Начал Александр Борисыч, по праву хозяина:
— Спасибо, Михаил Викторович. Мы опасались поначалу, что ваша зимовецкая корпорация полным составом войдет в правительство и прочие структуры. Могло бы повториться то, на чем обжегся Путин, когда отблагодарил своих друзей из Конторы. Когда до потоков и источников дорывается совсем нищая шпана, это еще не страшно — насосутся и другим дадут. А у этих ребят, у фээсбешников и, вообще, путинских друзей, деньги были еще в девяностые. Понятно, другие деньги, небольшие. Но что такое власть, они знали и раньше. В девяностые узнали, что такое деньги. А потом — раз! И у них большие деньги. И так к ним азартно присосались, что даже их «папа» Владимир Владимирович, при всем его уме, ничего с ними сделать не смог. Воли не хватило.
— А мне хватить должно? — спросил Столбов.
Александр Борисыч будто не понял вопрос. Или, скорее всего, свой монолог подготовил заранее.
— Вы с самого начала решили поиграть в равноудаленность. Но не получится. Все равно найдутся те, кто чуть-чуть ближе к вам. Так было, так и будет.
«Все равны, но я хочу быть чуть-чуть равнее других», — вспомнил Столбов слова Татьяны. Говорила она их часто, когда, начиная с декабря, приходилось отбиваться от подобных просьб.
— Не возражаете? Это хорошо. Вам все равно придется иметь некий близкий круг, группу соратников. Не захотите ее иметь, или иметь тайную, скрытую — тогда проблемы. Это, извините, как в случае с вдовствующей королевой: пока жива, женихи не переведутся. Только ухаживание может выйти чересчур наглым. Вплоть до хулиганств: мол, возьмите меня к себе, а то я вот какой опасный. А в нашем случае никого искать не надо. Кто мы? Люди, не побоявшиеся спонсировать вашу кампанию…
— Спасибо, — прервал его Столбов.
— Люди, не побоявшиеся пойти против Путина, поэтому оказавшиеся в разных тайных списках. Списки все еще существуют, поэтому мы, без шуток, жизненно заинтересованы, чтобы вы жили и правили. Опять-таки, мы — треть всей российской промышленности. И, заметьте, патриоты.
«И не поспоришь», — подумал Столбов. Оглядел собеседников, рассевшихся за овальным столом — компромисс между равенством и почтением. Вот они, медные, алюминиевые, сотовые, пищевые, водочные короли. Понятно, у всех виллы на Лазурном побережье, квартиры и особняки в Лондоне, у кого-то даже островок в Эгейском море. Все равно есть такие вот обустроенные баньки на Родине. Все равно рискнули ведь в прошлом году собственностью, а может, и жизнью, чтобы вырваться из липкого маразма узаконенной лжи, в которую была завернута страна.
Теперь, как деловые люди, хотят благодарности за свой риск.
— Давайте будем проще: что нужно? — спросил Столбов.
— Для начала — небольшой, но всем понятный знак. К примеру, форум национально ориентированного бизнеса. Так, чтобы чиновники, особенно из прежней обоймы, увидели на экране, кого глава государства считает своими. Тогда, может, обойдется и без звонков и прочих указаний — это не нужно. Скоро истекает установленный вами срок. (Столбов понял — про три четверти неправедного богатства.) Начнутся аукционы, ну, и, сами понимаете, вы заинтересованы не меньше нас, чтобы собственность в России была у тех, кто ради вас рисковал и другого президента в Кремле не видит. Такое наше общее мнение.
Столбов сначала допил чай. Ответил:
— За поддержку спасибо еще раз. Теперь насчет предложения. Я всегда выполняю обещания. Я обещал вам отдать страну в случае своей победы?
— Вся страна нам не нужна, — после некоторого молчания сказал Александр Борисыч.
— А только прибыльные активы, — сказал Столбов. — Чтобы прижатое ворье начало их продавать, а мои честные друзья их бы купили. И десятые годы оказались как нулевые или девяностые? Нет, так не будет.
— Может, хотя бы полстраны на полгода? — с шутливыми смирением произнес Луцкий. Уж очень пауза затянулась.
— Это пожалуйста. Выберу самые депрессивные регионы — берите. Могу дать в правление Курилы, Бурятию. Кстати, пора опять подтянуть Чукотку, а то прежний хозяин про нее подзабыл.
— Только если потом будет разрешено купить «Манчестер Юнайтед», — уточнил кто-то, и неприятный разговор перешел в шутки.
— Ладно, я еще попариться, — сказал Столбов. — Напоследок.
Банная прислуга, казалось, работала в шапках-невидимках. Гости не просидели за столом и двадцати минут, а уже и веники кто-то сменил, и лишнюю воду подтер; простыни, доски для сидения — новые.
