– Труп пролежал в морозилке больше пятнадцати лет. Уникальный случай. Он неплохо сохранился, потому что в этом доме практически не было аварий, связанных с электричеством. Если и отключали свет, то на несколько часов, не больше, а потому холодильник работал. Это девочка. Ей даже пуповину не отрезали. Но был еще один ребенок. Неизвестно где. Это близнецы. Я дал задание проверить, не находили ли в этом районе в 1981–1982 годах труп новорожденной девочки… или мальчика, это неточно.
– Вторая девочка сейчас спит в гостиной и видит цветные сны.
– Ты думаешь?
– Уверена. Лена Жукова родила двух девочек. Но вот знала ли она о существовании второй, неизвестно. И мне кажется, что Таню Филимонову убили именно из-за того, что она могла знать какие-то подробности из жизни семьи Жуковых… Мне еще Павел сказал, когда советовал встретиться со своей женой, что, мол, женщины, «больше знают и понимают в таких вещах», если дословно.
– Мне непонятно одно: как могло такое случиться, что эта твоя старуха, Бланш, за шестнадцать лет не заглянула в холодильник.
– Она не то что в холодильник не заглядывала, она и в квартиру-то не заходила. Я так понимаю, что она дама с железными принципами, тяжелым характером и вообще себе на уме… По-моему, она конфликтует со всей семьей, в частности с внучкой, Дорой, которая мечтает о скорейшей смерти бабки, чтобы занять ее квартиру, вернее… квартиры. А та сидит на своей недвижимости и наслаждается последними годами жизни. Если бы ты только видел, какая она старая. Но как держится!
– Старческий маразм. Я не уважаю людей, которые своими дурацкими принципами на самом деле прикрывают, как наготу, эгоизм. Но никто не застрахован от слабоумия и прочих сопровождающих старость явлений.
– Вот поэтому-то я и предпочитаю не выходить за тебя замуж. Семья – это очень сложный механизм. Он мне не по уму и не по зубам. Свобода – тоже. Поэтому я выбрала золотую середину. Скажи, Логинов, а что тебе известно о Родионове? Ведь мы, кажется, пытаемся общими усилиями найти его убийцу?
– Мне кажется, что ты на верном пути. Это может прозвучать довольно цинично, но смерть Татьяны Филимоновой лишний раз подтвердила, что связь между убийством Родионова и Жуковыми существует. Но вот какая? Думаю, что об этом мне расскажет Манджинян. Может быть, даже сегодня утром. Ты только посмотри в окно, видишь, уже светает, а мы до сих пор не спим…
– Нет, подожди. Ведь ты же знаешь что-то о Филимоновой, я это чувствую.
– Знаю. И теперь, когда ее нет, я, наверное, действительно скажу тебе кое-что.
– Не надо. Хочешь, я угадаю? – Наталия приподнялась на локте и включила лампу. Логинов зажмурился. – Она какой-нибудь лейтенант или майор КГБ. В прошлом. Ведь так? И Филимонов, зная об этом, надеялся на нашу встречу. Но почему он был так заинтересован в этом деле?
– Я разговаривал с ним, когда мы здесь ждали тебя. И знаешь, что он мне сказал?
– Откуда же я знаю?
– Он хоть и тихий на вид, но рыжий. А рыжие, они все темпераментные. Если бы ты только слышала, с каким жаром он рассказывал нам с Сапрыкиным о Жукове, как он восхищался им, как жалел, что мы с ним не были знакомы. Он по-человечески был привязан к нему и очень переживал, когда узнал, что тот погиб. Они с женой пытались прийти на похороны, но натолкнулись на стену. Никто ничего не знал ни о похоронах, ни подробностей катастрофы. И, что самое удивительное, не было ни одного родственника. Родителей, правда, ни у того, ни у другого не было, но Родионов-то был! И он, как назло, оказался в это время у черта на рогах – аж в Индии! Он же по образованию геофизик.
– Думаю, что неплохо было бы установить, кто отправил его в эту командировку. И в Москву, и в Индию. Кто за всем этим стоял. Вполне вероятно, что это тоже имеет какое-то значение. Ведь не случайно дело Жуковых замяли, да так, что никто не знает, где их могила.
– Хорошо. Я поручу проверить документы по этой командировке. Кажется, это имеет отношение к архиву института «Нефтегеофизика». Завтра же днем мы будем знать фамилию директора или зама.
Наталия обратила внимание, что Логинов впервые, пожалуй, применил в их разговоре слово «мы». «Мы будем знать…» Ей было приятно от сознания, что ее тоже приняли в свою игру. Игру профессионалов.
– Но это еще не все… Подожди, мне нужно тебе кое-что показать. – Она выскользнула из-под одеяла и вышла из спальни. Вернулась с фотографиями и разложила их на постели. – Смотри. Вот эти я сегодня взяла у Валентины, а эти, в рамках – таскала повсюду с собой такую тяжесть! – сняла со стен в квартирах Жуковых и Родионова.
– Где-е?! – воскликнул Логинов, не веря своим ушам.
– Где слышал. Ты что же думаешь, я ходила в кино или парикмахерскую? Я работала, Игорь, как и ты. Поэтому и ужин приготовить не успела.
– А отбивные? И курица жареная.
– Да я же принесла их из ресторана.
– Надо же, а я все думал, куда же ты все это могла запрятать, что я целый вечер искал, да так и не нашел.
В такие минуты Наталия сожалела о том, что допускала мысль о возможной измене Игоря. Ей даже стало смешно, что она приревновала его к Валентине, к этой девочке, которая так нуждалась в тепле… Но она была во время ужина так красива, так сексуальна в розовом халате, слегка распахнутом и не скрывающем нежной выпуклости груди и затененной, полной тайны, ложбинки… И это тонкое лицо с прозрачной кожей, пухлым ртом и большими потемневшими от страданий глазами, и эти волосы, блестящими вьющимися прядями спускавшиеся от виска к плечам, на которых сверкали капли воды…
– Я хочу спать, – прошептала она, понимая, что в ее положении уже говорить что-либо бесполезно.
Она проснулась в пять часов и поняла, что больше не хочет спать. За окном было серое безжизненное утро. Надо было срочно что-то приготовить и успеть съездить к Филимонову. Она потушила овощи с мясом, провела почти целый час в ванне, затем, спрятавшись в кабинете, уложила феном волосы, сделала себе макияж, надела свое любимое черное платье с кружевным воротничком, делавшее ее хрестоматийной учительницей музыки, оставила записки Логинову и, отдельно, Валентине и вышла из дому.
Она гнала от себя мысль о возможном союзе, который могли заключить между собой два обнаженных тела, оставшиеся в тихой сонной квартире. Но борьба с ревностью – неравная борьба. Ведь она же сама привезла сюда Валентину, поэтому пусть все происходит естественно, само собой. Если Логинов позволит себе что-то, то, значит, он уже не Логинов. Она выставит его за дверь безо всякого сожаления. Если же Валентина позволит ему это сделать, то он все равно оставит ее у себя. Она ни в чем не виновата. Как не виновата в том, что у нее чудесное лицо, восхитительная фигура и голос, который сводит с ума. Она тоже имеет право на счастье.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
