Продолжая рассматривать эту аналогию, мы неизбежно обратим внимание, что стая лебедей образует в полете упорядоченный строй, что опять же напоминает струны и музыкальный звукоряд. Что при ударе соколов лебеди должны вскрикивать, подобно струнам создавая мелодическую гармонию.
Академик Б.А. Рыбаков указывал на мифологическую связь гуслей со стихией воды и ее повелителем — царем подводного царства.
Из русской мифологии мы знаем, что у Морского царя есть дочери, которые отождествляются с русалками, видимыми человеку в образе рек, морских волн или лебедей. Иначе говоря, для архаичного мифологического сознания реки и морские волны — это и есть дочери водяного царя.
В русских сказках широко распространен сюжет о царевнах-лебедях, дочках Морского царя, которые прилетают искупаться к реке в виде стаи лебедей:
«Прилетели на Онегу лебедушки, сбросили оперение, обернулись девушками и стали купаться. Парень, оказавшийся поблизости, схватил одну из шкурок и её владелица — русалка стала его женой»127.
Среди этих сестер-лебедей есть старшая царевна-Лебедь, которую так ярко описал А.С. Пушкин в «Сказке о царе Салтане». По свидетельству духовного стиха о Голубиной книге и ряда белорусских преданий, этого лебедя зовут Острафиль — мать всех птиц128. Острафиль «держит весь мир под своим крылом». «Когда Страфиль птица встрепенутся, все сине море всколыбается. Топит она корабли гостиные со товарами драгоценными»129.
Что же за стихия, в которой живет этот лебедь? Из Голубиной книги мы узнаем: «Она пьет и ест из синя моря и детей ведет из синя моря».
Море в гусельной символической традиции отождествляется со звуком, с музыкой:
«Стал Бездольный подходить к своему государству и вздумал сыграть шутку: открыл гусли, дернул за одну струну — сине море стало, дернул за другую — корабли под стольный город подступили, дернул за третью — со всех кораблей из пушек пальба началась»130.
В приведенном отрывке первый звук игры на гуслях создаёт море. Следующий звук тождествен выплыванию на море кораблей, которые стреляют из всех пушек, то есть тоже издают звук.
Море — это, очевидно, общий фон звучания, характерный для игры на гуслях. Вот как пишет об этом явлении А.М. Мехнецов на стр. 20 в книге «Русские гусли и гусельная игра»:
«К особым способам формирования звуковой среды (своеобразного «звукового поля») относится прием, на основе которого достигается характер и качество «педали» (общее звучание открытых струн полного диапазона инструмента) с одновременным использованием специфического штриха «глиссандо». В качестве педали — «бурдона» — на 7-9-ти струнных инструментах могут также постоянно звучать верхняя и нижняя струны. Такая техника используется повсеместно на территории бытования русских гуслей».
Сказочные корабли, появляющиеся при ударе по струнам гуслей — это, вероятнее всего, руки игрока. А «выстрелы с кораблей» — это кистевые удары правой рукой по струнам, приём гусельной игры — так называемое «выбивание». Руки гусляра скользят над струнами как корабли над морскими волнами, а при столкновении с волнами появляется звук. Интересно, тот «стольный город», под который «подступили» корабли — руки, также в реальности является каким-то приёмом игры, частью инструмента или фрагментом сказочного сюжета, не имеющего прямого отношения к практике гусельной игры?
В былине о Садко, в той ее части, где Морской царь пляшет под гусли и из-за этого танца появляются волны, разбивающие «черные корабли», поэтический параллелизм еще нагляднее. Реальный игрок, громко и долго бьющий по струнам, нередко разбивает себе пальцы, иногда даже в кровь. Каждому человеку, немного знакомому со струнными инструментами, эта аналогия покажется очевидной.
В былине гусляр не может по собственной воле прекратить игру, ведь пляшет-то сам Морской царь! Продолжительность игры Садко на пиру у Морского царя наводит на предположение, что речь в этой части былины может идти и об инициационном испытании героя, которому необходимо продемонстрировать мастерство и терпение, играя непрерывно продолжительное время. Чтобы остановит пляску, приходится, по совету Николы Можайского, рвать струны и ломать колки.
