– Твоей трагедии не хватает еще одного единства.
– Какого?
– Денег. Без них, мой друг, трагедию не поставишь.
– У меня есть меценат, герцог д’Ашперон. Он обещал помочь.
– Тогда другое дело! Но ты откройся мне. Когда я обличаю пороки, я их вижу вокруг. А ты? Веришь ли ты, подобно своему герою, в «недостоверность и тщету наук»?
– Еще бы! – усмехнулся Сирано, подумав о Солярии и той высоте знаний, с которой современные ему научные взгляды кажутся непроходимым невежеством. Сирано было нелегко выбрать способ осуждения этого невежества, полня заветы Тристана.
– Так ты веришь утверждению Агриппы? – спрашивал Мольер.
– Верить можно в бога, что я предоставляю делать попам и их прихожанам. Я же – знаю! Знаю, почему Агриппа был на голову выше всех знатоков знаний.
– Знатоков знаний? – удивился Мольер. – Как ты странно сказал!
Сирано спохватился. Довеем не нужно упоминать на Земле понятия, принятые на Солярии. Тристан не одобрил бы этого.
– Итак, дружище, решено! Пусть герцог д’Ашперон поможет золотом, которое, к сожалению, не успел сделать Агриппа, а театр я беру на себя. Горе невеждам! Передай мне рукопись трагедии.
– Она со мной.
– Тем лучше. Можно сразу начать репетиции. Лишь бы твои памфлеты из «Мазаринады» не помешали нам!
История знает о хитроумном политическом ходе кардинала Мазарини, решившего превратить вчерашних враждебных фрондеров в раболепствующих придворных.
И ради этого от имени молодого короля посыпались прощения и помилования. Даже кардинал Риц был прощен и вернулся во Францию из Италии, куда бежал из тюрьмы, и в качестве частного лица занялся мемуарами. Вернулся и прощенный принц Конде, став при дворе короля Людовика XIV наиболее рьяным блюстителем, казалось бы, доведенного до абсурда этикета, однако продуманно направленного на возвеличивание будущего «короля-солнца», подчеркивая его абсолютную и непререкаемую власть.
Впрочем, реальная власть по-прежнему была сосредоточена в руках кардинала Мазарини, Людовик же XIV, регулярно посещавший своего кардинала-наставника, не решался вызывать его к себе, и не обижался, когда Мазарини после визитов короля даже не провожал его до лестницы. Школа «жесткого табурета», научившая Людовика XIV властвовать, сказалась. И до конца дней кардинала Мазарини король вел себя как его ученик, не пожелавший потом заменить своего умершего первого министра никем и сам взявшийся выполнять его обязанности, впрочем, не слишком горюя о потере.
Но переманивание бывших фрондеров в королевский дворец в пору строительства Версаля, которому предстояло стать примером подлинно королевской роскоши для всей Европы, способствовало тому, чтобы трагедия Сирано де Бержерака «Смерть Агриппы» была поставлена в театре, которым увлекалась тогда вся знать Парижа.
Сирано де Бержерак непривычно волновался, ожидая последней репетиции перед премьерой.
Он пригласил друзей, которые помнили его.
Он рассчитывал на успех, ибо театральные знатоки не скупились на похвалы.
Сирано встречал в вестибюле театра герцога д’Ашперона, ставшего после недавней кончины старого кюре Вершителем Добра в общество доброносцев. Он прибыл вместе с писателем Ноде, вернувшимся вместе с Сираио из Канады. Приехал из деревни и приодевшийся Кола Лебре. Из имения недавно скончавшегося отца прискакал граф Шапелль де Луилье, неизменный секундант на былых дуэлях Сирано. И, что особенно обрадовало Сирано, сюда явился и сам опальный профессор Гассенди, пожелавший увидеть творение своего ученика.
К удивлению Сирано, очевидно по приглашению Мольера, приехала графиня де Ла Морлиер, конечно, вместе со своим крысоподобным чичисбеем, маркизом де Шампань. Когда-то с другого берега Сены они с упоением наблюдали за битвой Сирано со ста противниками и, очевидно, теперь тоже жаждали «зрелища».
Почтила репетицию своим присутствием герцогиня де Шеврез, былая подруга королевы Анны, потом первая звезда Фронды, снова приглашенная теперь ко двору. Она привезла с собой толпу театралов с едва пробившимися усиками.
Словом, последняя репетиция напоминала премьеру, правда, без проданных билетов. Но слава могла начаться с нее, а Сирано весьма рассчитывал на это.
Последней он встретил свою мать, скромно одетую, сопровождаемую младшим сыном, у которого глаза горели от волнения, восхищения и надежды на торжество Савиньона, перед которым он преклонялся.
Когда все гости уже расселись, Сирано заметил, что в зал прошмыгнули два монаха, показавшиеся ему знакомыми.
Администратор театра, к которому Сирано обратился с вопросом об этих странных для театра гостях, глубокомысленно ответил, что не мог отказать настоятелю монастыря св. Иеронима, который прислал двух своих братьев, получивших на то специальное соизволение от епископа.
Сирано встревожился и поделился своими опасениями с Мольером.
– Ты знаешь, Сирано, как я опасаюсь церкви, но у нас серьезная защита в лице самого церковного цензора, разрешившего твою трагедию к постановке. Что значат тонзуры против цензуры! – сострил он и расхохотался. Но глаза его оставались если не печальными, то серьезными.
Репетиция прошла как подлинное представление и с необычайным успехом.
Автора поздравляли. Сама герцогиня де Шеврез пригласила его в ложу и сказала, что передаст королю свое восхищение трагедией, которая, конечно же, не уступает творениям гордеца Корнеля.
Графиня де Ла Морлиер, в свою очередь, добавила:
– Я никогда не думала, что женщины могут быть равноправными с мужчинами. Я совершенно не согласна с вашим профессором Агриппой. Может быть, он и очень умен, но, поверьте женщине, я никогда бы не согласилась на такое равноправие. Наша женская сила в нашем неравноправии. Не правда ли, маркиз?
Маркиз де Шампань поспешил заверить свою повелительницу, что она совершенно права, ибо женское неравноправие и дает женщине ни с чем не сравнимые права властвовать над мужчинами.
Кола Лебре обнимал Сирано с мокрыми глазами.
– Веришь ли, Сави, я плакал, когда умер Агриппа, я почувствовал потерю, которую как бы понес сам.
– Это так и есть, дорогой Кола, – отозвался Сирано. – Все мы потеряли в его лице величайшего мудреца, который видел вперед на века.
– Ах, Сави. Я знаю еще только одного такого же человека, но я не скажу тебе, кто он.
Сирано рассмеялся. Этот Кола по дружбе слишком переоценивает его, но даже ему он не мог признаться ни в чем, что касалось Солярии.
Перед премьерой трагедии Сирано де Бержерака «Смерть Агриппы» к церковному цензору аббату Монсье по поручению генерала ордена иезуитов явились два монаха из монастыря св. Иеронима.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
