Воскресенье было удачным вариантом для визита в приюты еще и потому, что в это время там не было воспитателей или учителей. В эти дни детские дома оставались на попечение пьяниц-охранников, которым можно было заплатить за беспрепятственный вход.
– Первый этаж у нас для старших. Второй – для тех, кто посерединке. Ну, и на третьем живут совсем маленькие, – объяснял качавшийся как былинка старичок, получивший нехитрую взятку и сразу же согласившийся провести их в приют. – Если вам усыновить – давно такого не случалось – то лучше идите сразу наверх. Старшие настоящие бандиты.
Маль и Син торопливо кивали ему, надеясь поскорее приступить к осмотру. Впереди их ждало еще четыре приюта, а день был коротким, впрочем, как и все выходные.
Правдивость его слов стала проступать сразу же. В тесных спальнях с трехъярусными кроватями и даже гамаками в беспорядке жили мальчики и девочки. Стоял невыносимый затхлый запах, а из каждой двери на них ощетинивались неприязненные взгляды. Пару раз Син хватали за руку и пытались втащить внутрь, но Маль успевала перехватить ее. Такого страха она не испытывала уже очень давно. Если бы неизвестный шутник вздумал выйти за дверь со своими друзьями, то они наверняка не смогли бы убежать. К счастью, подростки ограничивались лишь взрывами пьяного хохота.
Проходя по узким низкопотолочным коридорам, Син прижалась к ней и прошептала, прижимаясь губами к ее уху:
– Не удивлюсь, если мы обнаружим здесь еще и младенцев, которых родили старшие.
Маль думала о том же.
На втором этаже дела обстояли немного лучше, хотя здесь все было так же переломано и разгромлено. Двери болтались на петлях так, словно могли улететь с первым порывом ветра. Здесь еще сохранилось подобие порядка – по крайней мере, девочки и мальчики жили в разных комнатах. Однако все они уже вступили в опасный возраст, когда взрослые кажутся врагами и тиранами. Эти детки то и дело высыпали в коридор из каждой двери и глядели вслед двум молодым женщинам, бросая камни дерзких вопросов и насмешек.
Третий этаж встретил их плачем и визгом. Маль на миг остолбенела – перед глазами встал непрошеный образ. Что если Хельга попадет в такое место? Малыши носились по коридору, из дверей отвратительно несло экскрементами. По выходным за ними никто не убирал. Никто их не кормил и не следил за порядком. Старшим было плевать на них, а воспитатели отсиживались в домах, отдыхая после трудной рабочей недели. Некоторые малыши передвигались ползком, другие уже умели бегать. В основном здесь были дети от года до пяти. Маль и Син прошли до самого конца, заглядывая в каждую дверь и везде натыкаясь на картины кромешного ада.
Они шли очень близко, и Син чувствовала каждое движение своей спутницы. Поэтому, когда Маль дернулась, пытаясь зайти в одну из спален, она сжала ее локоть и снова зашептала:
– Не вздумай этого делать. Только перепугаешь их. Всем все равно не поможешь.
Назад они слетели, не чуя под собой ног и желая только выйти из этого места, чтобы не рвать себе душу. Их ждали и другие приюты, но Маль заранее настроила себя на то, что увидит там примерно то же самое. Она не ошиблась.
В конце дня, когда они закончили обходить приюты и смотреть на усталые детские лица, Син забрала ее к себе домой.
– У меня там дочь ждет, – пытаясь отказаться, вяло сказала Маль.
– Еще есть время, – заверила ее Син. – Нужно отойти. Не заявляться же к ребенку со всем этим.
И только там, в доме, оказавшись изолированными от всего мира, они обе, наконец, заплакали. Они рыдали, обнявшись и усевшись прямо на холодный пол, сползая спинами по стенке и прижимаясь друг к другу.
Этот мир болен. Он поражен неизлечимо, если в нем происходят такие вещи.
Маль вздрагивала и всхлипывала, цепляясь за подругу, и Син отвечала ей тем же. Им было больно, и они не могли остановиться. Слезы закончились, остались лишь завывания и икота, а они все не переставали плакать и стонать. Разговоры были не нужны.
В таком состоянии их и нашел грязный и уставший после рабочего дня Фиц. Окинув беглым взглядом покрасневшее и опухшее лицо Син, он без слов прошел внутрь только чтобы найти точно такую же Маль.
– Ты хоть на стул пересядь, а то простудишься, – посоветовал ей он. – Что, все так плохо?
В этот момент Маль его просто возненавидела. Как можно быть таким равнодушным? Однако это помутнение длилось всего несколько минут, и все это время он терпеливо ждал, пока ее взгляд прояснится и приобретет осмысленное выражение. Справившись с наплывом ненависти, она тяжело поднялась с пола и нашла себе табурет. Син умылась и вернулась к ним.
– Кто из вас может говорить? – поинтересовался хмурый и недовольный Фиц.
Он явно не знал, что делать с плачущими женщинами, а потому прятался за грубостью и холодностью.
– Помолчи, – прогнусавила едва успокоившаяся после истерики Син.
У Маль был примерно такой же голос, когда она сказала:
– В следующий раз пойдешь сам.
– Я тебя не заставлял путешествовать по приютам, – отмахнулся Фиц. – Ладно, я помолчу и подожду. Как будете готовы, начинайте говорить, только разбудить не забудьте.
– Иди ты знаешь куда?! – сорвалась Син. – Ты не видел того, что видели мы!
Фиц с интересом поднял лицо, понимая, что сейчас ему выложат все во всех подробностях.
Син и Маль заговорили одновременно, перебивая друг друга и почти крича на него, будто это он был виноват во всех несчастьях. Слова хлестали из них как из брандспойта, и они даже тряслись от перевозбуждения. Их глаза лихорадочно блестели, а голоса звенели как струны. Фицу было все равно – он слушал их, временами вставляя просьбы говорить помедленнее и без лишних эмоций. В конце концов, он так устал от них, что поднял руки, призывая к молчанию.
– Все, достаточно, – вздохнул он, когда вновь воцарилась блаженная мертвая тишина. – Никак не думал, что Маль способна на такие всплески, но удивляться всегда приятно. Хотя сегодня радости от этого открытия маловато.
– Заткнись, – скомандовала Маль.
Фиц поднялся, разгладил свои мятые брюки и поправил рубашку.
– Я домой. И ты иди. Завтра поговорим еще, – сказал он, прежде чем удалиться.
Мысли не покидали ее даже в доме, когда рядом, свернувшись теплым клубочком, заснула Хельга. Маль лежала, глядя в черный провал потолка и обнимая дочь одной рукой. Она клялась себе в том, что ее ребенок не станет жить так, как живут эти дети. Хельга никогда не окажется на улице. Она никогда не станет побираться или спать с другими за деньги. И если для этого будет нужно перевернуть целый мир, она сделает это с великим удовольствием.
Она видела ее в каждой потерянной девочке, не имевшей возможности поесть или сходить в туалет без посторонней помощи. Она закрывала глаза и смыкала веки так плотно, что перед глазами начинала плыть алая тьма, но навязчивые образы возвращались. Десятилетние девочки в грязном тряпье, худые как скелеты и покрытые сыпью оборачивались к ней с лицом Хельги. Пятнадцатилетние беременные сироты в разводах засохшей крови и с разбитыми губами превращались в повзрослевшую малышку Хельгу. Маль сжимала зубы до ломоты в висках и клялась себе в том, что скорее даст разрезать себя на мелкие кусочки, чем допустит, чтобы ее дочь стала одной из таких несчастных и загубленных на всю жизнь девушек.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
