контрастов. Однако справедливая критика злоупотреблений достижениями науки и техники в условиях антагонистического общества выливается у него в обличение технологии вообще, в обвинительную речь против самих ученых. Наука, как считает он, постепенно превратилась в религию нашего времени, академические учреждения стали чем-то вроде официальной церкви, а сами ученые уподобились касте священнослужителей. Современное «индустриальное общество» страдает от «засилья науки», «избытка технологии», утверждает Гудмэн, призывая к упрощению жизни и ограничению потребностей. «Нововведения приносят все меньше пользы для улучшения жизни, — пишет он, — И вместо радости от замечательных успехов генетики, хирургии, электронных машин, ракет и атомной энергии широко распространяется убеждение, что они неизбежно лишь увеличат сумму человеческих невзгод». Технология обесчеловечивает общество, стандартизирует цивилизацию и подавляет личность, подчиняя ее своему всеобъемлющему контролю, сокрушается Гудмэн. А надежды, которые человечество возлагает на науку, будут обмануты так же, как в свое время это случилось с реформацией. «Именно наука, которая призвана была стать очистительным ветром истины, отравила атмосферу, содействовала промывке мозгов и снабдила оружием для войны», — заявляет он. Что же касается самих ученых, то сознают они это или нет сами, их помыслы и их деятельность продиктованы стремлением к власти над обществом.