В системе описания гусельной игры из «Слова о полку Игореве…» терминология музыкантов несколько иная: «стреляющие корабли» там — это удары соколов, бьющих лебедей.
Почему так? То сокола, то лебеди? Противоречие… а как же общеславянская гусельная традиция, как же древность этой культуры?
Для славянской мифологии гусельной игры, на мой взгляд, в этом противоречия нет. Наличие в традиции многовариантности, обычно, только подтверждает древность. То, что в одной системе струны названы лебедями, а в другой морскими волнами, — естественно, ведь и те и другие восходят к одной символической системе — это просто разные образы дочерей водяного царя.
Мы уже обратили внимание, что в способе описания гусельной игры из «Слова о полку Игореве…», где струны — это лебеди, а пальцы — сокола, которую можно условно отнести к символической традиции южной Руси131, присутствует свадебная символика. В былине о Садко в системе описания «кораблик-море, струны-волны», которую, как новгородскую, можно соотносить с северо-западной славянской традицией, вообще, не иносказательно, а буквально описано бракосочетание гусляра с дочкой Морского царя — речкой Чернавой. В этом устойчивом символе, характерном для юга и севера Руси, прослеживаются отголоски какого-то древнего мистериального славянского обряда, посредством которого гусляр получал инициационное посвящение, вступая в символический брак с дочерью водяного царя и делаясь его родственником — зятем. Вероятно, в мифопоэтической традиции древних славян именно водяной царь был существом, покровительствовавший музыкальную струнную традицию. И не случайно его дочери — русалки-волны — в мифопоэтической традиции соотносились со струнами.
Несколько отвлекаясь от основной темы, по аналогии можно предположить, что прежде исполнительская традиция, связанная с духовыми инструментами, в славянской мифологии также была связана с царем ветров. Ведь в народных суеверных представлениях свист может вызвать ветер, так же как игра на гуслях порождает волны.
Конструкция гуслей как бы воспроизводит, моделирует славянское предание о сотворении мира.
Вкратце его можно пересказать так:
Мир выглядит как бескрайнее море. Посреди воды растут два дуба. Бог посылает в этот мир двух птиц (по некоторым легендам это голуби, но чаще это утки). Усевшись на дубы, птицы советуются о том, как сотворить мир. После совещания они ныряют на дно моря и выносят оттуда в клювах песок. Разбрасывая этот песок в стороны, птицы создают сушу. Причем одна «утица» творит мир ровным, а другая делает на поверхности этого мира овраги и горы. Таким образом, они создают мир.
В наиболее архаичных моделях гуслей не было металлической скобы, на которую надевались струны. Характерное для древности крепление — это две параллельно расположенные фигурные планочки, прикрепленные к гусельной доске дубовыми колышками. Между этими планочками закреплен деревянный стержень — струнодержатель, на который и надеваются струны.
Эти планочки называются «утицы», они «сидят» на дубовых колышках, как упомянутые легендарные птицы. Между гусельной доской и возвышающимися над ней «утицами» натянуты струны — «волны» музыкального моря. Ударяя по струнам, руки гусляра символически воспроизводят воспетое славянскими легендами творение мира.
Вероятно, что известное из средневековых источников гонение на гусляров и уничтожение гуслей было не борьбой с музыкальностью и исполнительской русской традицией, а порождалось религиозными мотивами, столкновением идей, описывающих сотворение вселенной. Через некоторое время гусли вновь становятся священным, даже отчасти религиозным инструментом. Это происходит тогда, когда народное сознание и параллельно с ним христианские богословы начинают воспринимать гусли как инструмент «главного гусляра», освященный авторитетом библейской традиции псалмопевца царя Давида. Правда, гуслями начинают называть несколько отличный инструмент — псалтирь, под который поются духовные стихи и псалмы. Псалтирь получает распространение преимущественно в среде духовенства.
Однако в народе его также именуют гуслями и переносят на него часть древних представлений, связанных с гуслями. Поскольку царь-псалмопевец Давид считается в народе гусляром, то и древние славянские гусли как бы освящаются его духовным авторитетом и перестают восприниматься как пережиток языческой религии.