Еле слышно скрипнула дверь. Столбов, не глядя, догадался — Луцкий. Тоже плеснул ковшик, лег, правда, пониже, а ведь здесь человек шесть уместилось бы на любом уровне.
— Народ серьезно говорит, что никого, кроме тебя, не видит в Кремле, — негромко сказал он. — Вот я сам, если завтра явятся какие-нибудь козлы тебя свергать, возьму «калаш» и буду отбиваться до последнего рожка.
— Вставить сумеешь?
— Обижаешь, Мишка. Кстати, срочную служил в Забайкальском округе. Тогда от китайцев очередной подляны ждали и нас гоняли всерьез. А я косить не стал. Еще не решил, уезжать в Израиль или нет. Думал: если поеду, то навыки пригодятся на очередной войне с арабским миром.
— Идет. Беру в группу защиты. Слушай, Гриша, — Столбов не дал Луцкому ответить. — Помнишь, на днях случилось одно занятное совпадение…
Хотел напомнить про летальное сообщение, совпавшее с удачной биржевой сделкой Луцкого. Но тут в парилку вошел хозяин торговой сети в Средней полосе. Пришлось превращать вопрос в какую-то ничего не значащую шутку…
Когда-то в детстве, когда в жизни Столбова еще был отец, они ездили париться в деревенскую черную баньку, сложенную чуть ли не до революции. Банька была хороша всем: и пар растекался не хуже, чем в парной олигарха, и мостки между камышовой стеной аккурат выводили в озерцо с песчаными берегами. Вот только ездили они на велосипеде: отец крутил педали, Мишка — на багажнике. В пути перегоняли их три-четыре грузовика. И распаренная, ожившая кожа ощущала, как на нее оседает облако пыли, поднятой с проселочной дороги.
Сегодняшним вечером, вернее, ночью, когда Столбов возвращался из бани на вертолете, чувствовал себя так же. И, конечно же, не только из-за вертолетного грома, хотя «вертушка» — она всегда «вертушка», хоть боевая, хоть президентская. Тело было свежим и чистым. Пыль плохого разговора, разговора, в котором пришлось обидеть людей, что ему помогли, проникала в душу.
Легче было бы вернуться на велике, вместе с колонной КАМАЗов.
Глава 4
* * *
В этой стране парадным входом считался аэропорт, воздушные ворота. Мундиры пограничной службы — «строгий, классический, просвещенный Восток» — разработал чуть ли не Гуччи. Что, конечно же, не мешало просвещенным сарбазам подбрасывать наркотики, присутствовать при обысках женщин, а иногда, без всяких затей, просто отбирать деньги.
На автомобильных пунктах досмотра происходило то же самое. А так как считались они чем-то вроде калитки на заднем дворе, то форма погранцов была самая произвольная, в основном — камуфляж. Старенький, потрепанный, едва ли не простреленный. Не исключено, что в этом камуфляже еще ходили бойцы правительственных войск, а может, даже и боевики-ваххабиты времен гражданской войны, что привела к власти нынешнего президента.
Именно такой отряд досматривал автобус. Пограничная группа, паспортный контроль и таможня в одном лице. Паспорта проверяли у всех, насчет багажа и целей поездки цеплялись лишь к трем-четырем пассажирам из тридцати пяти.
Марина была единственной русской на весь автобус, что увеличивало шанс попасть в группу риска.
В список лиц, которым запрещено покидать страну, она не входила. Или — вроде бы не входила. В любом случае, хотя единая компьютерная база данных по республике есть, на таких заставах ею пользуются, лишь если пришел приказ проявить особую бдительность. Если указа нет, можно не бояться.
Другое дело — досмотр вещей. Есть у нее один предмет, на который не среагирует ни собака (впрочем, у этого наряда собак нет), ни сканер, если бы он был. Зато глаз зацепится, даст сигнал рукам — отобрать, передать начальству, пусть разберется. Поэтому досмотра лучше избежать.
Из вещей, кроме дамской сумочки и полиэтиленового пакета с едой, имелся мягкий дорожный чемоданчик. Если вещей было бы очень много, это повысило бы шансы на вымогание бакшиша (или, как иногда говорили в стране — «баксшиша», пятишести баксов в национальной валюте обычно хватало). Если вещей нет совсем, это вызвало бы неизбежный нездоровый интерес к цели визита.
Предмет находился в большой сумке. Будь в этой стране нормальный шариат, Марина положила бы его между окороком и книжкой «Три поросенка». Но нынешний режим как раз и сложился в борьбе с ваххабизмом, поэтому у местных силовиков считалось признаком лояльности есть свининку…
