Олейник пришел на встречу в цивильном. Характер сообщенных им, не спеша, за обедом, плавно перешедшим в ужин, сведений о преступлениях, совершенных под руководством третьего кандидата в кресло начальника ГУВД А. Крамарева и его подручного Н. Горбачевского, воспетого Невзоровым полуспившегося оперативника, свидетельствовал прежде всего о безысходности положения самого Олейника. Если его рассказ со ссылкой на имевшиеся при нем документы был правдой, то обладатель такой информации мог свободно получить пулю в затылок, к примеру, у дверей своего дома. Это я не преминул подчеркнуть, глядя прямо ему в глаза, и спросил, какую цель ставит он, передавая мне эти опасные сведения, чем впрягает меня, мягко говоря, в сильно двусмысленное положение, даже с точки зрения закона. Ведь речь шла не только о злоупотреблениях своим служебным положением указанной парочки, но и о сокрытии за взятки преступлений, совершенных другими, а также прямом участии в подготовке и осуществлении разбоев, грабежей, вымогательств, крупномасштабном рэкете и даже ликвидации неугодных лиц и опасных свидетелей, не говоря уже об организации нанесения несговорчивым «предупредительных» увечий. Из услышанного выходило, что под крышей ГУВД в части, подчиненной Крамареву и Горбачевскому, создана и давно успешно действует хорошо законспирированная, дерзкая, а потому крайне опасная, прекрасно вооруженная и прикрытая законом банда. Мне стало не по себе. Однако я поинтересовался, сможет ли Олейник все это доказать в случае моего пересказа услышанного Собчаку, чего он или стоящие за ним, судя по всему, и хотели добиться нашей встречей. Не моргнув, Олейник с уверенностью и, как мне показалось, облегчением утвердительно закивал. Во время всего этого «банкета» я больше слушал, помалкивая, лишь изредка уточняя непонятное, так как не исключал наличия студии звукозаписи в этом маленьком, обитом фанерованными панелями кабинете с неплохо отделанными вишневым кожзаменителем стенами, поэтому предпочел, кроме чавканья, не оставлять других дискредитирующих звуковых слепков своего голоса неизвестно кому и для каких целей. За десертом я витиевато пытался узнать, почему Олейник не использует для передачи Собчаку этих сведений А. Куркова, тогда еще начальника УКГБ, то есть своего шефа. Жуя половинку яблока, мой собеседник пытливо посмотрел на меня. Ответа я не получил, но мы поняли друг друга. Ошейник прекрасно сознавал, что рискует жизнью. Это было заметно.
В течение следующей пары дней, среди обычной сутолоки, я выбрал момент и все дословно, не исключая, что это просто проверка меня, передал Собчаку. «Патрон» в течение всего моего рассказа не проронил ни слова, внимательно разглядывая подставочку для шариковых ручек, и только в конце, задав несколько равнодушных вопросов, аккуратно своим размашистым почерком записал фамилию Олейника на фирменном председательском «бегунке-бланке», который спрятал во внутренний карман пиджака.
Вскоре поведанная мне Олейником характеристика Крамарева неожиданно получила еще одно косвенное подтверждение на встрече с его непосредственным подчиненным Е. Никитиным из следственной части ГУВД. Эта встреча по просьбе Никитина состоялась в кабинете Ю. Бастрыкина — директора филиала Всесоюзного института усовершенствования следственных работников, расположенного на Литейном проспекте. Хочу особо подчеркнуть: доктор юридических наук Бастрыкин, которого я знал еще по его работе в партийном аппарате, человек честный, был порой до гротеска наивен. Он свел нас безо всякой задней мысли, ибо вряд ли даже подозревал, зачем Никитину эта встреча и кто за ним стоит, а также, я думаю, мало что понял из всей нашей беседы. Никитин, о существовании которого до телефонного звонка Бастрыкина я даже не подозревал, изредка поправляя очки на своих, вероятно от усталости, тусклых, красноватых глазах, порой озарявшихся светом, словно кладбище вышедшей из-за туч луной, долго ткал вокруг не означенной им четко темы паутину пустых фраз, пытаясь «прокачать» мое мнение о Крамареве и Горбачевском и что мне известно об их "теневой деятельности". Я попивал бастрыкинский чаек вприкуску с печеньем и больше слушал, встревая лишь для поощрения говорящего. Наконец Никитин повел довольно странный для данного места и участников разговор о целесообразности и необходимости применительно к нынешним условиям "коммерческо-воровской" жизни создания под крышей ГУВД нового подразделения, но не для борьбы с быстро совершенствующимся и набирающим силу, уже неплохо организованным уголовным миром, а во имя слияния с ним, чтобы взять под свой «милицейский» контроль не только саму организованную преступность, но и криминогенную обстановку города в целом(?!). Это, по мнению Никитина, кроме регулирования роста самой преступности дало бы возможность созданному милицейскому подразделению зарабатывать на жизнь сколь угодно, чем обеспечивать привлечение в свои ряды лучших сил.
"Зарабатывать за счет чего? Рэкета? Вымогательства? У кого? У тех же преступников? Значит, банда, так сказать, "в законе" над всеми группировками?" — вертелись у меня вопросы, но я молчал, боясь перебить, находя излагаемую точку зрения весьма любопытной для человека, носящего большие погоны милицейского следователя. Насколько можно было понять из дальнейшего повествования Никитина, речь шла об уже функционирующей структуре ГУВД с неофициальным пока названием: "оперативно-розыскное бюро" и задачах, очень схожих с пожеланиями Собчака, высказанными мне недавно в бане Военного института физкультуры. Выходило, прав был Олейник. Под конец разговора я спросил у Никитина, разделяют ли эти планы его начальники Крамарев с Горбачевским. Он прямо ничего не сказал, но ответ был и так ясен.
После его ухода мы с Бастрыкиным обменялись мнениями. Доктор наук был обескуражен полным отсутствием, как он считал, смысла этой встречи и испытывал угрызения совести, оторвав меня от дел. Мне пришлось его успокоить, признав полезность знакомства с Никитиным. Больше я ничего не сказал Бастрыкину, хотя великолепно сознавал, что, не дав Никитину первоначально никакой интересовавшей его информации, бесспорно усилил недоверие к себе, вполне возможно вызванное имевшимися у него оперативными данными о моей встрече с Олейником. Этим я сам свел к бессмыслице наш диалог, закончившийся с его стороны безрезультатным прощупыванием. Мне же удалось получить крайне важные при сопоставлении с другими источниками сведения. Мозаичный портрет одних из самых главных, истинных главарей организованной преступности города обретал уже конкретные очертания. Именно истинных, а не тех мнимых, кого периодически, для успокоения населения, подсовывают под гильотину правосудия.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
