— Недожарена! — внезапно взвизгнул он так громко, что Мелкий свалился с кресла, где прикорнул. — И это называется еда! Это отрава! Немедленно подать мне рыбки! Отварной, филе, без единой косточки, сбрызнутое лимонным соком и обложенное кусочками банана и авокадо. И коктейль — клубничный ликер, вишневая наливка и свежевыжатый березовый сок. Смешать, но не взбалтывать! И кашки! Размазню, на сливочном масле, протертую с обезжиренным творогом. Я на диете! Так-то тут заботятся о здоровье почетных членов общества! Я буду жаловаться! Я вам покажу! Распустились! Страх потеряли!
Я уже открыл рот, чтобы возразить, но тут что-то звонко щелкнуло, и требуемые блюда возникли перед разбушевавшимся дедом. Старикан перестал размахивать руками и брызгать слюной и осторожно потыкал пальцем в рыбное филе.
— Вот это другое дело, — мигом подобрел он. — Мне опять у тебя нравится! — Он ловко запихнул кусочек в рот и кивнул мне: — Давай пока излагай!
— Что? — слегка опешил я.
— Ну суть своего совещания. Я немного пропустил, так что коротенько поведай мне, о чем вы тут болтали без меня… Чай, о женщинах? Кстати, тут ни одной нету! Почему у тебя нет женщин? Какая же оргия без женщин?
— Это НЕ оргия. — Я сжал кулаки. — Это совещание. И мы не в борделе! МЫ В ТЮРЬМЕ!
Дед на миг перестал чавкать рыбным филе и одарил меня недружелюбным взглядом.
— Внучек, — наставительно прошамкал он с полным ртом, — не шути так. В моем возрасте вредны отрицательные эмоции.
Я посмотрел на своих сотрапезников. Мелкий усиленно тер лапками заспанные глазки и, кажется, не понимал, что произошло и почему он проснулся на полу. Решив отложить выяснение этого вопроса на потом, он свернулся калачиком и уснул между ножками кресел. Зато эльф и Верт смотрели на меня во все глаза, и если человек еще пытался притвориться, что ничему не удивляется, то в глазах Тильса загорался странный огонек.
Я почувствовал, что погибаю. Что мой авторитет сейчас трещит по всем швам.
— Да какие уж тут шутки, — вздохнул я.
— А-а… — глубокомысленно изрек пенсионер. — Ну тогда давай излагай факты. А я послушаю.
Я еще раз вздохнул и начал вспоминать все события начиная с моего появления в замке…
Только через три часа мне удалось кое-как отделаться от въедливого деда и препроводить его в «гостевые покои». Сказать, что он испортил мне жизнь — значило ничего не сказать. Никогда за время заключения у меня не было такого отвратительного настроения. А прадедушка не замечал ничего. Опираясь на мою руку и бодро стуча посохом, он ковылял рядышком и бубнил себе под нос о том, как, бывало, он в молодости… э-эх! Раззудись, плечо, размахнись, рука! Там будет улица, а вот там — переулочек… глядишь, город твоим именем и назовут… Я же перебирал в уме все возможные способы отделаться от родственника — но в голову почему-то лезли сплошь цитаты из сборника «Пытки народов мира».
Наконец, для нашего спокойствия, мы забрели достаточно далеко, чтобы без посторонней помощи пенсионер не смог найти дорогу назад. Я распахнул первую попавшуюся дверь — в этой части замка их было не так уж и много, пришлось еще и поплутать в поисках оной — и гостеприимным жестом втолкнул прадедушку внутрь:
— Вот твоя спальня!
Внутри царил мрак — не столько потому, что снаружи уже давно была ночь, сколько потому, что в комнате, кажется, не было окон.
— А что, — прадедушка постучал костылем но полу и наугад ткнул им из стороны в сторону, — мне нравится. Только как-то у тебя тут… скучненько. Не возражаешь?
Не успел я пикнуть, как он хлопнул в ладоши, что-то проворчал себе под нос и сыпанул на пол щепоть порошка — из-за темноты я не рассмотрел, откуда он его достал.
Не прошло и полминуты, как комната изменилась.
Под потолком зажглись огни, в стене напротив нарисовалось овальное окошко со шторками и цветочным горшком. Каменные стены сначала покрылись деревянными шпалерами, потом — пестренькими драпировками, а сверху — гобеленами с изображением русалок и нимф. Пол и потолок посветлели, наверху по краям пошла лепнина, а у нас под ногами раскинулись звериные шкуры, налезая одна на другую. В центре комнаты возникла трехспальная кровать под парчовым балдахином с горой подушек и одеял. Рядом встал столик, на котором со звоном материализовались стакан с какой-то настойкой и большая банка с надписью «Моя вставная челюсть меня переживет». Из-под полога кровати застенчиво выглянул ночной горшок, расписанный фиалками.
Пока я с разинутым ртом созерцал перемены, дедушка добавил кое-каких мелочей для уюта, вроде кресла и сундуков с одеждой и, скинув свой балахон, нырнул в постель. Огни под потолком стали медленно тускнеть.
— Спокойной ночи, дедушка. — Я попятился к дверям.
— Ку-уда? — остановил меня капризный старческий дискант. — А сказку на ночь?
От неожиданности я споткнулся.
— Какую сказку?
— Уже забыл? — Пенсионер завозился среди подушек, виднелась только лысая макушка в обрамлении седых волос. — А сколько я тебе, сопляку, сказок пересказал? Сколько ночей провел у твоей постельки? Уже забыл?
Откровенно говоря, я вообще не помнил, чтобы у моей постели долго задерживались мужчины, за исключением рано умершего отца. Меня воспитывали мама и тетя Кассия, причем последняя ухитрялась одновременно служить нянькой еще трем своим малолетним племянникам.
— Вычеркну из завещания, — пригрозил престарелый шантажист, и я, подавив еще один вздох, вернулся к его постели. — И подай мне мои капли. Я без них не усну!
Дождавшись, пока старичок нахлебается настойки, я сел на край его постели.
— Итак, — начал я, напрягая память, — давным-давно…
— Сразу после сотворения мира, — вставил дедушка, зевнув.
— В одном далеком-далеком королевстве…
— Находящемся на краю света…
— Жили-были король и королева.
— В гордом одиночестве!
— И была у них любимая…
— Корова!
— Принцесса! Дочь! Девочка!
— Два ярда ростом и столько же в плечах…
— И вот однажды, — я решил не обращать внимания на комментарии прадедушки, — случилось несчастье. Принцессу похитил огромный…
— Придурок!
Не знаю, что было бы дальше — может быть, и убийство, но, произнеся это слово, прадедушка отключился и засопел в две дырочки. Я мысленно возблагодарил всех богов, каких знал, и убрался прочь.
После такого вечера мне срочно потребовалось успокоиться и прийти в себя. И я отправился бродить по замку.
Большая его часть представляла собой довольно мрачные пещеры — словно его не возвели из камней, а взяли гору подходящих размеров и просто высекли из нее сие строение, как скульптор вырезает скульптуру из целой глыбы мрамора или известняка. При этом внутренней отделке подверглась только часть помещений, а остальные красовались девственной горной породой, с неровностями пола, потолка и стен. Все это я изучил еще в первые недели заключения, и сейчас, немного поплутав по лабиринту узких кривых коридоров, направился на вершину одной из башен, где была устроена довольно приличная смотровая площадка. Именно с нее я когда-то с тоской обозревал холмистую равнину, на которой стоял замок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
